почему же вы меня ногами-то?.. Я вроде ещё ничего» «Неправильно везёшь, Света!» «Да ладно, какая разница…»
Он лёжа ехал по длинному коридору, мимо ходячих больных, мимо вчерашнего мужика с «белочкой», койку которого уже затянули сверху зелёной сеткой, типа рыболовной. Мужик под сеткой, привязанный к койке полотенцами, вращал глазами и хрипло дышал: ему было нехорошо… «Зачем сетка? – подумалось ему. – Поможет она, что ли?»
Прошла медсестра, походя бросила на эту сетку полотенце и зашла в палату. «Это что?? Убери!!» - дико закричал и задёргался в своих путах мужик. Полотенце лежал прямо над ним и чем-то страшно его раздражало. Он выгнулся колесом и яростно плюнул вверх, в полотенце. Потом ещё! ещё! Он решил сбить его плевками! Но полотенце падать не желало… Мужик безумствовал, плевался, железная койка раскачивалась.
- Коля, Коля! Успокойся! – прибежала, наконец, медсестричка. – Полотенца испугался, миленький?
- Убер-ри!! – рычал, раскачиваясь, мужик, и она убрала… И в коридоре стало тихо.
Каталка его въехала в палату и стала вплотную к его койке, на которую он благополучно и перебрался.
* * *
Сначала, пока держалась заморозка, лежать ему было легко и даже интересно. Он почитывал какую-то ерунду, рассматривал окружающих и перебрасывался с ними шутками.
Ближе к вечеру анестезия начала отходить, а боль - нарастать. Поднялась температура, начался жар, и стало уже не до шуток. Он всё больше мучился от палатной духоты, было жарко, тошнило.
Ему сделали обезболивающий укол, и он погрузился в эйфорию. Но скоро эйфория сменилась дурнотой, потолок всё время куда-то уплывал, подкатывала тошнота… «Сестра! Принесите таз, - раздражённо звал он. - Пока я не заблевал тут всё» «Сейчас… Не командуй тут особо» - обиделась ночная сестра, отправляясь за тазом.
«Что значит непьющий! - говорила она уже в коридоре своей коллеге. – От папаверина тошнит… Нужно на анальгин переходить»
Всю ночь он мучился, его вырвало. Боли только усиливались; мочился он в утку, под одеялом.
Утром его сосед справа, с двухсторонней грыжей, тоже прооперированный, кряхтя и стеная, уже встал с постели и, согнувшись в три погибели, еле перебирая ногами, отправился в туалет.
«Нужно двигаться, - говорили сёстры прооперированным. – Иначе спайки! Спайки - это не дай бог…» Игорь из упрямства решил с постели не вставать, хоть пару дней: «Пусть заживёт чуть-чуть».
«Ну, как там ваши спаечки?» - шутил сосед-кочегар, укладываясь снова на койку. Активность у этого весельчака, только прооперированного, да ещё с обеих сторон, была запредельной. Он уже упросил сестёр принести ему использованные капельницы, чтобы плести. Оказывается, из мягких трубочек капельниц некоторые умельцы плели разные фигурки.
Утро в отделении вступало в свои права: косяком повалили медсёстры, готовили больных к утреннему обходу. Прошли через палату обстоятельные врачи в крахмальных халатах, больных стали вызывать на обследования и процедуры.
Он познакомился с соседом слева, который оказался уже прооперированным геморройщиком. «Шишки, понимаешь?.. Такие шишечки, прямо в заднице… в заднем проходе. Противная штука! Ну, ничего, вырезали, зашили…» «Да как же туда добраться-то?» «Это запросто!.. Уложил меня этот мужик – хирург на столе, ноги мне задрал… Такие мне салазки загнул, прямо за уши! И ремнями затянул. Красота!»
Другого мужика, лежавшего на правой угловой койке, зашедшая медсестра позвала на обследование к проктологу. Тот невесело встал, оправился, тяжело вздохнул… «Пойду, братцы… Не поминайте лихом»
Вернулся он где-то через полчаса. «Уф-ф!.. Такого у меня ещё не было!» «А чего? Что было-то?» «Прикиньте, во-от такой тубус – там и фонарь, и телекамера – загоняют тебе прямо в задницу. Целиком!» «Бля-а!» «Да ещё врач его там крутит, поворачивает во все стороны… Спокойно, говорит, не дёргайся, расслабься, а то я ничего не вижу. Какое «расслабься», когда жопа трещит! Зубы скрипят!» «Бля-а! А как же бабы?.. Спокойно принимают всё, чего им вставляют. И совершенно добровольно!» «Ха!.. Ну, ты сравнил! Женщины – другое дело…»
Ближе к обеду ему принесли передачу от жены: обжаренная курица и брусничный морс. Вкусно! «Вот молодец, вчера вечером всё готовила, старалась, милая… Лежать мне тут, не перележать, - думал он, - неделю, а то и дней десять… Пока ещё заживёт, чтоб ходить можно было». Тут он здорово ошибался…
* * *
Медсестрички, между тем, стали привыкать к мужику с «белочкой», который привязанным лежал в коридоре. Они чувствовали к нему, связанному и беспомощному, но державшему грозный вид, какую-то симпатию, и с удовольствием его обихаживали. Он всё ещё был не в себе, временами принимался рычать и раскачивать кровать…
«Коленька! – приступали они к нему, заходясь от смеха. - Давай, мы тебе трусики сменим?» Как уж они эту операцию проводили с привязанным, из палаты было не видно…
Соседа, кочегара с двухсторонней грыжей, захватило больничное рукоделие - плетение чёртиков из мягких трубочек капельниц, и он плёл их одного за другим. Использовались разноцветные трубочки, и черти получались красавцами – мордочки, рожки, хвостики, всё в цвете… Отличные брелки для ключей!
Молоденькие медсёстры, заходившие в палату для уколов или капельниц, все обращали на этих чёртиков внимание, умилялись и просили сделать чёртика и им. На что у кочегара был заготовлен стандартный ответ, что он может ей и живого чертёнка сделать, если только она захочет!
Медсестрички смущались, опускали глаза, щёчки их розовели. Парни же на кроватях весело ржали и подпускали плоских шуток…
Аппетит у этого кочегара операция ничуть не испортила: он поедал всё, что приносили из столовой. И на другой день ему уже приспичило… С большими трудами он выгрузился из постели и, держась обеими руками за живот и согнувшись в три погибели, направился в сортир.
Но оказалось, что совершить необходимое напряжение для освобождения кишечника, когда брюхо разрезано и сильно натянут апоневроз*, невозможно – боль была непереносимой. Через пять минут он уже ковылял обратно, взывая к медсёстрам: «Сестра, ставь клизму!.. Не могу посрать!»
За клизмой дело не встало, и вскоре он, уже счастливый, притащился на свою койку и вернулся к плетению чертей.
* * *
Операция по грыжесечению считалась лёгкой, ибо была «неполостной», без проникновения в брюшную полость, но высокая температура держалась у него не один день. Видимо, этого требовал процесс заживления. И он лежал в постели, не вылезая; мочился в «утку». Пожилая медсестра, которую он видела впервые, вынося утку, была очень недовольна. «У вас не постель, а берлога. Перестелить нужно. И вставать вам пора!»
И он решил встать. На пол он ещё как-то спустился, но вот идти… Идти было невозможно, немыслимо! Брюшину перекосило и тянуло на одну сторону; боль была такая, как будто живот поперёк был перебит дубиной…
Держась за стеночку, он принялся учиться ходить. В основном, это было преодоление боли. Дойти до туалета и вернуться затем в постель было настоящим подвигом…
На другой день, утром, он был немало удивлён, увидев в палате того самого мужика с белой горячкой – уже отвязанного, нормального, тихого. Кочегар со смехом рассказывал этому мужику, как тот два дня назад, в припадке ярости, сбивал с кровати полотенце – плевками! Мужик смущённо улыбался: «Надо же!.. Ничего не помню…»
Постепенно прооперированные начали самостоятельно передвигаться и посещать маленькую столовую для ходячих больных, бывшую при кухне. Наш герой иногда брал там манной кашки на молоке; ничего другого брать там не хотелось…
Повариха на этой кухне была заметной женщиной. Лицо у ней было молодое, приятное, но задница и ноги таких огромных размеров, что ходила она переваливаясь, как утка.
Как-то в столовку зашёл его сосед по койке с двумя сопалатниками; неунывающий кочегар всё ещё плёл своих чёртиков, и выборочно дарил их симпатичному медперсоналу. Зафлиртовали ребята и с поварихой…
- Ой, какие чёртики славные! – умилилась она. – А мне тоже, ребятки, сделаете?
На что, сопровождаемый смехом, последовал коронный ответ, что, мол, такой симпатичной женщине, как она, этот мастер может сделать чёртика, но только живого.
Повариха отнюдь не смутилась и не опустила глаз, а наоборот, оглядела всю компанию с большим интересом, не зная, можно ли верить такому неожиданному счастью.
- Ребята, да я не против, - неожиданно улыбнулась она. – Я только за… И живому чертёнку буду очень рада! Пожалуйста, пожалуйста… Давайте!
Теперь смутились ребята... Они как-то стушевались, улыбки погасли, разговор смялся и продолжения не имел.
В коридоре уже один спросил кочегара:
- Ну, чего ты?.. Сходишь к ней?.. Сама вон приглашает…
- Да ну! – махнул тот рукой.
- А чего?
- Да ты видел, какая у ней жопа?.. Разве такую прое…?
Знать, надеждам поварихи на то, чего у неё давно уже не было, осуществиться было не суждено…
Потом он, заходя в столовую, всегда искал глазами эту повариху, наблюдал, как она ходит по кухне, покачиваясь из стороны в сторону и переставляя ноги, как тумбы, раздаёт блюда; сам просил у неё каши, если была… «Бедная толстуха!» - думал он с жалостью, и заглядывая ей в глаза, искал в них следы страданий женщины, которая и молода, и мила, но вынуждена вот сама предлагает себя… Но толстуха была деловита, весела, и ничего такого в её глазах не отражалось.
* * *
Выписали его как-то неожиданно быстро. Наступали ноябрьские праздники, и всех, кто был более-менее ходячий и шёл на поправку, отправили по домам. И хотя двигался он совсем плохо, только держась за стенки, но пришлось уезжать. Позвонил супруге, и вскоре она приехала за ним на такси. Боже, чего ему стоило погрузиться в машину!..
Дома он немного отошёл, пришёл в себя, и ближе к вечеру, не смотря на боли в заклеенном паху, ощутил сильное сексуальное желание. Оно требовало удовлетворения, с чем он и стал настойчиво приставать к супруге.
«С ума сошёл?.. Ты же после операции! Хочешь, чтоб швы разошлись?» «Не разойдутся…» «Нет, нет! И речи быть не может» «Может…» - односложно отвечал он, обнимая её за талию и залезая под халат. «Придурок, перестань!»
Но он не переставал, и, в конце концов, она легла на диван, и с испугом глядя на его заклеенный марлей живот и торчащий выбритый член, позволила совершить соитие.
«Только осторожно!» - боялась она за него. «Не бойся, милая, - говорил он, входя в неё. – Я буду аккуратно… Но сильно!» Она ахнула, и любовный процесс покатился как по рельсам. Всё было даже лучше, чем всегда!
* * *
В определённый день ему было назначено снимать швы. И пришлось ехать в клинику снова.
В процедурной сестра уложила его на стол и отклеила повязку. Под ней открылся рубец в виде складки кожи толщиной в палец, зашитый по спирали толстой ниткой частыми стежками.
Сестра перерезала все нитяные стежки лезвием, а потом… Взяла пинцет и стала выдёргивать уже вросшие в тело ниточки! Вот это было по-настоящему больно! Из дырочек проступала кровавая роса…
За две недели праздности и лени, проведённые дома, он постепенно забыл о своих болях и был рад, что решился всё же «подремонтироваться».
Но, как оказалось, память об этом
Спасибо за оценку!
