мундира, и носит его весь ненормированный рабочий день. Слюни текут у майора...
- Фи! - выдавила из себя Ритка Сурикова. А у Наташки Клещевой появились позывы к тошноте.
Я посмотрел на Славку. У него тоже текли слюни.
- ...зубы клацают...
Славка громко лязгнул зубами.
- ...но Трускавец тверд и непреклонен в своем желании победить недуг. А сало он отдает ночью бродячим животным и случайным прохожим.
Да чего же отличная история! Мы были очень, очень довольны.
- Когда я вырасту, то стану таким, как майор Трускавец! - сказал Славка, льстиво заглядывая в очки писателю.
"Врет он все, - подумал я про Славку. - Никогда и никому не отдаст он свой кусок сала".
- Ну, а теперь, когда близится конец урока, - засуетилась наша учительница, - мы зададим вам традиционный вопрос: над чем вы сейчас работаете?
- Сейчас я отдыхаю. Гонорар, видите ли... Еше кое-что осталось. Правда, с моим другом, поэтом Собакиным, мы пишем одну халтурку... - то есть, тьфу! - статью для одного журнальчика: о взаимном вливании - о черт! - влиянии, конечно, друг на друга в нашем творчестве... М-да... - интересная будет статейка. - Подсоленов пожевал губами. - Но в самое ближайшее время начну работать над двумя произведениями сразу. Первое - это эпически-мистический роман о педагогах, так сказать... - и он приятно посмотрел на нашу учительницу, - с последующей многосерийной экранизацией...
- Какой вы... многосторонний, - сказала робко учительница, немного задыхаясь.
- Да, я такой, - благосклонно кивнул Подсоленов. - Ну, а в конце своего произведения я прикоснусь к корням...
- Мандрагоры или гигантской секвойи?
- Гм! Я,собственно, имел в виду...
Но что он имел в виду, мы так и не успели узнать, потому что прозвенел звонок. Но мы окружили писателя и не отпускали его. Учительница была счастлива, что мы так активно общаемся с популярным писателем и проявляем повышенный интерес к литературе.
- А стихи вы писать не пробовали?
- Пробовал... но не понравилось...
- Почему?
- Не почему, а кому! - с оттенком горечи произнес писатель. - "У нас, - сказали мне в редакции, - уже есть поэт Плясунов. Вот пусть он и пишет стихи!" Пришлось бросить. Но я свое наверстал в прозе!
- А как вы работаете, как пишете? - в смелом порыве спросила Ленка Семочкина.
- Да так и пишу... ручкой. Я неприхотливый. Скажу больше: ручка - это мое продолжение! Так лучше навевает мысли. Они так и нанизываются - одна за другой, одна за другой... И никаких компьютеров! Это засасывает.
- Куда засасывает? В компьютер? - спросил Сабельников.
- И обязательно, чтобы ноги были в горячей воде, - продолжал писатель, лукаво пригрозив пальцем Сабельникову. А Нина Федоровна грозно посмотрела на Игоряху и нахмурилась.
- А когда она остынет?
- Кто?
- Да вода в тазике. Что вы тогда делаете?
- Ничего. Сижу за столом. Не скрою, испытываю неудобство. Жду.
- Чего?
- Когда поможет жена.
- Писать романы и приключенческие повести?
- Нет, она меняет мне тазики. Приносит новые, с горячей водой.
- И уносит с холодной.
- Точно так, - смерив взглядом Сережку, сказал прораб духа или штукатур-маляр, шут их там разберет. - Ты обязательно станешь писателем.
- Большим? - деликатно спросил Сережка.
- Огромным!- ответил писатель и засмеялся. За ним засмеялась учительница, а за учительницей с удовольствием засмеялись и мы.
- Так на чем я остановился? - Подсоленов мотнул головой.
- На жене.
- Да, именно на жене! Она у меня молодец, справляется. И хочу отметить, что моя жена - изумительная женщина, отличный работник и хороший товарищ!
- Как это так? - уставился на писателя Славка. - Разве жена может быть товарищем? Вот Вовка Брусникин, он действительно отличный товарищ...
- А что, жена бывает и плохим товарищем? - перебила его Ленка Цветочкина.
- Может! - утвердительно сказал Подсоленов. - Еще как! У моей пятой жены был отвратительный характер! И об этом мой другой роман.
"Да, - подумал я, - по этой части даже Ганнибалу Ильичу далеко до писателя".
- Расскажите, расскажите! - настойчиво закричали мы.
Но тут решительно вмешалась учительница:
- Рано им еще про жен!
- И совсем не рано! - мы протестующе возвысили голоса. - Санки надо летом готовить.
Писатель опять засмеялся. "Замечательные дети!" - воскликнул он восторженно. Все остальные тоже засмеялись, правда, учительница немного принужденно.
- Вы меня извините, - умоляюще сказала Семочкина, - но, задавая вопрос о том, как вы пишете, я имела в виду... озаряет ли вас? Или как?
- Никаких "или как"! - веско произнес писатель-подмастерье. - Конечно, озаряет! С первым утренним озаряющим лучом, я сажусь за письменный стол - он у меня между прочим из красного дерева! - тазик под ноги, и пошел строчить...
- А если за окном пасмурно? - с замиранием спросила Светка Панина.
- Электричество озаряет. С утра до вечера. И никаких свечей! Баловство это!
Запомнилась мне эта встреча. И хотя злые языки утверждали потом, что Подсоленов писать не умеет, но это неправда! Я сам был свидетелем, как он надписывал нам автографы. Лично мне он написал следующее: "От маститого - будущему писателю". Правда, я не знаю, что такое "маститый". Может, это у него кличка такая, или так его зовут друзья и домашние? Надо спросить у папы.
Домой я пришел под глубоким впечатлением от встречи с Подсоленовым.
- Папа, папа! - закричал я, как только за мной захлопнулась входная дверь. - Я буду писателем! А вот артистом не буду, - они скверные, - прибавил я. - Они к нам в класс не пришли.
- Писателем? Гм! Флобером, что ли?
- Каким Флобером! Я же сказал - писателем.
- Ну, хорошо, хорошо... И о чем же ты собираешься писать?
- Обо всем! О тебе, о маме, о друзьях, о школе, о Дикой Гавриле!
- Что же, это отличная идея. А теперь раздевайся, иди мой руки, ешь, и не мешай мне слушать радио. Кстати, что-то говорят о писателях...
Радиоголос сообщил:
- А через час, мы снова приглашаем вас в студию, дорогие радиослушатели, где вы сможете встретиться с писателем, современным так сказать... кхм, классиком, Аполлоном Козлятниковым! Мы обсудим его новый, сорок второй уже по счету роман за неполных три года - ну и толстущий же! - "Крутая заморочка - 4", в которой автор заморочил... тьфу ты! - простите, показал э-э...
Папа выключил радио и вздохнул с облегчением.
- Вот что, Боря, - сказал он мне, вставая с кресла. - Ты все-таки хорошо подумай э-э... нужно ли тебе быть писателем? Таким как Козлятников стать нелегко!
- А как Подсоленов?
- Еще не легче! - Он опять сел в кресло, и вдруг снова поднялся и сказал с надеждой: - А может быть, ты пойдешь по торговой части? Глядишь - повезет, и кучу денег заработаешь... А, сынок?
