того, что они сегодня уже виделись с президентом, даже не здоровается при входе, а лезет под руку президенту со своими замечаниями. – Снимать собственноручно президентов, нехорошая примета для снявших их. – Зайдя внутрь, сказал сэр Рейнджер.
– И к чему она приводит? – С напускной бравадой спросил Мистер президент.
– Как минимум к импичменту. – Как о самых простых вещах говорит сэр Рейнджер. Отчего Мистера президента нервно одёргивает от портрета этого не просто мужика с косым взглядом, а как оказывается, его собрата, тоже президента. – Вот почему я его сразу не поставил лицом к стенке, а из последних сил терпел. Интуиция не давала мне совершить такое преступление к своему практически собрату. – Рассудив про себя, уже с других позиций посмотрел на этого мужи…тьфу, президента, Мистер президент. Правда новый взгляд мало что изменил, и этот президент по прежнему виделся Мистеру президенту мужиком с косым взглядом на него.
– А всё потому, что сколько бы ты не рядился в президентские одёжки, если ты был мужиком, то им и останешься. А если был бабой, то …А к чему это я? – удивился Мистер президент тому, как он далеко зашёл в своём рассуждении. Тогда как сейчас для этого не время и нужно спросить этого запоздалого сэра Рейнджера, какого он ещё не спит.
– Хотя так спрашивать не стоит. – Посмотрев на сэра Рейнджера, решил Мистер президент. – У него тысяча настоящих причин для этого и много больше надуманных. И если он их сейчас начнёт озвучивать, то я вначале засну во время их перечисления, а затем, сидя на брифинге и не вспомню, когда проснулся и спал ли вообще. – Подведя итог своему размышлению, Мистер президент обращается к молча ожидающему от него вопросов, сэру Рейнджеру.
– Вы только за этим ко мне пришли? – с долей язвительности спрашивает его Мистер президент. И на такой вопрос, да ещё заданный таким тоном, как правило, следует отрицательный ответ, но сэр Рейнджер сегодня видимо решил окончательно удивить президента, если его качание из стороны в сторону головой, означает не отрицание, а нагнетание итак тревожной обстановки, которая складывается вокруг президентства президента. Где даже он сам, опрометчиво, против себя действует.
– Я по поводу того самого списка. – Тревожным голосом, соблюдая секретность, многозначительно сказал сэр Рейнджер. Ну а Мистер президент так сразу и не понял, о каком списке идёт речь, ведь у него на день по десятку списков для утверждения ложиться на стол – от санкционных, до поощрительных, в полёт на Марс. Правда он вслух это не высказывает, а упорно смотрит в ответ на сэра Рейнджера, взывая к его пониманию. И сэр Рейнджер, на своём долгом веку достаточно повидавший всех видов президентов, от прямо всё, как техасский сапог понимающих, до прямо-таки требующих понимания от своих партнёров, сообразно пониманию понимания Мистера президента, пальцем руки легонько постукивает себя в области груди, где находится внутренний карман и одними губами произносит знакомое слово: Записная книжка президента.
– Ах, вот о каком списке идёт речь! – пристукнув себя ладошкой по лбу, обрадовался Мистер президент. Но только он рано обрадовался и совсем не радостное лицо сэра Рейнджера говорит, конечно, не о том, что оно по-другому не может и ему в этой жизни осталась одна радость, видеть, как совсем не радуются его противники (и об этом тоже), а о том, что в этой новости нет ничего такого, что могло бы вызвать улыбку.
– К столу. Там всё скажите. – Сказал Мистер президент, кивнув в сторону боковой двери, ведущей в одну из комнат непонятного предназначения – Мистер президент из-за своей занятости, ещё с ней не определился. А так как он всегда сам принимал во всём решения и в том числе, под что приспособить ту или иную вещь и в том числе эту комнату, то как бы за ней не были закреплены свои обязанности, например, быть столовой. И пока он сам это не утвердит за ней, то это помещение будет хоть чем, но только не столовой.
– Я слушаю. – Сказал мистер президент, когда сэр Рейнджер сел на кресло напротив него за журнальным столом. – Будет переговорной и курительной в одном лице. – Чуть ранее обозначил предназначение этой комнаты Мистер президент. И хотя он с некоторых избирательных пор был приверженцем здорового образа жизни, всё же для такого важного дела, он готов был раскурить трубку мира.
Ну а сэр Рейнджер, этот старый лис, чтобы придать веса своей новости, начинает поправлять себя, ёрзая на кресле, собираться в складках лица, для чего он использует руки, которыми он действует волнительно, начиная от щёк, заканчивая подбородком. И только после того как он покашливанием поправил свой голос, он в самом тревожном виде подносит на рассмотрение Мистером президента принесённую им новость.
– Тут выяснились некоторые ранее неизвестные подробности насчёт одного лица из нашего списка. – Сказал сэр Рейнджер, и как ни раз с ним в таких случаях бывает, он не делает ни для кого никаких исключений, в том числе и для президента – он начинает кульминировать возникшую паузу, непомерно затягивая её. И если бы не огромная заинтересованность слушателя в его информации, то сэру Рейнджеру уже давно бы так затянули на его шее галстук, а затем поставили его в этой паузе на край вдыхаемости, что он бы наконец-то понял, чем чревато затягивание таких разговоров.
Ну а Мистер президент, хоть и умеет ждать, да хоть до второго срока, всё же уже поздно, и с утра его появления на людях ждёт вся страна. И он не может её разочаровывать своим не выспавшимся и примятым видом, – а врать, объясняя свой такой вид думами о благосостоянии своего народа, он никогда не посмеет, – и он поторапливает сэра Рейнджера очень покосившимся видом своего лица. И если бы сейчас Мистер президент себя видел, то он впал бы в осадок, от той своей поразительной не отличимости от того мужика-президента с портрета.
– Трудно объяснить, почему этот факт из его биографии был не замечен, – хотя, возможно, потому, что он был у всех на виду, – но это уже не важно. – Сказал сэр Рейнджер, и могло показаться, что он опять берётся за своё, за долгие паузы, но как показывает его наклонное движение вперёд, в сторону президента, это не так. И как только сэр Рейнджер наклонился к президенту, то он неожиданно для последнего, спрашивает. – А вы знаете, какая настоящая фамилия у нашего фигуранта дела?
И судя по стоящему на лице президента недоумению, то он не только не знает, но даже и не догадывается об этом и ещё о много о чём другом. Как, например, о том, о ком вообще идёт речь. Ведь как он помнит, а память ему в отличие от сэра Рейнджера, у которого для этого есть все предпосылки, пока что не изменяет (то, что он иногда ударяется головой о невысокие потолки и об крышки столов, не считается), то ни чьи имена не назывались, а косвенные указания сэра Рейнджера на личность упомянутого им лица, при его-то склонности к конспирологическим злоупотреблениям, мало вносят ясности.
Что не проходит мимо понимания сэром Рейнджером, и он решает внести небольшую ясность насчёт этого вскользь упомянутого лица. И, конечно, эта ясность вносится так, как это умеет делать сэр Рейнджер – туманно и околично. – Я имею в виду того, кто номинально стоит первым, сразу же за первым лицом государства и кто возглавляет этот список. – И Мистер президент сумел догадаться о ком идёт речь. Правда, он в таких случаях не всегда умеет сдерживаться и поэтому к досаде сэра Рейнджера выдал вслух, что надумал.
– Шиллинг что ли? – больше утверждающе, чем вопросительно, сказал Мистер президент. Но сэр Рейнджер из любого положения найдёт выход, и он удивлённо спохватывается в ответ. – Где? – Мистер президент же, поражённый находчивостью сэра Рейнджера, удовлетворённо покачивает головой и, сунув ему в руку больше чем шиллинг, возвращает его к предмету их разговора.
– И какая? – спрашивает его Мистер президент.
– Какая? – переспросил сэр Рейнджер, усмехнувшись над наивностью президента, которому бы не мешало уже догадаться. Что, конечно, уж слишком, но Мистер президент ничего не может поделать – у сэра Рейнджера на любые случаи своего поведения и жизни бесчисленное количество отговорок, – один универсальный склероз чего стоит, – что он только что и продемонстрировал. При этом сэр Рейнджер не затягивает свой ответ, что уже хорошо.
– Фунт. – Одновременно из всех своих и около из под – лобья, глубин себя, стола – низким голосом произносит сэр Рейнджер. Что вкупе с его сообщением действует на президента впечатляюще – Мистер президент на мгновение потерял дар речи и живости в лице.
– Что это значит? – изменившимся до неузнаваемости голосом прохрипел Мистер президент (когда речь теряет дар, то она только на хрип и способна). Но сэр Рейнджер в своём репертуаре (у него дар-то не пропал). – А вы подумайте. – Дерзит в ответ сэр Рейнджер, прямо намекая на то, что президент мало или вообще не думает, когда говорит. – И вообще у него политика бездумная. – Могли бы сделать вывод из этих слов сэра Рейнджера его политические противники. Но сэр Рейнджер всё же думает и знает, когда можно такие слова говорить президенту, а когда лучше притвориться глухонемым.
И Мистер президент, в который уже раз прислушивается к советам сэра Рейнджера (на то он его и советник) и додумывается до того, чтобы назвать этого Шиллинга сволочью. На что сэр Рейнджер многозначительно так говорит, как это умеют говорить одни советники – понимай, как знаешь, а меня к этому, если что не так, то не приплюсовывай.
– Не то слово. – Полагаясь на вразумительность президента, говорит сэр Рейнджер. И здесь Мистер президент про себя добавил, что и сэр Рейнджер, такая же точно хитрая сволочь, раз так туманно выражается, – из его слов и не поймёшь, кого он поддерживает, президента или вице-президента, – а вслух сказал другое. – И какие есть предложения? – спросил Мистер президент. И хотя у сэра Рейнджера есть масса предложений, он их не спешит озвучивать, а он вновь и вновь ссылаясь на свою немощность и преклонный возраст, через кряхтение и уж больно странные поползновения, почесать себе за спиной, набивает себе и своим советам цену.
И только часы Мистер президента, которые он, закатав рукав рубашки, вытащил на всеобщее обозрение, через своё тиканье спасают его от нервного тика, а сэра Рейнджера от преждевременного рассыпания – закатывание президентом рукава своей рубахи, было им воспринято, как желание президента его кулаком ускорить, а не как выяснилось, чтобы похвастаться часами и заодно указать ему уже на поздний час (все президенты и стремящиеся ими стать претенденты, питают особую страсть ко времени и часам, как физическому выражению времени – они пытаются его контролировать). Хотя, если бы сэр Рейнджер, по своей близорукости не заметил бы, какой сейчас поздний час, то тогда может быть он оказался бы прав насчёт первоначальных намерений президента.
Но так как сэр Рейнджер не настолько близорук, чтобы не увидеть нависшую над ним опасность, то он немедленно её купирует ответом. – Можно запустить программу по очернению его имиджа. – Сказал сэр Рейнджер. – Прибедняется, гад такой. Разменивается на мелочи. Ради себя готов на всё, в том числе на девальвацию
