Думаю, что меня очень хорошо поймут люди, чья фамилия начинается на «А». Я честно пытался вспомнить, но так и не вспомнил ни одного случая, когда бы это обстоятельство дало мне какое-то преимущество. Зато обратными примерами буквально усеян каждый этап моей жизни. «А кто у нас первый по алфавиту»? – ласково спрашивала воспитательница в детском садике, и в результате я, весь красный от смущения, читал стихотворение на утреннике или, того хуже, танцевал какой-то дурацкий танец, да ещё с кем! – с девчонкой, позор! Что такое алфавит, я тогда не знал, но в моих детских кошмарах он снился мне похожим на Бармалея из так напугавшего меня фильма «Доктор Айболит». На Бармалея он был похож потому, что каждый раз, когда произносили слово «алфавит», у меня тут же начинались неприятности.
«Ну, что ж, раз нет желающих, тогда по алфавиту», - соглашался с воспитательницей школьный учитель, и меня вызывали к доске отвечать какой-нибудь особо трудный материал. (Вот ведь несправедливость: в конце седьмого класса к нам пришёл новый ученик по фамилии Авраменко. Целый месяц я находился в относительной безопасности. А летом его мама вторично вышла замуж, и в восьмой класс он пришёл уже Колчиным; отдыхал себе где-то в середине списка, а меня опять выпихнули на первый план).
«А давайте по алфавиту, чтобы никому не было обидно», - предлагали на заседании студкома в общежитии, и я становился ответственным за сектор чистоты и порядка: бегал по этажам, убеждал не мусорить на кухне, уговаривал выйти на субботник по очистке территории вокруг общежития. Мои призывы, естественно, были тщетны, за что потом меня дружно ругали на всех заседаниях. Ну, положим, в чём-то члены студкома оказались правы: действительно, никому, кроме меня, не было обидно, потому что, когда меня сняли как не справившегося с обязанностями, сектор просто упразднили.
Интересно, что в тех случаях, когда я мог бы получить за счёт своей фамилии какие-то выгоды, в действие вступали совсем иные правила. «А кто у нас первый по очереди»? – злорадно спрашивал я на заседании профсоюзного комитета. «В порядке поданных заявлений!» или: «Ввиду особых обстоятельств…» - отвечали мне, и какой-нибудь Петров, Сидоров – а то и вообще Щукин, - отправлялся в дом отдыха по бесплатной профсоюзной путёвке.
Примерно такие мысли угнетали меня, когда я, единственный из парней курса уныло возвращался со стадиона «Локомотив», в то время, как все мои друзья остались сдавать зачёт по физкультуре – снова сработал закон буквы «А». На сей раз было так:
Ситуация критическая: до нашей первой в жизни сессии оставалась неделя, и накануне декан предупредил, что «… лица, не сдавшие зачёт по физвоспитанию, к ней допущены не будут». У нас были очень хорошие шансы попасть в число этих «лиц»: за весь первый семестр мы не были на физкультуре ни разу. Я понимаю, что это звучит неправдоподобно: первокурсники – и вдруг - «ни разу»; но, тем не менее, это действительно так. Новое здание института ещё только строилось, в старом не было спортзала, поэтому занятия физкультурой проводились на стадионе «Локомотив»: от нашего общежития туда и обратно не менее полутора часов на трамвае; это с утра, а потом ещё пары в институте. В общем, посещение уроков физкультуры мы всегда оставляли на «потом», и вот это «потом» наступило.
Занятие начиналось, как выяснилось, с установочной пятиминутки в какой-то комнатушке под трибунами. Увидев нас, физрук – очень спортивный средних лет дядя, - зловеще сказал: «Ага! Явились, голубчики! Сейчас я с вами разберусь»! Он достал какой-то список и с недоброй улыбкой на лице проговорил: «Ну-ка, кто тут первый»?!
Я считаю, что люди с фамилией на «А» должны как-то поощряться обществом и государством: благодаря им, жизнь остальных людей протекает намного спокойнее. Ведь именно на них всегда проводят воспитательную работу, когда её надо провести так, чтобы другим неповадно было. Для начала физрук подозвал меня к себе и разразился довольно длинной речью, которая начиналась словами «А знаешь ли ты…» и содержала уйму ярких примеров по поводу того, что обычно происходит с людьми, выказывающими такое пренебрежение к занятиям физкультурой. Этого ему показалось мало, и он подключил визуальный ряд: обнажил мой бицепс, а рядом для наглядности предъявил свой. Затем он развернул меня к девушкам и предложил им сравнить наши фигуры на предмет спортивности – сравнение снова было не в мою пользу. Тогда он назидательным тоном посоветовал мне бросить всё и поскорее заняться физкультурой, иначе ни одна порядочная девушка не обратит на меня внимания. (Я знал, что в этот момент минимум три из присутствующих девчонок могли бы и обидеться на него за такие слова: выходит, они не «порядочные»?) Я ждал столь же длительного заключения, но оно оказалось на редкость коротким: «Вон отсюда»!
Конечно, я мог бы заметить ему, что он не последователен: сначала говорит, что мне необходимо заняться физкультурой, потом сам же не даёт этого делать. Но, понимая, что самое глупое в такой ситуации – раздражать преподавателя, не стал ничего говорить и пошёл к выходу. Когда я открывал дверь, сзади донеслось: «Так, кто у нас второй»?
Эта фраза вселила в меня определённый оптимизм, и я решил подождать следующего изгнанного, чтобы не возвращаться домой одному. Присев на трибуне, я стал наблюдать, как наши девчонки сдают зачёт по бегу. В целях экономии времени, они были разбиты на две группы: одна группа бежала восемьсот метров, другая – сто. Я немало подивился, увидев как наша небольшая ростиком Галя Сотниченко, заканчивавшая дистанцию в восемьсот метров, по очереди стала обгонять девчонок, только что стартовавших на стометровке…
Минут через пятнадцать я понял, что произошло то, что и должно было произойти: выхлестнув все эмоции на меня, физрук успокоился и простил остальных. Не желая выслушивать сочувственные реплики друзей, которые вот-вот появятся здесь, я поднялся и быстрым шагом ушёл со стадиона.
У меня оставался всего один вариант, да и то весьма проблематичный: комитет комсомола. Я был уже в это время руководителем институтского ВИА, но ансамбль наш ещё не насчитывал и месяца, ничем себя не зарекомендовал; о том, что я руководитель чего-то там такого знали только в упомянутом комитете, да и то только потому, что я расписался в получении музыкальных инструментов. Надежда была слабая, но других не было вообще.
Олега, секретаря комитета, на месте не было, и я решил его подождать. В комнате находились не знакомый мне мужчина и незнакомая же девушка: они играли в шахматы. Девушка была очень красива, поэтому её дела на шахматной доске обстояли неважно. Когда надо, я довольно-таки сообразительный и сразу понял, каким образом лучше всего с ней познакомиться. Я встал рядом с ней и стал подсказывать, после чего её позиция заметно усилилась. Но мужчина тоже явно не был дураком и быстро смекнул, кто из нас с ним двоих в более выгодном положении: получалось, он её обижал, а я встал на её защиту, – и поэтому предложил ничью. Я стал убеждать Юлю не соглашаться: у меня в уме сложилось два очень неплохих варианта: один – шахматный, другой – как напроситься к ней в гости. Но она была заметно рада избавиться от изрядно осточертевших ей деревяшек, (я, конечно, имею в виду не нас, а шахматные фигуры), приняла предложенную ничью, быстро попрощалась и ушла. Какое-то время мы молча смотрели ей вслед, потом глянули друг на друга и понимающе рассмеялись.
Мы закурили и разговорились. Оказалось, что мужчину зовут Владимиром Ивановичем, и он – вновь принятый на работу руководитель шахматной секции института. Как любой вновь принятый он горел желанием доказать руководству свою состоятельность и поэтому сразу спросил, где я живу. Узнав, что в общежитии на Байкальской, т.е., чёрт-те где, он приуныл, но потом просветлел и спросил, не соглашусь ли я провести в общежитии шахматный турнир. Тут-то я понял, какие козыри начала мне сдавать госпожа Удача! Я с грустью признался ему, что провести турнир в общежитии – заветная мечта моей жизни, последнее время я только об этом и думаю, но именно сейчас не могу этого сделать: я не смог сдать зачёт по физвоспитанию, и теперь мне нужно каждый день тренироваться в беге, подтягивании на турнике и прочем, иначе меня не допустят к сессии. Облегчённо вздохнув, Владимир Иванович уверенно заявил, что берётся решить мои проблемы: с нашим физруком они друзья, и если я проведу турнир, зачёт у меня будет. Но меня ещё никто не мог обвинить в том, что я забываю о своих друзьях! Мы начали торговаться. В результате переговоров несколько скисший от моей наглости Владимир Иванович пообещал – хотя уже и не так уверенно, - что если в турнире будет участвовать не менее двадцати человек, занявшие первые пять мест получат зачёты. Мы расстались, оба вполне довольные нашей неожиданной, но полезной для обоих встречей.
Приехав в общежитие, я сразу же поместил на доску объявление: «Кому нужен зачёт по физкультуре, обращайтесь в 53-ю комнату!» и стал ждать.
Вот здесь мне очень хочется написать: «Через пять минут послышался топот множества ног, и в комнату, отталкивая друг друга …»… Как эффектно смотрелась бы эта фраза в моём рассказе! Но я с сожалением вынужден от неё отказаться, так как решил писать чистую правду, а она заключается в следующем: топот множества ног послышался только через полчаса и с объявлением никак не был связан. Это просто мои друзья вернулись со стадиона и страшно торопились: нужно было успеть поесть и ехать в институт на занятия. «Отталкивая друг друга» тоже использовать нельзя: из них всех со мной в комнате жил только Володя – вот он и вошёл.
Как выяснилось, тот факт, что физрук его не выгнал, ничем Володе не помог: зачёт он не сдал. Володя с возмущением рассказал мне о его неслыханной придирчивости: физрук не только не засчитал показанные Володей блестящие результаты, но и вообще не принял весь ассортимент предложенных ему спортивных дисциплин, как то: ходьба на сто метров с остановками (результат менее трёх минут), опорный прыжок с разбегу об коня (результат – громкий вопль Володи) и, наконец, метание гранаты в филейную часть тела физрука (результат – пять минут отборного мата со стороны последнего). Здесь Володя хихикнул и добавил почему-то в древнерусском стиле: «Аще девицы красные, версту на норму пробежавшие, ещё больше покраснели и ещё дальше побежали».
После этого без всякого перехода он поинтересовался, что это за объявление я повесил. Я вкратце объяснил
