Рыбацкая память

очередях, в транспорте, в цехах, на улицах, во дворах домов по вечерам. Убаган – это узкая речушка, с берегов которой мешками везли карася. Ходили слухи о невероятном клеве  на два, а то и на три крючка сразу. Карась клевал буквально на голый крючок  и увидеть такое хотели все и каждый, способный удержать в руках удочку. Сложность была в том, что ехать туда надо было за двести километров, в казахстанские степи. Но расстояние не держало людей. Ходили слухи, что туда умудрялись ездить на мопедах, на мотоциклах, правда, пока рыбу везли обратно, она успевала в жару протухнуть. Ничто не смущало людей, подогреваемых рассказами счастливчиков  о  невиданном клеве, и поэтому в пятницу к вечеру город пустел, так как весь возможный  транспорт уезжал на Убаган.
ВиктОр  прервался от своих мыслей  и открыл глаза. Костерок  прощально помаргивал гаснущими угольками, дед смачно сопел на своей фуфайке, отдыхая от дневной жары. Ночь все еще пользовалась своей властью и дарила природе темноту и покой. Звезды помогали ей в этом, и они были такими же как тогда, в семидесятые, в прошлом веке. Они ничуть не изменились . Это он для них состарился за это время и для детей своих  детей стал дедом, но для себя-то он так и остался рыбаком, фанатом этих звездных ночей, в любви к которым стыдно признаться, потому что быстрей поймут любовь к рыбалке, чем ко всей этой бестелесной, несъедобной красоте
. Дед вдруг закашлялся и проснулся . Он сел на своей фуфайке, начал шарить по карманам в поисках курева и неожиданно замер  в полужесте, задрав кверху  указательный палец правой руки. В озере под берегом  негромко булькнуло: глаза у деда враз блеснули, будто он и не спал только что.
- Слышь?  Плешшется!  - кивнул он загадочно в сторону озера и так же загадочно  глянул в сторону ВиктОра. -  Ну, пускай, пускай плешшется! Он сечас весь под берегом мизгуется , мимо сетей не проскочит! – и довольный  закурил, не решаясь еще вставать на ноги.
- А ты помнишь нашу  ту поездку на Убаган? – вдруг начал ни с того ни с сего дед. От неожиданности ВиктОр опешил:
- Ты чего это, дед, сны в моей голове смотрел, что ли? Я сам об этом только что думал.
Но главное было не это. Главное было то, что за тридцать лет дед впервые вспомнил про ту поездку. Ни одна душа не слышала от него про тот случай, сколько бы дед ни выпил.
- Да уж, помню – осторожно  продолжил ВиктОр. Его память, словно пульт телевизора, переключила сознание с реальности  в те семидесятые годы. Оказалось, в памяти сохранилось  все до мельчайших подробностей….. .
  Дорога весело убегала под колеса новенького зеленого Москвича и делала она это с  не меньшим удовольствием, нежели  три часа назад, когда дя Во вырулил его из города  на трассу в сторону Казахстана.  ВиктОр сидел рядом с дя Во, и душа его все эти часа три дороги не устала ликовать от предвкушения встречи с заветным, легендарным Убаганом.
У- ба –ган…  У –ба –ган – незаметно для себя мысленно повторял ВиктОр и  в голову навязчиво лезло другое слово из каких –то  песен каких –то романтиков : Зур –ба –ган…. Зур –ба –ган… . За тем и за другим словом для ВиктОра скрывалось нечто таинственное и волнующее, что еще больше подбрасывало дров в костер ликования его души. Вообще-то перед этой поездкой ВиктОр перестал надеяться на то, что она когда-нибудь состоится. Дя Во, конечно, тоже мечтал о рыбалке на Убагане, но его мечта имела, видимо, другую коробку скоростей, которая переключалась не желаниями дя Во, а его заложенными  от природы  разумом и рассудительностью. Дя Во  терпеливо обкатывал свой новенький Москвич согласно инструкции и пока не наездил на нем тысячу километров, даже не помышлял ни о каком Убагане. На все уговоры ВиктОра  в ответ он лишь смотрел  таким изумленным взглядом, словно ему предлагали прокатиться до Луны и обратно.
- Ты что, голова? – неизменно отвечал дя Во на все вопросы насчет Убагана. – Без обкатки никак нельзя, это ведь техника, а не комбайн какой- нибудь.
    С апреля дя Во начал наматывать свою тыщу  на спидометр и надежды ВиктОра с каждым месяцем все убывали и убывали на фоне разрастающихся слухов про щедрые  уловы на далеком Убагане. И все же в августе случилось чудо – спидометр показал дя Во заветную тыщу. ВиктОру совершенно неожиданно была дана команда  СОБИРАТЬ ВСЯКО МЕСТО, что на языке дя Во означало в этом случае – готовиться к поездке на рыбалку.  Речь дя Во была оригинальной  весьма. Говорил он вроде бы русскими словами, но в исполнении дя Во сочетание этих слов было непонятным.  ВиктОр вполне мог бы сойти за переводчика при общении дя Во с посторонними людьми, ибо кто мог бы сходу, без размышлений понять смысл его любимого словечка РАСТОВОНИТЬ?  А ведь это слово у дя Во, как китайский иероглиф, имело немало значений. Для него РАСТОВОНИТЬ – означало  развернуть, развязать, расстегнуть, раскрыть, разделить,  и понимать это надо было каждый раз по обстановке, в которой это слово  выплывало на свет. На каждый случай у дя Во были свои, вроде и не матерные, но какие-то непечатные слова и словечки. Услыхав их однажды, ВиктОр уже не мог от них избавиться. Они щекотали его слух, и он незаметно для себя норовил их вставить в  свою речь, обнаружив с удивлением, что сам становится источником таких словечек, когда заметил на работе, что мужики тоже заразились этими словечками и начали коверкать свою речь,  разбавляя ими надоевшие матерные слова.
Местом рождения таких словечек для ВиктОра были все те же рыбалки на которых, готовя костер, дя Во любил приговаривать на своем языке:
- Вот щас изладим костер, растовоню я рюкзак , почишшу картошку, накрошу в котелок всяко место и ушишку сподобим.
ВиктОр даже дома  вставлял в свою речь такие словечки, за что ему пришлось поплатиться неприятной  беседой с воспитательницей в детском саду своих ребятишек. Она просила его обратить внимание дома на речь детей, поскольку опасалась за их умственное развитие, испорченное такой тарабарщиной. После этого ВиктОр спохватился и начал следить за своей речью, обрубая корни самобытного фольклора дя Во.
  Москвич весело катил и катил по казахстанскому асфальту, оставив позади границу с Россией, которую даже и не заметили тогда, поскольку границы-то и не было никакой в виде столбов, шлагбаумов или пограничников с собаками. Ничего не было. Просто дя Во спохватился, когда увидел табличку с названием деревни Украинец, которая взбодрила его. По рассказам бывалых дя Во знал, что за этой деревней  будет сверток вправо на Убаган. Наконец-то! – ВиктОр нетерпеливо заерзал на сиденьи. Как бы разделяя его чувства, на крыше Москвича, на багажнике, негромко брякнуло. Там, на багажнике, ехали удочки, рыбацкие снасти и большая куча дров-  сухих веток, валежника из последнего придорожного лесочка. Дрова эти были притовонены усилиями дя Во толстой веревкой и брякали они напрасно – пока дя Во их не растовонит, никакая кочка или дорожная яма не помогут этим дровам освободиться раньше времени.  Дя Во ехал по дорожным приметам, которые он не зря собирал все лето, слушая рассказы мужиков на заводе, на своей улице после работы у соседей. Даже в бане он не просто мылся, а внимательно слушал чужие разговоры про Убаган и сам расспрашивал  подробности, ведь там была дикая степь и никаких указателей. Дя Во уверенно вел машину куда-то вперед, словно всю жизнь провел на Убагане.
  Чем дальше машина удалялась от асфальта, этой полоски цивилизации среди пустых степей, тем больше ВиктОра охватывало чувство разочарования. В лучах заходящего солнца  все вокруг выглядело унылым, безжизненным и только пыль стеной клубилась за Москвичом, не спеша рассеиваться в полном безветрии. Высохшие на жаре пылинки с легкостью пушинок собирались в облака пыли и висели над дорогой, потревоженные колесами. Но дя Во было не до пылинок, он был сосредоточен и неутомим, безошибочно следуя по еле приметной дороге, которая петляла то вправо, то влево, как бы издеваясь над ровной степной местностью. Дя Во весь был поглощен выискиванием малейших примет из рассказов очевидцев,  и эти приметы не подвели его. Неожиданно дорога привела их к отлогому склону неглубокого оврага. Овраг этот тянулся, сколько можно было видеть, и вправо и влево, жутко извиваясь на всем протяжении. По дну оврага текла речка, неказистая своей шириной и мутной водой.  Течение речки было быстрым и больше подходило склонам уральских гор, нежели равнинной степи.
Дя Во  остановил машину и заглушил мотор. Вот, значить, это Убаган, кажись нашли, все приметы сходятся – произнес дя Во с видом Колумба.  Они с ВиктОром вышли из машины, разминая затекшие ноги, нетерпеливо направились к долгожданной убаганской воде. Берег реки был очень пологий  и машину дя Во остановил на самом верху этого прибрежного склона. Она стояла, тускло зеленея своими боками в лучах заходящего  за казахстанский горизонт солнца. В стекле ее фар отражались последние солнечные зайчики, которых вечерний мрак начал загонять в реку. ВиктОр был оглушен то ли дальней дорогой, то ли реальностью сбывшейся мечты, так или иначе, но в голове его шумело. Он все представлял себе по-другому. По его понятиям, учитывая количество народа, кочующего сюда на рыбалку, по рассказам, весь берег реки должен был усеян рыбаками, дерущимися за место у речки, утыкан лесом удочек, освещен многочисленными кострищами и заполнен стоянками рыбаков. И где все это ?!  В действительности вокруг -  дикая пустота , ни души и никаких следов посещения хоть одной душой этих берегов – кругом ни окурка, ни огрызка, ни рваных газет- никаких следов цивилизации.
- Слушай, дя Во, а может это и не Убаган ? Пусто чего-то кругом, удочки разматывать не хочется – не выдержал ВиктОр. - Куда ты нас привез?
- Да ты што, голова – ничуть не смутился дя Во. - Это самое чо и есть – Убаган, все приметы сходятся, просто, многие дальше еще проезжают по асфальту, там есть деревня Лоба, вот за ней и сворачивают к реке, но там дорога хуже. 
Ответ дя Во все сомнения ВиктОра свалил на лопатки. 
- Где же ты кого тут найдешь, голова?  Речка тянется сотни километров, – не унимался дя Во, добивая все сомнения. – Да и не надо нам никого, окромя карасей.
И тут вдруг, в подтверждение его слов, в реке смачно плюхнуло. Солнце садилось и на закате рыба начала играть. Дя Во забыл про свои папиросы в кармане и как завороженный смотрел на реку. Вода в ней, как по команде, закипела. Рыба плескалась по всей поверхности воды, и было ее столько, словно всю речку поставили на костер и в ней начали варить уху.  Рыбьим косякам в реке было тесно. Пузатые караси наперегонки выскакивали  из воды и плюхались с громкими шлепками обратно.
- Вот это цугундер! – ни с того ни с сего шепнул дя Во, не имея сил оторвать взгляд от кипящей реки. ВиктОр в сапогах вошел в реку почти по колено. Дно круто уходило в глубину. Вода была мутной и на его сапоги там, в воде, никто не обратил внимания. Он чувствовал, как караси шлепаются по его сапогам, скрываясь от глаз в мутной воде. От такого рыбьего кипения у любого рыбака закипит в жилах кровь .
Солнце уже заходило за горизонт. Рыбья пляска стала затихать так же внезапно как и началась. Шлепанье и бульканье  утихали как аплодисменты