проходил мимо, не обращая на них внимания. Временами они напоминали ему сумасшедших. Они не тащили тяжелые сумки из магазинов, не сидели немощно на скамейках, от скуки считая голубей, жалуясь на судьбу, никогда не ходили поодиночке – только вместе. Читали, разговаривали, поддерживая друг друга под руку. Все происходило в его городе, на его улице, на его глазах. Раньше он их не замечал, но теперь был потрясен видом странной пожилой четы. И снова возникли эти слова:
- В один день и час.
И острое чувство зависти судорогой пробежало по телу…
Те подошли вплотную, Петр неожиданно для себя поздоровался. Они на мгновение оторвались друг от друга, изумленно на него уставились. Он вторгался в их жизненное пространство. Он нарушал трогательный столетний союз, ритуал их прогулки, стоя перед ними и заслонял дорогу. Ему стало неловко, но почему-то нестерпимо захотелось узнать, о чем они говорят, что это за книга, которая их объединяла. Но никто не собирался посвящать его в это таинство, в священный орден, в союз двух разных, но таких похожих людей. Хотел уже отойти, загладив свою бестактность, но пожилой мужчина вдруг улыбнулся и тоже поздоровался. Глаза его супруги засияли, и лицо озарилось лучезарной улыбкой. Она приветливо ему кивнула, и Петр снова удивился – их улыбки были поразительно схожи. Улыбки, глаза и морщинки. Словно он здоровался и смотрел на одного человека. И единство это поражало…
Он не спал вторую ночь. Выбегал из дома, шатался по улицам, но скоро возвращался в надежде, что она пришла. Пришла, а его нет. Но снова натыкался на пустую квартиру. Арина была в городе – он чувствовал это. Она была где-то рядом, но ему не дано было ее найти, и он опять сходил с ума. В этом стремительном скитании внезапно почувствовал, что играет в какую-то запретную игру. Только чудом в огромном городе можно было разыскать человека, слоняясь по улицам. Только чудо могло ему помочь! Но еще недавно он хотел этого чуда от нее! Даже требовал! Теперь сам сделай простую вещь – найди ее! – изводил он себя. - Все просто!
Километры дорог и тротуаров, районы и кварталы, скелеты домов и магазинов, казалось, все объединились против него, все скрывали Арину, но она была где-то рядом. Понимал одно – он должен что-то сделать. Безумие продолжалось.
Вот забрезжил поздний рассвет, уже холодный день наваливался сугробами на тротуары, вечер зажигал фонари и иллюминацию в витринах магазинов и офисов, но для него время это превратилось в один бесконечный день, и только часы неумолимо отсчитывали время.
Мысленно он снова и снова возвращался к картине. В ней таился какой-то секрет, он знал это, он должен был его разгадать. Зачем он давал ту чертову клятву? Арина его обманула, но теперь эта картина была ключом к разгадке. Снова подумал: на картине, которую оставила Арина, может находиться только один из них – это предопределено, это написано рукой неизвестного художника, который помогал ей накладывать краски. Если это так – для него картина теряла смысл. Он не хотел видеть другое лицо в образе недорисованной женщины, и рисовать картину тоже не собирался... Стоп!
Он замер на ходу, задумался, и какая-то странная мысль уже чудесным образом рождалась в голове. Она была рядом, лежала на, запорошенном снегом, тротуаре или витала в воздухе вместе со снежинками. Оставалось протянуть руку, на лету поймать ее или подобрать.
- Рисовать?… Почему нет? – подумал он. – Но, как это сделать? Он никогда не брал в руки кисть. И зачем?...
Пришел в себя, понял, что зашел слишком далеко. Идиотизм. Он сходит с ума!
Сделал несколько шагов,… несколько ледяных шагов, поймал на лету горсть снежинок… и вдруг понял, почувствовал каждой клеточкой воспаленного мозга: он должен ее нарисовать! Сделать это именно своей рукой! Замазать серое пятно и вернуть Арину. Он давал клятву и обязан ее выполнить! Все просто! Только вдвоем когда-то могли они прожить эту жизнь, но раз уж так случилось, сейчас только вместе они справятся с этим проклятием. Арина свою часть картины нарисовала, оставалась часть его. Если он поможет ей, если нарисует ее лицо - нарисует их жизнь! Вместе они смогут все! И теперь знал, что непременно найдет Арину, которая снова будет молодой и здоровой, как прежде! В своем безумном порыве он чувствовал это и повторял: – Если он своей неумелой рукой дорисует эту чертову картину – он вернет Арину и их будущее. Все просто! Всего несколько мазков, несколько штрихов… Он был абсолютно уверен в этом, и никакая сила не могла его переубедить! И плевать на предопределения, суеверия, линии жизни – теперь эти линии он нарисует сам!
Вдруг в голове мелькнуло: - Ты с кем играешь?
Задумался, усмехнулся, так и не понял, откуда возникла эта мысль, но теперь ему было все равно.
Он вскочил с места, к которому почти примерз и чуть не сбил на ходу каких-то людей. Хотел уже мчаться дальше, не обращая на них внимания, вдруг остановился. Перед ним были знакомые лица, такие похожие друг на друга глаза, удивительные улыбки. Снова эти двое. Они улыбаются ему с теплотой, как знакомому родному человеку. Мужчина держит под руку свою даму, в другой руке неизменно книгу и смотрит на него, и жена его смотрит с интересом и тоже улыбается. Они поздоровались. Петр почему-то невероятно им обрадовался, ответив поклоном. Сейчас эта встреча была чудом, наваждением, хорошим знаком и доброй вестью. На мгновение почувствовал себя третьим в “чудесном ордене”, в этой маленькой семье, и уже не было так одиноко на ледяной улице. Его словно принимали в таинственное братство, где люди улыбаются, держат друг друга под руку и… умирают в один день и час, - внезапно подумал он.
- Нужно бежать, - воскликнул он. - Мне срочно нужно бежать!
- Да-да, конечно! – понимающе ответила женщина, а голос ее был, словно у феи из детской сказки.
- Удачи, - мудро заметил ее спутник, посмотрев на него так, словно все знал и понимал. Откуда знал? Может быть, это было написано в его книге?
Но Петр уже мчался по улице, и остаток пути его согревала улыбка, которой на прощанье одарили эти удивительные люди, у которых был свой город и улица, свой сквер и долгая жизнь на двоих, где прожили они миллионы лет.
Он не спал третьи сутки. У Арины кончались таблетки. Она забрала флакон. Он не смог его найти, и был уверен, что она принимает их, где бы ни находилась. Дело оставалось за ним. А невероятная слепая вера толкала на странное, необъяснимое действие – взять в руки кисть и нарисовать ее.
На кого он сейчас был похож? На безумца, фанатика, уставшего параноика? Чью картину он хотел изменить, над кем смеялся, с кем играл, во что играл? Но ему было на это совершенно наплевать! Только лихорадочно смотрел на картину, на тюбики с красками, палитру и принимал решение, снова и снова вглядываясь в пустой овал лица, бормоча: - Он должен ее нарисовать! Это невозможно? Он требовал от нее невозможного – теперь настал его черед!
То, что он делал дальше, не поддавалось описанию. Он не помнил, что творил. Сначала долго смотрел на серое пятно, пытаясь узнать в нем Арину. Потом развел краски. Сделал это как-то просто. В эту минуту все было настолько очевидным, что он ни капли не сомневался в своих действиях. Лишь раздражало серое пятно, похожее на кляксу песка, за которой скрывался любимый образ. Были ли у него сомнения? Нет! Мог ли он сомневаться, когда рисовал ее? Это было прозрение. Он знал каждую клеточку ее лица, чувствовал ее мысли, когда она там, на крыльце, смотрела на него, на детей. Ее детей. Он слышал эти мысли, оставалось передать их красками.
Как все оказалось просто! Какое-то великое и естественное умение было заложено природой в нем самом, в руках, голове, и он смело накладывал первые мазки. Мог ли он ошибиться, когда рисовал любимого человека? Внезапно он почувствовал в себе великое знание или умение – передавал его простыми движениями кисти, а маленькое серое пятнышко оживало. Знание находилось рядом. Оно было в нем самом. Неожиданно услышал музыку, которая зазвучала в голове. Случись положить ее портрет на ноты – сделал бы это с легкостью. Его пальцы уже мяли податливую глину, из которой рождались черты ее лица. Он чертил в воздухе формулы, и те объясняли на языке неведомой науки ее чувства, переживания, мысли и слова, которые Арина готова была произнести. Буквы складывались в слова, слова в строки, строфы. Рифмы наполняли воздух причудливым звучанием, удивительные стихи и оды рождались в сознании, они пели о любви и красоте, о жизни и времени, и время это стало бесконечным. Оно застыло, замерло и снова принадлежало ему. Эти строки готовы были перенестись сквозь столетия, представ перед пораженными потомками. И те преклонили бы колена свои пред музыкой этой, чудесными звуками далеких неземных инструментов, перед стихами, рожденными в горячке любви, и написаны они были без времени...
Без неумолимого истечения минут и столетий.
Родились они на далекой планете.
И теперь согревали сердца…
Это было откровение! Где-то рядом находилась маленькая кладовая, которая в этот миг распахнула перед ним дверцы или врата, и он доставал оттуда знания и умения, невиданный дар, который был дан ему свыше, мимо которого в жизни своей он так умело проходил.
Но он не знал об этом ничего, не замечал! Он не умел этого делать! Умел! Посмотри на ее лицо – это она! Ты рисуешь Ее! Ты протянул руку и вынул из-за пазухи краски, которыми творишь чудеса. А может, ты и был рожден для того, чтобы написать эту картину и другие тоже. Написать Арину, ее маленьких детей. А еще написать любовь. Ту самую, которая открывала перед тобой заветную дверцу. Он чувствовал, что находился в удивительном мире, где время замерло, остановилось, оно больше не существовало. Здесь были собраны все знания и богатства вселенной, и сейчас он легким движением руки смело распоряжался ими - водил кистью...
Возвращаться не хотелось… Не хотелось! Но, его ждала Арина. Устало, оцепенело отошел от картины, отбросив кисть, посмотрел на полотно. Стало страшно. На картине появилась Она. Арина была настоящей, совершенной копией той живой, такой молодой женщины, которую он искал, но не находил. Уже не верил, что сделал это. А в углу картины на парапете сидел человек, который безумно был похож на него, и на детей. Он не исчез, не был стерт краской времени, замазан серым цветом или засыпан песком. Сидел и улыбался. Все эти люди занимали свои места, а краски совсем не поблекли. Он замазал последнее серое пятно, и картина заиграла, обретая смысл. Он вернул жизнь, поместив ее на этой скале. Он выполнил обещание, выполнил клятву! Он был счастлив! И еще был абсолютно уверен, что, выйдя на улицу, сразу же найдет ее. Арина снова будет молодой, такой же, как и прежде! Все просто!...
Почувствовал невероятную усталость. В последний раз мысленно оглянулся на место, где сверкали, переливаясь, потаенные чудеса и знания, звучала волшебная музыка, таились формулы, мелькали строки стихов. Но их звучание становилось все тише и тише. Маленькая кладовая закрывалась. И тогда он понял – если есть Бог, он обитает в этом месте, он в каждом из нас, без прейскурантов и ценников, в кладовой, которую ты открываешь для себя или проходишь мимо походя. В искре, которая дарована каждому, дарована
