Клондайк

   Августовская ночь сковала весь мир мраком, будто залила застывающей неумолимо смолой. За окном стоял полный штиль, ни один листок на деревьях не шевелился. В свете настольной лампы, падавшем на лист бумаги, склонились две головы. За дверью скрипнула половица. Оба сидевших насторожились, но, выдержав пару минут гробовой тишины, продолжили своё дело.
   – Вот главный вход…
   – Эт чё, со стороны проходной?
   – Не… со стороны путей, – ручка по бумаге забегала, – смотри: это труба кирпичная красная, здесь плиты, здесь… две металлические трубы… высота метра три не выше, входят в стену. А на углу какой-то запасной выход… Здесь. Замка нету, только засов изнутри…
   – Так ключевое слово «изнутри», а не «засов».
   – Да погоди. Я днём там был в цеху, засов открывается, а, главное, над трубами можно одному протиснуться. А потом, уходя, так же задвинуть засов. Только бы в стекловате не уделаться, не запомнил, была ли обмотка.
   – Голова, Витёк! Аль Капоне нервно курит. А сторож там может быть?
   – А вот тут начинается неприятная сторона вопроса… Сторожка посередине цеха под потолком возвышается, из неё многое видно. Хорошо хоть лаз в мёртвой зоне. Собак, вроде, не было. Обычно рядом со сторожами крутятся дворовые шавки, но там ни миски, ни объедков нет, я посмотрел.
   – Запиши и это. Лучше всего штурм начать часа в четыре, когда охрана наверняка спать будет. Никаких опознавательных знаков с собой… всё лишнее вон из карманов. Если шухер – разбегаемся в разные стороны, так шансов больше. Вот ещё напиши, одеваемся во всё чёрное: куртка, штаны, ботинки, на голову хоть бандан рисунком вовнутрь…
   – Ага, майки, трусы и носки тоже!
   – Пиши-пиши, не ржи. Надо всё до мелочей просчитать. Все провалы на мелочах получаются. Сделаем – сожжём бумагу.
   Опять скрипнула за дверью половица. Шёпотом:
   – Гаси свет.
   Чуть позже:
   – Сейчас разбегаемся. В три пятнадцать с рюкзаками возле жирафов.
   – Акей.
   Так мы с друганом Витькой в свои шестнадцать лет замышляли ограбление века. Я пришёл домой, оделся во всё чёрное, как и положено злоумышленнику, и лёг спать. Что получилось далеко не сразу. По законам жанра, нахлынувшие предвкушения не давали мозгу расслабиться.

   Всё шло по плану. Без пяти четыре мы в две пары глаз обозревали из-за насыпи шлака освещённый изнутри цех, предварительно закинув в кусты у гаражей метрах в ста рюкзаки. Чем меньше людей участвует в мероприятии, тем больше шансов его выполнить чисто. Да и на двоих добыча лучше всего делится. Опять же не забывай золотое правило: знай меру и не борзей, не тащи больше, чем можешь унести. Жадность за историю человечества огромную ораву фраеров уже подвела под монастырь и останавливаться на достигнутом не собирается. На то она и жадность.
   Короткими перебежками по одному, прикрывая друг друга, мы добрались до сложенных стопкой железобетонных плит. Прислушались. Дальше, прижимаясь к стене, добрались до двух труб, что над нашими головами входили в стену. Из-за света, бьющего вверху сквозь стеклянные блоки, мы оказывались в выгодном затенении. При подходе договорились на объекте общаться только жестами, как спецназ в засаде. Но так как это предложение было спонтанным, естественно, никакой кодировки составлено не было, что оказалось весьма забавным. В ход шли гримасы, жесты с египетских фресок, пантомима, рукотворный мат и прочее хореографическое творчество.
   Я сомкнул руки в замок. Витька по ним перебрался на мои плечи, далее на трубы и нырнул плашмя в небольшое отверстие над ними. Я, затаив дыхание, схоронился у запасного выхода, ожидая своего подельника. Звёзды местами пробивались через разрывы в облаках, но луны видно не было, поэтому пока всё складывалось нам на пользу. Раздвинув облитые гудроном кусты, я гипнотизировал ржавую дверь. Секунды казались часами, неизвестность давила. «А вдруг что-то пошло не так? Может Витьку поймали или повесили изнутри замок, и он не может одолеть обратный путь?» В какой-то момент я решил досчитать до пятидесяти и лезть на трубы спасать товарища. Видел по дороге кусок доски, можно было его приставить к стене и попробовать забраться.
   На счёте «двенадцать» за дверью послышались признаки жизни. Я скользнул в образовавшуюся щель и прикрыл за собой створку.
   Цех был огромен, метров пятнадцать до потолка, хорошее освещение, и над всем этим в центре одной стены возвышалась контора с большим окном, где располагался сторож. Нам было необходимо оказаться прямо перед ней. Благо, в цеху громоздилось различное оборудование и хлам, позволяющие некоторую часть пути оставаться незамеченными. Чем мы и воспользовались.
   Но выйдя на открытое пространство, столкнулись с самым логичным, но неучтённым средством сигнализации, что заставило нас застыть в дурацких позах и с не менее дурацкими выражениями лиц. Вот лохи! Так проколоться на элементарном! Бетонный пол был покрыт стеклянными осколками. Почти не различимые в замершем цеху, они чуть ли не каждый шаг оживляли эхом скрежета. Это фиаско, братан!
   Минут пять мы обменивались сурдопереводом нашего отчаяния и всё-таки решились завершить начатое, ведь перед глазами, только руки протяни, стояли горы упакованных по двадцать штук новеньких… бутылок. Главным доводом продолжить операцию послужил открытый путь к бегству. Мы взяли по две упаковки каждый и очень осторожно выбрались в ночь. Отнесли их в кусты, где прежде сбросили рюкзаки и сумки. Затем уже заметно смелее, но не теряя жизненно важной для злоумышленника бдительности, совершили ещё один рейс, закрыли дверь на засов и оба покинули цех через щель над трубами.
   Ловким движением арабского боевика вскрыли целлофан упаковки и принялись набивать носимые ёмкости с шутками-прибаутками и эйфорией от собственной крутости. Уходили с завода иначе, чем пришли – это тоже было в плане, по крышам гаражей с восемью десятками чебурашек у каждого. Кажется восьмибитная игра того времени называлась «Принц Персии». Перепады уровней, ловушки, обрывы, битое стекло, дыры, кузов «Москвича» – всё, как на «Дэнди», оступился и пропал. В конечном итоге доставили позвякивающее богатство ко мне в комнату и договорились о дальнейших действиях после того, как отоспимся.
   С сонным, полупарализованным мозгом я вынул все сто шестьдесят чебурашек на ковёр и заставил ими половину комнаты. Они переливались зеленоватой чешуёй на полу. Со стекла я начинал в раннем детстве, стеклом, витражами, я подрабатываю и ныне.
   Лет девять мне было, когда я подвязался с одним приятелем собирать бутылки по городу. В то лето мы выстроили каждодневные маршруты, разведали где, что, по чём. Собрав бутылки, отмывали от грязи и этикеток на колонке, отстаивали очереди в пунктах приёма стеклотары, чтобы заработанный рубль положить в копилку. Если какие-то склянки не брали, можно было попытаться в другом месте скрыть их дефекты. Целая наука.
   Но однажды я поделился с напарником радостью, что накопил целых сто рублей, глядишь, и на велосипед можно попробовать замахнуться. Деньги за стеклотару значительно округлили кошелёк. Напарник через некоторое время сказал, мол, теперь надо, чтоб мы вместе наполнили его копилку до сотни и потом продолжили опять делить поровну. Ему не хватало пары червонцев. Происходила ломка моей неокрепшей психики, раньше я с такой гадостью не сталкивался и потому не сразу поверил, что человек способен так поступить, руководствуясь завистью и корыстью. Нас по-другому жить учили. Вроде детским умом уже тогда понимал, что это подло с его стороны, но так жалко было разрушать чётко работавшую и приносившую реальный доход слаженную команду. Набирая опыт в области самообмана, я, как загипнотизированный кролик, дал удаву червонец и наблюдал пожирание и улыбку на его мерзкой харе. Так велико было моё желание вернуться в то удобное состояние, что безвозвратно разрушилось пару дней назад. И что вы думаете? На следующий день я послал его в жопу, отвращение перевесило все прочие доводы. Вот так.
   Но даже в те юные годы чебурашку с калужского стекольного завода с каёмкой на горлышке очень мало кто принимал. И всё-таки места были. Теперь шансов, казалось, несколько больше, ибо бутылок много и все они идеально чистые.
   Собственно, по нашим с Витькой предварительным подсчётам, денег после налёта должно было хватить на одно хорошее посещение пивнушки в Бане №6 за спорткомплексом «Спартак». Для моего окружения это было культовым местом. Сам кабак был маленьким, метра три на три, не больше. Барная стойка и один-единственный вечно занятый, когда ни приди, стол. Все четыре имевшихся в наличии кружки обитали исключительно на этом столе. Всем остальным посетителям «Старый торг» светлое по 2850 рублей наливали в полулитровые стеклянные банки. Мы рассаживались в фойе напротив гардероба на деревянные лавки после какой-нибудь репетиции группы и, окрылённые открывающимися возможностями, в счастливом возбуждении строили грандиозные планы. Дымили паровозами в тамбуре, и никто из шнырявших туда-сюда взрослых нам не указывал, что делать. Это заведение в наших умах напрямую ассоциировалось со счастьем, отчего становилось понятным стремление туда попасть. Хотя счастье, конечно же, было не в бане, а в нас самих.
   За этими мыслями меня и высекло.

   Когда я, не раздупляя, что происходит, пытался продрать глаза, надо мной стоял отец.
   – Миша, откуда бутылки? – его жёстко сомкнутые губы не предвещали ничего хорошего.
   За шестнадцать лет я изучил это лицо до мельчайших подробностей. Что там говорить, отца я боялся. Он не был тираном, за всю жизнь ни разу меня не ударил. У меня теперь так не получается, в качестве отца я ему здорово уступаю. Это печалит не по причине соревновательного желания быть первым, а из жалости, что ушел опыт хорошего человека, ведь я по скудоумию или несдержанности не смог его перенять. Отцу не было необходимости в рукоприкладстве, он мог накричать в меру, а скорее даже сама мысль, что он рассердится, повергала в трепет. Ещё и потому что папа всегда был в согласии со Вселенским Законом, и твоё личное отклонение от сего Закона в конкретный миг не давала прав и сил совершать ответные выпады.
   Этот приём потом меня не раз спасал от тюрьмы. Важно, чтобы наказуемый чётко понимал свою вину. А для того прежде всего необходимо самому всегда быть правым вовремя. В этом простом постулате заключается самый надёжный и короткий путь к крепости и радости мира.
   «Что говорить?» – в тот миг мозг судорожно пытался сообразить, как соврать, только спасительная ложь могла прийти на помощь. – «Отец сердит, значит я уже в косяках со всех сторон. Нашёл их?.. Бред… Сто шестьдесят нулёвых склянок… Где?!.. О!»
   – Возле стеколки у гаражей в кустах нашли… И забрали с Витькой себе, – промямлил я, ковыряя взглядом пол. В висках судорожно стучало: «Дебил, блин! На что рассчитывал?! Где башка была, когда расставлял по хате?! Хоть бы в мешках оставил, кретин…»
   Объяснение моих действий было простым. Ночь была целиком нашей. Мы ни у кого не спрашивали, делали, что хотели, мир был пуст, а мы полны эйфории от успеха и безнаказанности. Зорро оставил свой тщеславный автограф и был пойман по нему,