Безысходность пронзительным криком ночной птицы разорвала сон. Морфей еще держал ее в своих объятиях, но уже не в силах был защитить.
Ей жутко – это состояние между сном и реальностью. А ведь ее всегда считали сильной, волевой. Но это маска, игра. Вся ее жизнь – игра. Позади череда плохо или вовсе не сыгранных ролей: дочери, любовницы, жены, матери. Роли не задались, да и окружающие ведут себя так, словно и они не выучили роли…
Стоп, довольно! Она – потомок амазонок, вот главная и основная ее роль, а этим воинствующим девам были неведомы муки и страдания, уж тем более от одиночества!
Почему она определила себя амазонкой? Не знала и сама.
Родители из любви к Пушкину нарекли ее Людмилой. Где же Руслан? По-видимому, так и остался в “преданьях старины глубокой”...
Ошиблись родители с именем.
Красивой ее нельзя было назвать и в молодости, не погрешив перед истиной.
Мужской взгляд ненадолго задерживался на ней – покатый лоб, орлиный нос, что грозно возвышался над тоненькими полосками губ, близко посаженные глаза ее слегка косили, разбегались в стороны, огибая собеседника, оставляя его в оптической тени и неведении – с ним ли общаются?
Ниже – недлинная шея и узкий торс с едва наметившимися округлостями грудей. Чаще всего на этом осмотр завершался, взгляд устало и недовольно уходил в сторону.
А напрасно!
Не слишком постаравшись с верхней частью ее тела, природа как бы опомнилась. И со всей щедростью отыгралась на нижней, туго полня одежды. В контрасте с тонкой талией это впечатляло.
В молодости Людмила с успехом использовала испытанный прием – оскорблено оборачивалась задом к разочаровавшемуся в ней мужчине, придав движениям и позе небрежное безразличие. Результат не заставлял себя ждать – мужчина находил ее уже много привлекательней, убеждая в загадочности лица, изящности орлиного носа и пикантности раскосых глаз.
– Они (мужчины) все и вся определяют и делают через ж…, – говаривала она.
Не осталась в старых девах – это ль удел амазонок?
Да в отличие от других, ослепленных любовью глупышек, она со всей тщательностью подготовилась к знаменательному для всех девушек событию. И решительно, пусть и не без трепета, доверилась ею же назначенному эскулапу.
Бедняга так торопился! А когда разобрался – всполошился, запричитал, да поздно – не склеить! Она же расхохоталась – и это называют любовью?
Успокоила:
– Не беспокойся, под венец не потащу!
И ощутила глубокое разочарование – до боли, до крови.
И прозрела!
Всякая любовь – добровольная слепота. Находишь объект – этакое убожество, а ты наделяешь его несуществующими достоинствами, сооружаешь нимб над головой, втаскиваешь на пьедестал.
И насколько унизительно осознание, что ты не единственная! Да, сейчас он с тобой, движимый бездумностью инстинкта. В мечтах же, в воображении – с другой, более привлекательной. И если с той “обломится”, оставит тебя без сожаления.
А ты продолжаешь эти нелепые игры, вступаешь в конкурентную борьбу. И совсем уже выпотрошенная, обретаешь, наконец, способность различать.
Посему никогда не страдала из-за мужчин. Всегда была готова к подвоху, предательству. Быть нежной, мягкой, ласковой с мужчиной считала дурным тоном, получая соответствующий отклик, и как результат – неудовлетворенность плоти. Это и не представлялось ей столь уж необходимым. Ведь Создатель, сотворив мужчину по образу и подобию своему, предоставил сильному полу очевидные преференции, а с женщиной обошелся безответственно, разбросав чувственные местечки по ее телу, “как бог на душу положит”. Это требовало от мужчин дополнительных знаний и усилий, чем они нисколько не заморачивались.
Подруги Людмилы одна за другой выходили замуж, рожали детей, жили семейной жизнью.
Кем-то сказано:
– Брак для женщины – это узаконенный обмен интимных услуг на детей и достаток.
Ее это не устраивало, ей претила всякая зависимость от мужчины, где женщине отведена столь неблагодарная роль.
Появлялись и у нее претенденты на руку и сердце, лелеющие на самом деле тайные помыслы нарушить девственную чистоту своего паспорта вожделенным отпечатком прописки. Обнаружив же, что она не торопится с оформлением отношений, вскоре теряли к ней интерес и растворялись однажды в предрассветной дымке, не оставляя надежды отыскать доверчивую дурочку, у которой неодолимое желание выйти замуж отбирало остатки разума.
Как всякая женщина она мечтала о собственном ребенке, но рожать без мужа не решалась, отличаясь в этом от амазонок, которые и использовали-то мужчин (пленников) исключительно с целью продолжения рода…
В ту далекую пору воинствующие девы, исполненные благочестия, передавали пленников друг другу, делясь скупым их семенем, хоть и неохотно, но в строгом соответствии с установленной очередностью, не страшась при этом многочисленных родственных связей – не чета нынешним женщинам! И когда для истощенных сеятелей жизни смерть представлялась желанным избавлением, великодушно уступали этой их прихоти…
Впрочем, однажды Людмила все же рискнула, уж больно хорош был – стройный голубоглазый, жениться, правда, не обещал.
Не доносила, несговорчивой оказалась девочка, не пожелала явиться на свет божий без штампа в паспорте.
При всей своей неочевидной привлекательности наша героиня не испытывала недостатка в мужчинах. Знакомилась же она весьма своеобразно, обращая знакомство в игру, называемую ею самой “искушение ж…” и затеваемую, когда на нее вдруг накатывало.
Почему столь незатейливо? Чем могла, тем и искушала, кстати, небезуспешно.
Непреложным атрибутом игры являлась легкая эластичная одежда, плотно облегавшая бедра – брюки, лучше юбка или платье. Далее оставалось найти заинтересовавшего ее мужчину. “Случайно” оказывалась впереди него и… “отпускала” ягодицы. Если мужчина долго не обгонял, значит “запал”! К сожалению, заинтересовавшиеся ею мужчины в большинстве своем были настроены познакомиться не столько с ней, сколько с, участвующей в игре, ее частью.
С годами это все реже срабатывало и лишь с теми, для кого привлекательность женщины ограничивается нижней частью тела.
Она стала полнеть и, как это происходит со многими женщинами, не там, где следовало…
По мере необратимых изменений плоти, Людмила все чаще полагалась на мужчин, для кого ее душевные качества были важнее прочих. Ухажеры ничего не имели против, но душу предпочитали все же явно и выпукло обозначенную.
Демография нанесла сокрушительный удар по востребованности женщин, и наступил момент, когда на свободу, время и плоть нашей героини перестали покушаться.
“Вот и все!” – сказала она своему отражению в зеркале фразу, некогда увиденную на кладбищенском памятнике.
Впрочем, смирилась не сразу. И не раз еще вступала в единоборство с мужской прихотливостью, запуская раскачивающую бедра походку “гулящей”.
Нелепо устроен мир. Короток женский век, нередко ограничен лишь четвертью жизни. В двадцать лет привлекательна, в сорок – мужчины уже морду воротят.
Женщину нередко сравнивают с кошкой – действительно, много общего. Но как жаль, что они, как кошки, не укрыты красивой густой шерстью! С какой легкостью стало бы возможно скрывать возраст и излишки плоти, не требовался бы крем от морщин, а целлюлит и складки на животе еще с утра не пугали бы зеркало.
В последнее время Людмила стала частой гостьей стоматологических и гинекологических кабинетов, и если в первом случае требовались лишь деньги, то во втором…
– Насколько регулярен у вас секс? – не без подвоха спросил врач у нее, распятой на кресле.
Неопределенно махнула рукой. Не могла же она признаться, что не имела его уже достаточно давно, и не слишком удивится, если он обнаружит “там” паутину.
И тут врач порекомендовал:
– Если хотите поскорее выйти из женских болячек, не отвергайте сексуального общения с мужчинами.
Это ее просто взбесило:
– Прямо сейчас? В девять утра? Я готова, и где эти страждущие?
Пожал плечами, мол, его дело лечить, ее – лечиться…
Время не знает удержу, чего нельзя было сказать о карьере Людмилы. Начала она библиотекарем. К пятидесяти годам дослужилась лишь до заведующей библиотеки. О большем не мечтала – к чему? Женский коллектив. Воевать не с кем, сражаться же с бабами – последнее дело.
На мужчин стала смотреть с равнодушным безразличием – большего те не заслуживали, пользовала же их лишь в качестве грузчиков, сантехников, ремонтников.
Поменялась она и к себе – небрежно подкрашивалась, реже красила волосы, стала неприхотлива к одежде, наплевала на фигуру, не ограничивая себя в еде…
По мере того, как ее подруги разводились, возвращаясь к своему первоначальному незамужнему статусу, их встречи стали чаще.
Как-то они, дружившие вчетвером еще с институтских времен, впервые за много лет собрались вместе. Отмечали в ресторане полувековой юбилей одной из них.
Все незамужние, трое разведенных и она, что никогда не была связана узами Гименея. Она слыла дурнушкой среди них. Со временем все уравнялись – красивые растеряли привлекательность, ей же терять было нечего.
Пили за именинницу, ее детей и недавно появившегося внука, ну и, конечно же, за любовь, которой хоть и не были обделены, не переставали желать. Стали поглядывать по сторонам – и где там страждущие?..
Дождались!
Зазвучала музыка, к их столику направился невысокий подтянутый седовласый мужчина – в самый раз!
Какими бы подругами не были женщины, они – непримиримые соперницы, когда дело касается выбора между ними. Встрепенулись, выгнули спинки, втянули животы. Верная сложившейся традиции, она самоустранилась.
Ну и кто та счастливица?
Каково же было изумление трех прекрасных в прошлом дам, когда мужчина остановил свой выбор на дурнушке!
Так еще и кочевряжится!
Наконец, Людмила нехотя оторвала свой пышный зад от стула и понесла его к центру зала – ей действительно не очень хотелось танцевать, да еще с таким крохой.
На каблуках она была заметно выше и крупнее своего кавалера и со стороны казалась роскошной мухой, вокруг которой мельтешил комарик, не веря в свалившееся на него счастье.
На следующий танец мужчина не изменил своему выбору, чем окончательно вывел ее подруг из себя…
Стали расходиться, партнер по танцам навязался Людмиле в провожатые.
У подъезда вопросительно глянул.
Не стала обнадеживать, единственно, чего ему удалось добиться – выспросить номер телефона.
Через неделю позвонил.
Так начался еще один ее роман.
Хорошо немолод, невысок, сед и потрепан, он легко и быстро проникся ею, но не торопился проникнуть и, слава богу! Это ее вполне устраивало, она и не мыслила уже, что когда-либо разденется перед мужчиной.
Так нет же! Какой-никакой – мужчина все-таки!
Сидели, вначале в кафе, затем, у нее на кухне, наконец, в сумерках спальни, дабы не так были заметны значительность ее низа и незначительность признаков его отличия.
Он хотел ее, она – спать.
Людмилу удивило неожиданно
