капитана: "Обозу стоять! От телег не отлучаться! Лошадей держите!". Команду передавали от телеги к телеге.
- Ну вот, Сашка, готовься, - произнес сидевший в телеге боец. Лицо его по-прежнему было не видно под капюшоном:
- Как скажу, так сразу беги. Раньше – нельзя. Дезертиром посчитают. А потом уже никто ничего замечать не будет. Жизнь разделится. До бомбежки и после. Каждый раз потом - как новая жизнь. Ну да сам увидишь.
Обоз стоял. Бойцы держали лошадей, как будто это могло чем-то помочь. Но всегда, на любой случай в армии есть команды, которые надо выполнять.
Тем временем гул сверху становился невыносимым. Это был гул, вой многочисленных моторов, превративших утреннее небо над головами бойцов в смертельную угрозу. Весь лес наполнился гулом. Казалось, что каждое дерево в лесу издавало этот звук, высверливающий мозг и выхолаживающий душу. Самолеты появились внезапно, сразу над обозом, в просвете между верхушками деревьев, образованном дорогой. Трудно было сказать – сколько их там, рвущих в клочья тишину неба, готовых в клочья порвать лежащую под этим небом землю. Полоска неба над дорогой была узкой. Вдруг к гулу и вою прибавился пронзительный свист.
- Ну все, Сашка, теперь беги! – крикнул сидевший на телеге. От неожиданности Сашка вздрогнул и присел:
- Зачем? Куда? Как же так? – растерянно повторял он, разводя руками.
- Беги, дурень! – громко прозвучало с телеги. Тот повернулся и бегом кинулся в лес. Было видно, что от соседних телег тоже бросились бежать. Лошади испуганно всхрапывали. Лишенные возможности бежать, они оставались на дороге. Не успел Сашка скрыться в кустах, как земля и деревья вздрогнули, загрохотали взрывы. Казалось, что весь лес превратился в один огромный взрыв, а утро превратилось в ночь и небо смешалось с землей, жизнь перемешалась со смертью в один сплошной комок грохота и огня, где нет начала и конца, где нет верха и низа.
Виктору Петровичу казалось, что каждый взрыв попадает в него и разрывает его на куски, но он не чувствовал своего тела и не понимал - жив он или нет. Он не мог убежать, спрятаться, закрыть глаза, заткнуть уши, чтобы защититься от невыносимого грохота. Взрывы шли один за другим, это был один сплошной взрыв, после которого не должно остаться ничего. Виктор Петрович видел, как вздрагивали деревья. Они ничем не отличались от людей под бомбами. Им было страшно. Им было смертельно больно. Они дрожали.
Начало и конец обоза терялись из виду, и судьба их была неизвестна, но лошади соседних телег обезумели от страха. Они ржали и бились в оглоблях, не в силах освободиться. Виктор Петрович успел заметить на дороге несколько человек. Они стояли возле своих телег, держась за оглобли, и пытались успокоить лошадей.
- Может быть, они глухие или слепые? – ужаснулся Виктор Петрович, а не восхитился их смелостью. Вдруг он увидел, что обе лошади той телеги, от которой бросился бежать Сашка, лежали на дороге. Одна из них, окровавленная, уже затихла. Вторая, без задней ноги, оторванной взрывом, билась в конвульсиях, и кровь из разорванного тела хлестала на дорогу, тут же впитываясь в пыль. Через несколько мгновений ее мучения прекратились. Виктор Петрович успел заметить спину Сашкиного спасителя, убегавшего от телеги. Балахон с капюшоном был сброшен с плеч.
Виктор Петрович отчетливо запомнил цвет его гимнастерки на спине. На нем даже не было телогрейки в то холодное осеннее утро. Стоило лишь ему обернуться, и Виктор Петрович увидел бы лицо, разглядел своего деда, которого он не мог спасти, уберечь, оградить. Но не было этого. Не обернулся он, удаляясь от телеги, возле которой некого было успокаивать. Лишь только ветки деревьев сомкнулись за его спиной, как со страшным грохотом столб земли и огня вырос перед глазами Виктора Петровича в том месте, где только что мелькнула спина его деда. Дым, пыль, копоть заслонили все вокруг – небо, деревья, дорогу с телегами. Все затянуло черной пеленой, за которой исчезла граница между небом и землей, между жизнью и смертью, между реальностью и прошлым, между действительностью и виртуальным миром.
Виктор Петрович вдруг почувствовал свое тело. Он ощутил его тянущей болью, отдающей в шею. Опять громкий грохот …
Первое, что увидел, был пульт от телевизора, лежавший на полу посреди комнаты. От неловкого движения Виктора Петровича тот слетел со стола, и стук от падения, показавшийся в ночной тишине грохотом, вернул его к реальности. Голова Виктора Петровича лежала на клавиатуре. Шея затекла так, что каждое движение вызывало тянущую боль. Он оторвал взгляд от пульта и медленно, преодолевая боль, выпрямившись, сел на стуле. Дисплей ноутбука странно мерцал чернотой, которая напоминала черную пелену от последнего взрыва, поглотившего его деда. Виктор Петрович медленно приходил в себя. В ушах шумело то ли от грохота взрывов, то ли от прилившей крови. Прикоснувшись к затекшей щеке, пальцами он нащупал вмятинки от клавиш. Их было четыре или пять.
- Как знать? – медленно начал размышлять Виктор Петрович. - Как теперь узнать – какие клавиши я нажал одновременно, что компьютер соединил воедино действительность с виртуальной реальностью, мое имя, нечаянно набранное мною, с моими мыслями о поисках деда, засевшими в голове. Как теперь найти эти клавиши?
Ноутбук бесстрастно лежал на столе; похоже, он сам не ожидал, что способен на такое, на такой режим работы.
Виктор Петрович медленно приходил в себя. Он понимал, что увиденное ни на один шаг не приблизило ни к одному вопросу в его поисках. Ему предстоит затратить еще много усилий и времени, прежде, чем он найдет ту часть, где воевал его дед. Он чувствовал, что к старым вопросам добавились новые вопросы, вызывавшие протест в его душе: Как так? Когда придет то время, которое поставит все на свои места?
Ему вспомнились узники концлагерей. Тысячи и тысячи. Ведь пришло время, когда даже немецкие власти выплатили компенсации их родственникам в знак признания мук и страданий, причиненных людям. Это произошло, в конце концов. Речь при этом шла о тех, кто выжил, вынес все муки, но продолжал жить. Жить после войны.
Без вести пропавшие – их тысячи и тысячи. Они отдали жизнь, они не вернулись. Их отняла война у матерей, у жен, у детей. Кровавый хаос войны сожрал их, проглотил бесследно, уничтожив их след в бумагах и документах. Но память их родных и близких, потомков, идущих в Бессмертном полку с их фотографиями? Ее не сотрешь, эту память, она не утолена той бумажкой, что пришла в далеком прошлом с уведомлением о пропавшем без вести. Она, память, стучит в сердца вопросом о признании подвига их дедов, пропавших без вести. Таковыми они являлись и до сих пор являются для государства, за которое отдали свои жизни. Для родных, для потомков они все эти годы оставались и остаются героями, цена подвига которых – их жизни.
Государство до сих пор в долгу перед ними, без вести пропавшими. Памятник Неизвестному Солдату у Кремлевской стены – это не более, чем аванс той платы, которую заслуживают потерявшие своих родных в страшной войне, - Виктор Петрович продолжал сидеть на стуле, чувствуя себя продолжением компьютера, который бесстрастно печатает в его голове новые и новые мысли, от которых улетучивались остатки сна. Он не знал ответ на вопрос о том, какую плату должно заплатить государство за своих безвестных героев. Это прежде всего зависит от самого государства, от власти, которая пишет законы в стране, от лиц, представляющих эту власть. Он знал другое – знал, что все равно будет искать следы фронтового прошлого своего деда, потому что есть такой сайт ПАМЯТЬ НАРОДА. РУ. И сайт этот не только в компьютере, в интернете. Он в душе каждого русского человека, потерявшего деда в той кровавой войне.
