Ура! Мы идем в поход! Вместе со старшеклассниками. Там будет отлично! Мы наловим рыбы, соберем грибов и здорово повеселимся. Поставим палатки и закричим, как коварные ирокезы: "А-а-а!" или "О-о-о!" А можно кричать и так и сяк. Вечером же разведем костер и попоем песни.
Нашим походным руководителем назначен Ганнибал Ильич, самый лучший физрук в мире. И он очень сильный, наш учитель физкультуры. Один из сильнейших людей на планете. По крайней мере, он сам так говорит.
С нами пойдет также другой Ильич - Федор. Он студент-практикант. Федор Ильич родом из тех мест, куда мы отправляемся, хорошо их знает и будет нашим проводником. И пусть мы зовем его просто вожатый - так он сказал.
Ганнибал Ильич пообещал директору, завучу и нашим мамам и папам, что глаз с нас не спустит. Интересно, как это у него получится. Глаз у него всего два, а нас много. Правда, у вожатого еще два глаза, плюс очки. Все равно маловато. Но им, Ильичам, конечно, виднее.
Когда я вернулся домой, то от радости стал скакать и прыгать как африканский кенгуру, и случайно разбил фарфоровую собачку. Моя радость несколько омрачилась, когда я представил, ЧТО скажет мама, придя с работы, и ЧТО скажет папа.
Но я волновался напрасно. Они ничего не заметили, вернее, не успели заметить, так как я сразу обрушился на них с сообщением, что иду в поход. А когда заметят, я уже буду далеко от дома.
Папа и мама ужасно разволновались, когда услышали про поход. Конечно, с непривычки, им трудно придется без меня, особенно первое время, но два дня, думаю, они выдержат. Мне тоже немного взгрустнулось. Но я сказал им, чтобы они были молодцами, сходили в кино, купили мороженое, выпили успокоительные таблетки и не нервничали.
Но для того, чтобы пойти в поход, надо было сначала в него поехать.
И вот мы на вокзале. В выходной день на платформе полно народу: все едут на дачи, или как мы - в поход. Проталкиваясь сквозь сетки, узлы, чемоданы, рюкзаки и корзинки, я случайно наступил на ногу типу примерно одного со мной возраста. Тип взревел, лицо его перекорежилось, и он что-то мне крикнул, но из-за шума вокруг, я не разобрал что. Наверное, он меня приветствовал, потому что я его узнал - он из соседней школы.
Потом уже мне наступил на ногу какой-то тип. Оказалось, что я и его знаю: он тоже из соседней школы. Такое ощущение, что сегодня все решили отправиться в поход.
- Ты не галок считай, а под ноги смотри, Топтыгин! - крикнул я, морщась от боли. - У тебя что, шарики в голове не в ту сторону крутятся?
- Нет там у меня никаких шариков! - задиристо ответил тип.
- То-то и оно, - с горечью сказал я.
- И не ори, как свихнувшийся бабуин, - добавил тип, неприятно ухмыляясь.
Эти его слова глубоко задели меня, а когда он к тому же выразил сомнение в моих умственных способностях, я не выдержал:
- Не буду сейчас говорить о моих способностях - они безграничны! Но еще никто в мире не усомнился в моей физической силе. И не таким кичливым индюкам как ты, мне приходилось клюв набок сворачивать!
- Это я индюк?
- Это ты индюк!
- Нет! Нет! Ты не хотел этого сказать! Немедленно забери свои слова обратно!
- Да! Да! Именно это я хотел сказать, и ничего обратно не возьму!
Беседа приняла оживленный характер. Оживление нарастало с каждой секундой, и все бы закончилось очень печально для типа, но нас торопил вожатый - поезд скоро должен был отойти.
За нами семенили наши мамы и давали советы: нам - как отдыхать, а физруку и вожатому - как с нами обращаться. А обращаться с нами должны были следующим образом: не допускать, чтобы мы потерялись в лесу, досыта кормить, тепло одевать, рано укладывать спать, следить, чтобы мы не лазили по горам, не спускались в ущелья, не забирались в норы, не тонули в болотах, а также перекрыть нам доступ к логову крупных хищников и прочее, и прочее.
- Какие горы, какие норы, - слабо отбивался Федор Ильич от наседавших на него наших мам. - Нет там никаких ущелий! Всего-то час езды от города...
- Нет ущелий, значит есть пропасти, ядовитые змеи, сколопендры, жуки-паразиты и прочая дрянь.
Федор Ильич, или просто вожатый, как он просил нас его называть, затравленно озирался по сторонам, мечтая только лишь о том, чтобы скорее отошла электричка.
Наконец, поезд тронулся. Мамы стали махать нам руками, и мы тоже замахали в ответ. Папы держались достойно и с гордостью взирали на своих сыновей, украдкой вытирая скупые мужские слезы, чтобы не заметили мамы.
Ганнибал Ильич высунулся в окно и прокричал родителям, что мы у него будем как шелковые...
Но вот не стало видно наших мам, пап, уплыла назад платформа, мы расселись по местам и начали петь песни. Одному дяде это очень не понравилось. Он неприязненно взглянул на нас и сказал, чтобы мы перестали кричать. Мы ему вежливо ответили, что не кричим, а поем отличные песни. Мужчина еще более неприязненно посмотрел на нас, и употребил ряд образных выражений. Скажу честно: не все они нам понравились, и уж тем более, не со всеми могли согласиться.
Потом мы стали играть в футбол в проходе, и воротами нам служили двери в концах вагона, а этот неприятный дядька сказал, что мы совершенно невыносимы. И тут отчаянно зарыдал Ленька. Он сказал, что хочет вернуться домой, потому что сегодня к ним придут гости и на столе будет полно вкуснятины, а по телику покажут фантастический фильм про девочку Алису и ее друзей...
Тогда Юрка Баларев стал над ним смеяться и назвал маменькиным сынком, а Сашка Прохоров вступился за Леньку. Они стали драться, а Ленька продолжал реветь. Дядька тоже заревел и бежал в тамбур.
Вожатый еле его успокоил - я говорю о Леньке, конечно. А драчунов разнял физрук, пообещав отправить их домой, если такое повториться. На какое-то время это подействовало. Мы успокоились и спели еще одну отличную песню, ну а затем стали бегать наперегонки по вагону - от одной двери к другой. Однако проход между скамеек не очень широкий, и мы часто задевали пассажиров, сидящих с краю, и эти пассажиры показали себя замечательными знатоками русского языка; за очень малое время мы узнали много новых слов. Правда, не все поняли.
Пока мы с Вовкой выясняли, кто из нас прибежал первым, Славку прищемило дверными створками, которые то открывались, то захлопывались, но тут заклинило намертво, и открываться они никак не желали.
То же произошло с дверьми в другом конце вагона, где застрял, истошно вопя, Лисицкий. Оба Ильича бегали туда-сюда, суетились, открывали двери, и похоже, немного нервничали. Физрук, отдуваясь, пообещал сделать нас шелковыми еще сегодня...
В это время из тамбура вернулся дядька, которому не понравилось наше пение, и сказал Ганнибалу Ильичу: "Там ваши безобразничают!" Вожатый Федя молнией метнулся к тамбуру.
- Нет, это не наши, - сказал он с облегчением, возвратившись. - Это ребята из соседней школы. Наши, по-моему, - он окинул беглым взглядом вагон и тяжело вздохнул, - наши разбирают чей-то велосипед.
- Что! - взвизгнул мужчина. - Велосипед?! Чей-то!! Это мой велосипед!!! - и он бросился к лавке, где копошилась стайка наших ребят.
- Мой велосипед, мой велосипед... - повторял он одно и то же, подбегая к лавке.
Вдруг лицо его посерело:
- А что вы сделали с дядей? Здесь дядя сидел... Где он? Я вас спрашиваю... Где мой брат, Вася?.. Вася! Вася! - закричал он в тоске.
Из-под лавки раздался слабый стон.
- Почему дядя лежит под лавкой? Немедленно выньте его оттуда!
- Мы не виноваты. Он сам туда залез, - стал оправдываться Игоряха. - Просто нам хотелось узнать: кто быстрее домчится до конца вагона - всадник на велосипеде, или всадник на лошади? А так как ни лошади, ни велосипеда у нас не было...
Ганнибал Ильич вытер пот со лба и пожаловался дядьке:
- Все-таки три десятка заводных волчков - это очень много!
Да, было очень весело, и мы не заметили, как доехали до нужной нам станции.
Когда мы вывалились из поезда, то обнаружили на платформе типов из другой школы, и среди них я узнал того, кому наступил на ногу. Я приветственно помахал ему рукой, но он почему-то в ответ злобно оскалился. Нам так и не удалось пообщаться с типами, потому что их скоренько увели.
До леса мы дошли быстро; очень резво припустили старшие, а мы от них не отставали. Тропинка сразу нырнула в лес. Запахло прелью и каким-то неизъяснимо приятным, чисто лесным духом. Цепляешься за сучки, спотыкаешься о кочки, лягушки прыскают из-под ног - ну, просто красота! Наше восторженное состояние разрядилось в песнях: "Ой, рябина кудрявая..." и "Парней так много холостых...", исполненных с большим чувством.
Скоро лес поредел, деревья расступились, освобождая нам место, и вот мы уже вышли на полянку, всю залитую солнечным светом. Лес вокруг звенел птичьими голосами: свистели синицы, перекликались сороки, дятел долбил кору, куковали кукушки, и еще весело кричали много совсем незнакомых нам птиц.
Больше всех лет кукушка настучала Женьке Лисицкому. Он аж раздулся от гордости и стал похож на жабу. Я так и сказал Лисицкому, и ему это не понравилось. Все закончилось небольшой потасовкой, но до серьезной драки дело не дошло. Надо было торопиться, иначе мы бы здорово отстали от ребят. Лисицкий пообещал, что заставит склонить меня свою выю перед ним. Если кто не знает, то поясняю, что выя - это шея, так нам сказал Ганнибал Ильич. А уж у него выя... Но я совсем не собирался склонять свою выю-шею перед кем-либо, тем более перед Женькой. Я лишь рассмеялся ему в выю - тьфу ты! - в лицо, и мы вприпрыжку бросились догонять товарищей.
А когда пришли на место, то стали ставить палатки, и это было очень весело, хотя и не так просто. Палатки рушились, колышки пропадали, веревки перепутывались: так что закончили мы только к вечеру - помогли Ильичи. После всех трудов был замечательный ужин, костер, игры и песни. И мы всех переужинали, переиграли, а про пение и говорить нечего - мы кричали громче всех!
Когда настала пора спать, все кинулись к палаткам, стараясь занять лучшие места. После короткой, но ожесточенной борьбы, лучшие места в нашей палатке заняли я и Сережка. Остальные, бормоча проклятия в наш адрес, с неудовольствием расположились по краям.
Из других палаток тоже раздавались отчаянный шум и крики: продолжалась дележка мест.
И тут, вспомнив про гостей и кино, опять расплакался Ленька.
- Участь моя горька и жребий жалок! Здесь темно, холодно и комары, - всхлипывал он, - а дома, дома... - и Ленька разревелся с новой силой. Потом, немного успокоившись, он сказал, что напишет письмо родителям и потребовал ручку. - Я напишу им, как меня обижают всякие типы... И что их руки по локоть в моей крови!
Сережка щелкнул плаксу по носу, чем вызвал новый взрыв рыданий.
Снаружи послышались голоса, откинулся полог палатки и к нам заглянул Ганнибал Ильич. Он быстро всех
