произнес Секвак, толком не понимая, о чём именно он говорит. Мир преобразился, но в тоже время не изменился ни на песчинку. Все, что казалось неоспоримым, исчезло, но под каждой такой вещью воздвигались новые колонны, тверже и непокорнее прежней, вынуждая ужаснуться собственной проницательности.
- Мир. - ответил незнакомец - Он всегда такой, каким ты позволяешь ему быть.
- Значит… - прошептал Секвак, пытаясь вновь и вновь пропустить эти замкнутые внутри чувства сквозь себя - Это значит…
Внезапно он понял, что изменилось. Исчезла судьба, которая вела по кромке дня и ночи, та определенность и непоколебимая уверенность в высшей цели, что не давала разжать ладони, тот величайших долг перед миром, который нельзя было окупить. Секвак больше не был избранным, а стало быть…
- Теперь ты свободен - улыбнулся гость.
- Но отчего мне так страшно, словно умер я, и все, что я знал, словно нет дороги под моими стопами, и беззащитен я под любым порывом ветра, будто смерть стоит подле меня и ждёт, когда же сможет прикоснуться к плечам моим.
- Потому что теперь знаешь правду, блаженную и неотвратимую. - светился изнутри незнакомец. - Неси ее в своих ладонях, и однажды она созреет, как нежный лотос. Ты будешь забывать, но всегда возвращаться, и чем темнее будет ночь, тем ярче день на ней. А о дороге не тревожься, ведь ты и есть дорога, и что бы не сделал ты - все так, как быть должно.
Секвак молча кивнул. Избранность, спавшая словно пелена, всё ещё оставалось внутри его сердца мягким темным пятном, и, хотя он верил, что понимает смысл каждого слова, ему только предстояло однажды осознать их истинную силу и передать тому странному человеку, который провел не одно тысячелетие, сжимая два нелепых стальных кольца, прибитых к камню невероятно прочной цепью, построенной не столько из металла, сколько из внутренней необходимости быть чем-то необыкновенном в мире застывших истин.
В конце концов те цепи, что мы ревностно сжимаем - то малое, что верно держит нас.
