ЖИЗНЬ ВЗАЙМЫ

сделать это его не смогли бы даже под страхом смерти. Били нещадно – не помогло и это.
    Вернулся к опостылевшей работе – вновь стал рыться в мусоре, словно в этом теперь состояли смысл его жизни и будущее…

    Так бы все и продолжалось, если бы не дикий случай. Как-то зимним вечером, занимаясь своей привычной работой, он услышал возню за контейнерами. Полюбопытствовал – двое неизвестных пытались изнасиловать девушку, она не давалась, сопротивляясь из последних сил.
    Полупьяный, он слабо соображал, не слишком понимая, что происходит, но все же возроптал, урезонивая насильников. Те недоуменно уставились на помеху. Девушка воспользовалась представившейся возможностью и убежала.
    Что было затем, нетрудно догадаться. Так его еще никогда не били. Со звериной жестокостью, норовя угодить ногами в самые запрещенные места. Треск костей. Сознание уплыло. Напоследок его раздели, и, помочившись на голое тело и лицо, засунули головой вниз в контейнер с мусором, оставив подыхать на морозе.
    Скорее всего, это и произошло бы, да чувство самосохранения пересилило. Вылез из контейнера и, скуля, как побитая израненная сука, пополз к подъезду ближайшего дома. Набрал какой-то код, двери почему-то отворились.
    По необыкновенному стечению обстоятельств, это оказался подъезд дома, где когда-то он проживал с первой и единственной своей женой, оставив той свою квартиру. С отмороженными пальцами на ногах, отбитыми почками и сломанными ребрами, едва прикрытый пропитавшейся мочой одеждой, истекая и харкая кровью и обломками зубов, наш герой заполз в парадное и устроился на лестничной площадке у батареи, как ему казалось, на последний свой ночлег.
    Пришел в себя он в чистой постели, отмытый и отогретый. Бывшая и единственная официальная его жена притащила бедолагу к себе, опасаясь, что его увидят и узнают соседи. Теперь она стала более сговорчивой – сама хлебнула! Ну, и лелеяла еще надежду, что он все же оформит на нее квартиру.
    Оформлять квартиру не стал по причине отсутствия документов, но и не ушел – некуда было.
    Его “подвиг” не остался безнаказанным. Неправильно сросшиеся, не позволявшие свободно дышать ребра, отбитые почки, вызывавшие частые позывы к мочеиспусканию, выбитые передние зубы, головные боли – вот неполный перечень болезней, полученных им в качестве  награды за нечаянное бесстрашие.
    Он не сетовал, но и не благодарил судьбу, что оставила его жить, ему было абсолютно все равно. Нашел мало оплачиваемую, неквалифицированную работу сторожа, позволявшую разве что не помереть от голода…

    Так случилось, что два потрепанных жизнью существа, наконец, обрели друг друга, не любя, но и не ненавидя, напрочь утратив способность чувствовать, впрочем, ублажали порой в постели в угоду нечастым позывам плоти…

    Таким образом прожили они долгие пятнадцать лет без детей, без любви, без надежд на счастье, объединенные лишь общей жилплощадью.

    Он растолстел, обрюзг, потерял волосы, остатки зубов и какой-либо интерес к жизни.
    Не совсем, правда. У него появилась тайная отдушина. Каждый вечер, когда сожительница делала вид, что спит, он садился к старенькому, дышавшему на ладан компьютеру, и одним пальцем набирал текст, описывая историю своей жизни. Нет, не той, что не состоялась – другой, исполненной смысла, любви и добра.
    Когда же укладывался спать, сожительница вставала, подсаживалась к компьютеру и подсматривала придуманную им счастливую жизнь. Проживала ее вместе с ним. Из глаз ее текли слезы зависти к придуманным и не придуманным героям, жившим фантастически красивой яркой жизнью, слезы раскаяния и вины перед ним.
    Она поражалась необыкновенному его таланту к сочинительству, не получившему, увы, признания…

    Так все и продолжалось бы еще много лет, если бы не ее болезнь – результат наплевательского отношения к собственному здоровью в юности. Закономерный итог – операция, облучение, химия, медленное, но неумолимое угасание…
    И что самое странное во всем этом. С ними произошла поразительная метаморфоза. Смертельная ее болезнь сблизила их. Он ухаживал за ней, как не делал это никогда и ни с кем, как любящий супруг, обретя, наконец, потребность думать не только о себе, и страшась, естественно, надвигавшегося одиночества.
    Она понимала, что ей недолго осталось, изменилась к нему, подобрела, с жалостью глядя на него – без нее ведь совсем пропадет! Впервые беспокоилась не о себе.
    Он подолгу просиживал у ее постели, держа за руку, говоря добрые, ласковые, ободряющие слова, какие мало кому говорил. Она же не в силах была сдержать слезы и просыпающееся к нему чувство. Не благодарности, нет, другое – неведомое, незнакомое.
    Так она и ушла, едва слышно произнеся прощальные слова:
    – Прости, не держи на меня зла, я получила сполна за все, что натворила.  Теперь могу признаться – с этим мне легче уходить. Я тебя... я тебя...
    Шелест губ, последнее слово он не расслышал, даже умирая она не осмелилась вслух произнести те три слова, что никому так и не сказала при жизни…