позиция, он открыл глаза и окинул взглядом свои фигуры, с которыми теперь стоял плечом к плечу...
Отсюда, с позиции черного короля, все выглядело совсем иначе, нежели с позиции игрока. Как же теперь играть... как играть? Все было непривычно и неудобно. Мысль отказывалась работать, натыкаясь на невидимые преграды чужого мира. Пронин снова закрыл глаза, и в этот самый момент в его голове словно молнией пронеслось... надо играть по памяти, так, словно бы вслепую, не глядя на доску, держа шахматную партию в уме... Он сосредоточился: надо обострять, обострять до крайности... найти самый острый ход в позиции... непременно самый!
После продолжительного раздумья Пронин открыл глаза и сказал вслух: Лb8-b2... Как только это произошло, прямо на его глазах огромная черная ладья на ферзевом фланге стремительно скользнула на вторую горизонталь прямиком в лагерь противника.
Игра продолжалась. Армии обменивались ударами то на одном, то на другом флангах. Где-то совсем рядом в опасной физической близости проскакивали то конь, то слон, то ферзь... Он был бы рад их не замечать, не брать в расчет физическую (во многом формальную) сторону дела, но был не в силах этого сделать. Органы чувств вполне отчетливо оповещали его о движении этих грозных сил... И как он ни закрывал глаза и ни пытался полностью отвлечься от натуральности происходящего, оно с каждым ходом снова и снова напоминало о себе движениями, звуками, формами....
Фигур становилось все меньше и меньше, пока наконец после очередного размена на доске не остались лишь короли и по шесть пешек с каждой из сторон. Пронин перевел дух... пешечный эндшпиль был равным, объективно ничейным – это он понял со всей очевидностью. Он бросил взгляд в сторону белого короля, пытаясь угадать его настроение, но в который раз наткнулся на глухую стену деревянной формы, начисто скрывающей содержание.
«Надо подойти поближе», – решил Пронин, направив по всем правилам эндшпиля черного короля (то есть себя) в центр доски. Противник последовал его примеру. Короли сближались... напряжение возрастало... Ступив на поле е5, Пронин первым достиг центра... Теперь их разделяла всего одна клетка, белый квадрат, в котором, как в зеркале, отражался его черный силуэт. И тут произошло то, что он, Пронин, международный гроссмейстер, никак не ожидал, и то, что по правилам шахматной игры невозможно: король занял поле е4... он ступил на ту единственную клетку, которая, словно шахматный закон, разделяла два короля от невозможного сближения!!!
… И что же теперь?! Он стоял напротив вражеского короля и не знал, что делать.
– «Невозможный ход», – только и смог вымолвить Пронин, но ответа не последовало. Он знал, что если отступит назад, то проиграет: белый король легко расправится с его пешками, и все будет кончено. Нельзя поддаваться... нельзя. В эту секунду Пронин со всей очевидностью понял: наступил самый ответственный момент в партии, а возможно, и в его, Пронина, жизни... Он почувствовал, как замерзает, как холод сковывает его одеревенелое тело, как поднимается вверх по черной мантии к голове, как проникает в его ум... Еще чуть-чуть – и он вовсе потеряет способность мыслить.
Чувствуя, что погибает, он изо всех сил начал раскачиваться взад и вперед, чтобы, потеряв устойчивость, повалить навзничь белого короля, повергнуть его, придавить своим, возможно, уже безжизненным телом... Вот кружок его основания все сильнее отрывается от черной клетки, амплитуда раскачивания становится все размашистее... Он чувствует, что падает, и вкладывает все силы в решающий последний момент... Черный король замер, как и душа Пронина, лишь на мгновение, чтобы в следующую секунду всем своим деревянным естеством обрушиться на стоявшего рядом белого короля...
В момент падения Пронин буквально физически ощутил боль, пронзившую все его тело. Перед глазами пустота и тишина... секунды прострации и непонимания происходящего... Он привстал, опираясь на край нижней полки, и попытался сесть. Перед глазами все еще мелькали фигуры и пешки, варианты и планы, поверженный белый король...
Еще какое-то время находясь между сном и явью, Пронин прислушивался к своему дыханию, биению сердца, тяжести рук, свисающих как плети со сгорбленных плеч, затекшей шее – все это говорило о том, что он все тот же Пронин, человек и шахматист, а его место нахождения – это одинокое купе в неспешно движущемся по заснеженному зимнему лесу поезде. Фантом рассеялся...
Странный противник исчез, так же внезапно, как и появился, осталось лишь одно чувство... чувство, что шахматная партия за доской разыгрывается еще где-то неведомыми человеку силами, а противником, возможно, выступает сам рок...
