Из штрафроты в лагерь

не выйдет, мы таких быстро раскрывали.
– Каких таких?! Я что, по-твоему, когда в разведку ходил, с немцами якшался, – взбеленился Борисов.
– Молчать!! Сопляк, ты с кем разговариваешь?! Вот, бумага на тебя поступила, – майор достал из папки листок, – сомнения у органов имеются, как это ты дважды в штрафники угодил, да еще в разведку умудрился пролезть. Ты что думаешь, мы в носу пальцем ковыряем… Всех твоих дружков уже опросили, командиров. В общем, собирайся, поедешь с нами.
– За что, товарищ майор?!
– По приговору военного трибунала, сколько у тебя сроку?
– Пять лет. Но мне же заменили тремя месяцами штрафроты и к тому же за ранение меня должны освободить…
– Должны, да не обязаны, – перебил майор Борисова, – ты поступаешь в распоряжение особого отдела.
– А как же госпиталь? Я же еще не долечился.
– Где надо, там и долечат.
– Начальник, война закончилась, что еще вам от меня нужно, я кровью смыл свое первое преступление… Прогул по вашим законам тоже преступление?
– Ты был судим по законам военного времени, как саботажник, потому Родина и отправила тебя под надзором ковать победу. Все, хватит разговоров. Сержант, – громко позвал майор. В кабинет вошел боец. – Получишь вещи, одежду и сопроводишь его под конвоем в штаб дивизии в особый отдел. Я еще задержусь здесь.
– Есть отправить, товарищ майор!

Все заново ворвалось в жизнь Николая: арест, этап. Сначала был сгонный пункт в Германии, затем под конвоем, в забитом до отказа товарном вагоне, следовал путь в конечный пункт назначения – «ПФЛ ». Там его, не смотря на ранение, ждал нелегкий труд на стройке. Опять допросы оперов и следователей, а затем этап в северный лагерь. Пока выясняли суть да дело, пришлось сидеть в холодном лагере, и только по истечении полтора года на выездной сессии суда, Николаю объявили, что он приговаривается к четырем годам лишения свободы. Сидя в промозглом бараке, он все думал: «Как же так? Выходит мы непрощенные, нас унизили, наказали снова и закрыли. Стало быть у них на «верху» совсем другие планы, мы не нужны им на свободе. Страну нужно из разрухи вытаскивать, а значит, нужна дармовая рабсила. Сколько нас таких! Выходит власти проще нас снова трюмовать, прежде, чем мы вернемся домой и расскажем людям правду, как она об нас ноги вытирает, как намерена дальше с нами поступать. Фронтовики - штрафники, ей, как кость в горле, потому всех неблагонадежных, смелых в своих суждениях и поступках, нужно изолировать от остального народа. Мы штрафники, испытавшие на себе ужасы тюрем, лагерей, побывавшие «на дне» жизни людской, не станем молчать. Ярость кипит в груди. Нас не простили. Выходит при таком строе нелегко придется – каждого из нас ждет неясная судьба. Когда же к власти придут нормальные люди и вышвырнут безмозглых тиранов? Эх, Родина, за что же ты нас так не любишь?! Да, мы штрафники, уже меченные, таких, как я, легче утопить в лагерном дерьме, чем свежеиспеченных доходяг».


1 глава "Отец" из романа "Край безумной любви".