которую его ввергнули эти воспоминания. И Верно, побуждаемый заданным Простотой вопросом, поворачивается к нему, чтобы дать на него ответ, где вдруг наталкивается на затылок Простоты. Что в свою очередь наводит его на понимание того, что вопрос Простоты относился совсем не к его воспоминаниям, а к чему-то совсем другому – Простота смотрел в сторону той парочки, где составной её частью была Лиза. И где в свою очередь, уже Лиза отвлеклась от своего спутника и внимательно смотрела куда-то сквозь листву деревьев.
Что видимо и вызвало такую заинтересованность у Простоты, чего не скажешь о слишком беззаботном спутнике Лизы – тому самому скрытному господину, которому уже по факту своего близкого нахождения к Лизе, не мешало бы проявить большую внимательность к своей спутнице, которая прямо на его глазах теряет к нему интерес и выказывает заинтересованность в неком другом объекте наблюдения. На что этот её спутник совсем никак не реагирует. Из чего создаётся впечатление, что он, либо слишком самоуверенный в себе господин, который не привык с кем либо считаться кроме только себя, либо он уж больно прямолинейно мыслящий человек – достиг желаемого и теперь не считает нужным оберегать завоёванное – что по сути дела не меняет, когда он так себя ведёт недальновидно – он дальше своего носа не видит.
И Верно, видя всю эту внимательность и одновременно невнимательность этих людей, – каждый из них видит что-то такое, что недоступно всем другим, при этом они сами являются объектами для наблюдения со стороны рядом с ними находящихся людей и это им по разным причинам не видно, – пришёл к ещё одному немаловажному для себя выводу. Скорей всего весь его рассказ про Лизу, прошёл мимо ушей Простоты. – И это, пожалуй, к лучшему. – Сделал вывод Верно, облегчённо вздохнув. Всё же выпустить из себя пар, выговорившись, очень полезно. А если при этом всё тобою высказанное, так и остаётся при тебе, то это даже лучше.
Сейчас же, после того как Верно, осмотревшись по сторонам, так сказать, вник в происходящее, – ну, а то что вокруг мало что изменилось, то это косвенно подтверждало его догадку о том, что это его памятливое воспоминание о Лизе, так и осталось плодом его воспоминаний и не было озвучено вслух, – он перенаправил свой взгляд вслед за взглядом Лизы, пытаясь выглядеть, что она там такого увидела, что смогло удержать её взгляд больше отмеренного на всякий незначащий пустяк времени.
А смотрела Лиза, как сейчас выясняется Верно и возможно и Простотой, в сторону всё того же здания чьего-то представительства, около которого по-прежнему стоял или может быть дежурил, тот, представительного и важного вида господин. И повторный взгляд на которого со стороны Верно, открывает для Верно тот секрет, который вызвал в нём чуть ранее такой интерес к этому господину. И как Верно только сейчас замечается, что несколько удивительно, то этот важный господин, не просто важничая, стоял на мостовой, а может и на чём-то своём, в чём он кого-то заверял, грозно с ним разговаривая по телефону, а он подчёркивал свою значимость тем, что в такую солнечную погоду был прикрыт чёрным зонтом, который держал над ним один из его телохранителей.
Что видимо и привлекло внимание Лизы, которая, как помнил Верно, всегда интересовалась такого рода людьми, которые, опять же только по их мнению, скрывали в себе нечто такое, чего ни у кого другого и в помине не было, и поэтому их нужно было более чем тщательно оберегать от… Да хотя бы от самых обычных людей, которые, что уж скрывать, собой представляют наиболее большую опасность для этих сверх нормативных и необычных людей – эти обычные люди своей обычностью пытаются спровоцировать их на обычность своего поведения, и не дай бог, на уравнение с ними в своих правах.
Что же касается этого привилегированного своей важностью господина, то он, как заметил Верно, явно оценил обращённое к нему внимание со стороны этой привлекательной особы. Что и выразилось в том, что он, поглядывая в ответ на Лизу, что-то прошептал своему самому доверенному лицу из среды исполнителей его воли (этот человек всегда находился так рядом с этим господином, что он никогда его не видел). Хотя может быть это всего лишь были домыслы на его счёт со стороны Верно, который всегда с предубеждением смотрел на все эти шептания важных господ, стоящих под зонтами.
Тем временем спутник Лизы, наконец-то, тоже обратил внимание на то, что его спутница слушает, а может и вовсе притворяется в том, что слушает его в пол уха, а как обратил, то решил вмешаться и обратить внимание Лизы на то, что он обратил своё внимание на всё это. Для чего он, что-то безусловно им считаемое важным и искромётным, и говорит повернувшейся к нему Лизе. С чем между тем совершенно не могут согласиться Верно и Простота, которым ничего не слышно из всего им сказанного, а по его жестикуляции мало что можно для себя понять и прояснить – хотя некоторые его невербальные зарисовки того типа с зонтом, ими были признаны удачными.
После же того как спутник Лизы, господин Атнанта (вот кто это был), на одних только руках, так удачно срезал того важного господина под зонтом – он все свои ручные манипуляции с физиономией этого важного господина, которую он, то вытягивал, то втягивал в опасные обстоятельства бытия и странные помещения, закончил тем, что так убедительно и талантливо закрыл над ним его зонтик, что этот важный господин чуть было не подсел под себя, увидев эту демонстрацию опасности над его головой – то он ставит такую жирную точку перед этим важным господином, что она выглядит как несмываемое пятно с репутации этого господина. После чего этот господин Атнанта со всей своей нахрапистостью, которой у него, как все уже могли убедиться, нескончаемо много, демонстративно и неожиданно для Лизы начинает использовать своё близкое к ней нахождение – он её обхватывает руками и, увлекая её за собой, кивая в сторону этого важного господина, что-то обжигающее её покрасневшие от этих его слов уши ей туда шепчет.
Ну а при виде такого, явно демонстративного вызова всей привилегированности и всем основам состоятельности важного господина со стороны и не пойми кто такого, в один момент смывает с лица этого представительного господина всю важность и в некоторой степени его состоятельность, что может не так видно и заметно, как вслед за этим выпавший из рук его исполнительного подчинённого чёрный зонтик. Который вдруг, к полной неожиданности этого исполнительного и всего в мышцах и гаджетах человека в тёмных очках, был выбит рукой этого важного господина, чей лоб в кои веки осветило солнце и ему стало очень жарко от наплыва своих злобных чувств, которые как оказывается, ещё в нём присутствуют и буйствуют всеми своими душевными красками.
Но как бы ярко не освещали этого важного господина все эти его буйствующие краски души, – а они всё больше были в тёмных тонах (ничего не поделаешь, такова была природа этого господина), – они на этот раз никому не причинили вреда (окромя, конечно, его хоть и исполнительного, но малорасторопного подчинённого, которому отдавили пальцы рук ботинки этого господина, когда тот бросился поднимать зонт), а всё по причине того, что он был поставлен перед фактом полнейшего игнорирования его мнения, а иными словами, те, кого он хотел сразить громом и молнией своих глаз, взяли и повернулись к нему спиной.
– Ну и мы пойдём. – Приподымаясь с места, сказал Простота, после того как эта парочка развернулась в обратном направлении и не спеша направилась прогуливаться.
– Пойдём. – Сухо подтвердил своё намерение идти Верно, поднимаясь вслед за Простотой со скамейки.
