Сейчас я все сделаю! Ты будешь жить! Да помогите же кто-нибудь! – в отчаянии крикнул он сотоварищам.
Но никто не двинулся с места. Да и помощь уже была не нужна. Аленушка умирала. Она хватала ртом воздух, ее простреленная в нескольких местах грудь тяжело вздымалась. На губах у нее показалась кровь.
– … люблю … люблю … прощай … милый …. помни … Аленку … не забывай …– прошептала она Вольдемару уже почти с того света. Это были ее последние слова.
Грудь ее еще раз тяжело поднялась, выпустив ручеек крови, и она затихла навсегда.
Семен Никифорович лежал рядом в луже своей крови. Ему, по-видимому, повезло больше, чем Алене, и первой же пулей он был сра-жен наповал, успев только пробормотать перед смертью: «А Канц¬лер, сволочь, знал…».
Вольдемар поднял голову и страшным взором обвел сотова-ри¬щей. А среди них тоже происходили события. Первым в поле его взгляда попал Хватанюк. Он сидел в кресле, безвольно опустив руки по сторонам. Вольдемар с ужасом заметил, как его темные, с проседью волосы светлеют прямо на глазах и он становится совершенно седым. На лице его появилась странная, необычная для него ласковая улыбка, которую он посылал всему миру, медленно вращая головой из стороны в сторону.
– Шура! – вдруг вскрикнул Буряк. – Ты мэнэ чуешь?
Все обернулись к Александре Валерьяновне и увидели, что с нею происходит то же, что и с Маркияном Рахваиловичем. В течение нескольких секунд ее голова стала совсем седой, а на лице воцарилась улыбка, совершенно неотличимая от Маркияновой.
– Господи! – воскликнул Петро Кондратович, вскинув руки к небу. – Господи! Ты чуешь? Ты бачишь? Так порази ж ты этих гадов своим громом и огнем!
Феня рыдала. Ее плечи тряслись, по щекам текли потоки слез. Она раз за разом всплескивала руками и из ее уст раздавались еврейские не то причитания, не то проклятия.
Светлана, сидевшая рядом с Валерией Александровной, заметила, что та откинулась в кресле и полулежит, закрыв глаза. Это же бросилось в глаза и Фене, отвлекшейся на секунду от своих заклинаний.
– Что, приморилась бабулька? – горько улыбаясь, произнесла она, обращаясь к Светлане. – Ну, так не будем вже ее будить.
Светлана всхлипнула и прерывающимся от рыданий голосом ответила Фене:
– Ой, нет! Она, кажется, уже не проснется никогда!
Тут все заметили, что Сократ Панасович, пан-товарищ Фригодный, стоит на коленях, спрятавшись за креслом и выглядывая из-за его спинки.
– Ну что, пан-товарищ? – обратился к нему Вольдемар. – Занял круговую оборону?
Фригодный молчал и только глубже втягивал голову в плечи. Вольдемар тяжко вздохнул и обратился к сотоварищам:
– Слушайте меня, кто может слушать. Петро, Светлана и Феня – вы в первую очередь. На этого, – он кивнул в сторону Сократа, – на этого, чувствую, надежды мало. Нам с вами надо продержаться совсем немного. Продержаться хотя бы для того, чтобы рассказать людям, что здесь произошло. И не отдать этому зверью наших дорогих. Я думаю, что скоро на нас будет атака. У нас всего несколько минут.
Поэтому нужно занять оборону. Кондратович! Соберите автоматы и принесите их сюда. (Буряк пошел за автоматами). Феня, кончай рыдать! Для этого у нас еще будет время. А может быть уже и не будет. Возьми Маркияна и Александру, отведи их к зимнему саду и посади за деревьями, так чтобы их не было видно.
После этих слов Вольдемар с отрешенным лицом перенес убитых – Алену и товарища Маузера в зимний сад и положил их на траве между деревьями. Рядом с ними он положил и Валерию Александровну. В это время к нему подошел Петро Кондратович.
– Ну шо, Вольдемар, – сказал он, – имеем восемь автоматов. С твоим – девять. Да, кстати. Той лейтенант, шо ты ему дал по голове, – живой. Шевелится, падло такое! Може пристрелить его? И вообще, шо будем делать?
– Эх, Кондратович! – с горечью ответил Вольдемар. – С каким удовольствием я бы прикончил этого ублюдка! Но сейчас – нельзя. Так вот: долго он у меня не проживет!
– Так шо все-таки будем делать?
– Займем оборону и будем отстреливаться до последнего. Вы стрелять умеете?
– А то как! Я ж в армии служил. В морской пехоте. Правда давно это было – лет уже под … сорок семь тому назад. Ну, да и на охоту выхожу каждый сезон.
– Хорошо. Пошли к нашим. Будем разбираться.
Они подошли к Фене и Светлане. Сократ Панасович уже слегка пришел в себя и присоединился к женщинам.
– Слушайте меня! – обратился к ним Вольдемар. – Берите по автомату и займем оборону. Кондратович, я предлагаю так: вы с Сократом и Феней прикрываете окна, а мы со Светланой – дверь.
– Нет, нет! Я не согласен! – взвизгнул Фригодный. – Какое мы имеем право брать в руки оружие? Кто дал нам такое право? Я считаю, что мы должны сделать официальное заявление о нарушении наших прав человека! Мы обязаны вчинить иск! Я буду жаловаться в Страсбургский суд! У меня концы в Генеральной прокураторе! И в Минюсте! Меня знает сам Пелдун! И Шизоватый! Меня все знают! Я не желаю и не буду играть в ваши войны! У меня вообще была депутатская неприкосновенность!
Светлана сняла очки и с презрением посмотрела на Фригодного:
– Вы, я вижу, очень смелый человек, Фригодный! Жаль только, что здесь нет гинекологической ниши, в которую вы могли бы спрятаться!
– Оставь его, Света! – сказала Феня. – Ты шё, не видишь, шё он вже полные штаны Занимательной проктологии наклал. Лучше нехай мужики покажут нам, куда тут нужно нажимать, шоб оно стреляло, и куда целиться.
– Ходим сюда, Хвеню, – сказал Петро Кондратович, – я тебе покажу, а Светлану Вольдемар научит.
Они быстро разобрали оружие – каждому досталось по два автомата, а Вольдемару три
– и заняли оборону. Сократ же, не обращая внимания на презрительные взгляды сотоварищей, согнувшись, пошел к выходу. Но только за ним закрылась дверь, как снаружи послыша¬лись выстрелы и пан Фригодный моментально влетел назад и захлоп¬нул за собою дверь. На его щеке появилась кровавая полоса – по-види¬мому, ее слегка задела пуля.
– Там стреляют! – прерывающимся от испуга голосом обра-тил¬ся он к сотоварищам. – Что же мне теперь делать?
– Иди-ка сюда, Сократ, – сказал ему Буряк, – Собери кресла, сложи з них баррикаду и заховайся за нею.
Сократу Панасовичу на этот раз не надо было повторять дважды. Он начал стаскивать в одно место все кресла, столы и стулья. К нему присоединились сам Петро Кондратович с Вольдемаром, а также Феня со Светланой и через несколько минут баррикада была готова. И, нужно сказать, весьма вовремя. Потому что едва они успели расположиться за нею, как распахнулась дверь и в гостиную ворвались несколько Охранопитеков. Но не в добрый час они сделали это. Раздалась очередь Вольдемарова автомата и двое из них, визжа, рухнули на пол рядом с контуженным лейтенантом. Тот, пошатываясь, поднялся и тут же снова рухнул на пол, попав под огонь своих же Охранопитеков. А те в панике, даже не думая поднимать раненых и убитых, ретировались.
– Три – ноль! – прокомментировала Светлана, с уважением и надеждой взглянув на Вольдемара. – Первая атака отбита!
Со стороны окна вдруг тоже раздались выстрелы и посыпалось битое стекло. Буряк ответил целой очередью.
– Берегите патроны, Кондратович! – крикнул ему Вольдемар. – Стреляйте только в цель!
– Та це я так, для пристрелки! – ответил ему Буряк. – Нехай думают, шо у нас тут всё под прицелом. Они ж не знают, сколько у нас бойцов!
Феня со Светланой тоже приготовились к стрельбе. А Сократ Панасович, забившись под лавку, обхватил голову руками и только вре¬мя от времени тихонько взвизгивал от страха. Вольдемар перемах-нул через баррикаду и подбежав к двери, где лежали сраженные им Охранопитеки, собрал их автоматы и быстро вернулся к товарищам.
В это время говорящее устройство на камине пёрнуло и заговорило тем же голосом, что и в Пятый День Декады – голосом, в котором Маркиян Рахваилович и Семен Никифорович, будь они сейчас в состоянии воспринимать человеческую речь, несомненно, узнали бы змеиный голос пана Канцлера:
– Панове Реципиенты! От имени Руководства Экспериментом приносим вам свои глубочайшие сожаления в связи со случившимся. Глубочайшие сожаления приносим. Просим вас допустить медицин-ских работников для обследования раненых. Если вы согласны, пусть кто-либо из вас сообщит это в микрофон данного устройства. В дан-ного устройства микрофон.
– Хто це там шипит з того радива? – спросил Петро Кондратович, обращаясь к своим товарищам. – Наверно, змеюка якась! Ах вы ж, гадье! Так шо будем з ними делать, Вовчик?
– Будем тянуть время, – ответил Вольдемар. – Только учтите, Кондратович, что они, скорее всего, имеют возможность следить за нами, а мы об их намерениях ничего не знаем. Интересно, где у них тут могут прятаться камеры слежения и подслушивающие устройства?
Все стали осматриваться по сторонам.
– Смотри, Вольдемар!, – воскликнула Светлана, показывая пальцем куда-то вверх, – смотри! Вон там, за люстрой!
Все стали смотреть, куда показывала Светлана, и увидели среди стекляшек и цацок пышной люстры глазок видеокамеры.
– Сейчас мы ее! – сказал Вольдемар и, прицелившись, одиночным выстрелом снял видеокамеру – только осколки полетели.
– А ты добре стреляешь, Вовчику! – одобрительно отреаги¬ро-вал Петро Кондратович. Вдруг со стороны товарища-пана Фригодного послышалось какое-то непонятное мычание. Реципиенты, недоуменно повернувшись к нему, увидели, как тот, стоя с перепуганным лицом на коленях в дебрях баррикады, мыча, показывает пальцем куда-то в сторону дверей. Все обернулись по направлению Сократового пальца и увидели, что на месте расстрелянных Охранопитеков лежат какие-то черные мохнатые животные, похожие на обезьян-шимпанзе.
– Эге, коллеги! Вот и обратная метаморфоза свершилась! – произнес Вольдемар. – Антропы превратились в Фаунов.
– Жаль, что Валерия Александровна ее не увидела, – сказала Светлана, – Все получается так, как она рассказывала. Вот так вот, друзья! А ведь мы-то, оказывается, и на самом деле находимся в зверином логове. Давайте-ка, я попробую с ними поговорить на человеческом языке.
Светлана подошла к камину, покрутила в руках говорящее устройство, обнаружила микрофон, дунула в него, щелкнула каким-то переключателем и произнесла:
– Эй там! Вы меня слышите?
Ответа не было. Светлана спросила еще раз:
– Алло! Если вы меня слышите, отзовитесь!
Ответа снова не последовало.
– Такое впечатление, – сказала Светлана, – что там никого нет, – говоришь как в вакуум.
Все остальные Реципиенты также почувствовали каким-то ше-с¬тым чувством, что обстановка неуловимо изменилась – напряже¬ние спало и за ними уже никто не наблюдает. Они поняли, что произошло нечто такое, в результате чего Зона Эксперимента разом, в один момент прекратила свое функционирование. В это время снаружи до них начал доноситься шум толпы, кто-то громко кричал в мегафон, ка-кая-то группа вдруг стала скандировать «Свобода! Свобода!», послы-шался громкий и веселый речитатив рэпа, заглушаемый сигналами клаксонов сразу десятков автомобилей и мотоциклов. Вольдемар, полусогнувшись, подбежал к окну, с ходу вспрыгнул на подоконник и
