Любое произведение искусства служит доказательством существования дьявола. И Бога, конечно, но в первую очередь дьявола. Не будем сейчас вдаваться в подробности создания музыки, живописи или литературы, где автор явно хочет подкорректировать Творца, поговорим о женщинах. Красивая женщина – это тоже произведение искусства.
Её звали Маняша. Полное имя, в свидетельстве о рождении, было другим, но когда её хотели позвать, то называли Маняшей. И она реально манила. Тонкая, дворянская кость, красивая грудь, точёные ножки, внимательные карие глаза. Чего ещё нам, хоронякам, надо?! А нам, хоронякам, надо всё – гладить, мять, ласкать, терзать, целовать и грызть всё это произведение искусства. Надо Обладать! И произведение искусства, Маня, это понимала и, собственно, жила этим, соблюдая определённую недоступность, усиливавшую манкость.
Хороняк было трое – Игорёк, Юрка и Вася. Все они вместе с Маней, жили в третьей общаге родного до боли Универа. А дело было в восьмидесятых годах прошлого столетия. Боже, какой я старый. Ну да ладно. Надо сказать, что общаги Советского Союза в те годы были воплощением мечты социального государства. Денег не было, не было собственности, но было счастье. Была одежда, еда, спиртное, крыша над головой и много серьёзной учёбы, которую несерьёзно учили, всячески отлынивая через справки и враньё. Но, не смотря на «болезни» и враньё, государство умудрялось втискивать нам в головы прекрасное базовое образование, которое мы впитав, но не осознав полностью, потом использовали, чтобы с радостью развалить это самое государство, и за счёт счастья получить, наконец, деньги и собственность.
А, впрочем, лучше о Маняше. Итак, хороняк было трое и все они жили на одном этаже, и учились на одном курсе. Игорёк приехал из Крыма, тогда ещё общего советского, и был невысок ростом, худощав и изящно сложен. Перед тем, как сильно напиться обязательно одевал костюм-тройку, с жилетом и галстуком. Успехом у женщин не пользовался в силу излишней романтичности и платоничности. Его предпочитали иметь другом, а он, несмотря на романтичность и платоничность, мечтал, чтобы его имели по-другому. Он не был развратен и хотел жениться. Почему мужчина, который явно и показательно хочет жениться не привлекает женщин, конечная цель которых именно в этом и состоит, для меня до сих пор загадка. Возможно объяснение в первом абзаце этого рассказа, но всё же так хочется ошибиться. Костюм-тройка были его парадными рыцарскими доспехами. Он их одевал, потому как знал, что выпивши он обязательно пойдёт признаваться в любви и просто хотел соответствовать.
Юрка поступил в Универ, отслужив три года на подводной лодке, и был старшим из всей троицы. Учился он хорошо, но без фанатизма. Однако, сдаётся мне, что поступил он на наш, женский, филологический факультет, не столько ради диплома, а чтобы компенсировать себе с лихвой три года подводного воздержания. В отличии от Игорька он был мужчиной крупным, мог много раз подтянуться и отжаться, вечером пил, утром бегал, играл в большой теннис, был добр, радушен и хорошо начитан. Ещё он отличался приятной говорливостью и отсутствием комплексов. По окончании Универа он из общаги выехать забыл и продолжал там жить ещё четыре года дипломированным самцом, снабжая коменданта еженедельным гусиком из района, где сельским хозяйством заведовал его папаша. Общаться с ним было всегда интересно, в силу незлобивости характера, радушия и весёлых скетчей из его повседневности. Да вот, например, один такой, дословно от Юрика – «Я сейчас с Нюрочкой дружу, хорошая девочка, умненькая, замужем за моряком из Новороссийска. Моряк по субботам приезжает. Просыпаюсь как-то утром, кто-то хрясь по морде. Ага, значит суббота». Такой вот – Юрка, хороший парень, а, впрочем, плохих я не помню, а значит и не было.
Замыкает троицу Васька, разгильдяй, певун, гитарист. К тому времени, он тоже уже отслужил в Советской армии, причём за границей, и тоска по женщинам и Родине прижилась у него навсегда. Был он строен, но крепок и драться не любил, но умел. Когда же схватка намечалась, он умел повести себя так, и что-то такое правильно сказать, что сама драка уже не представлялась решением проблемы. Однако, если уж доходило, он не отлынивал и бился достойно. Был он, что называется, - душа компании, - шутил изящно, пел красиво и лицо имел аристократическое – тонкий нос, голубые глаза и шевелюра назад, уложенная шведским домиком. Девчонки на него шли косяками, но некоторые не доходили, останавливались на полпути, внезапно осознав его широту и общедоступность. Именно с этого полпути становилось ясно, что приручить и приватизировать его не получится, и он, скорее всего, получит то, что хочет, а потом надолго не задержится. Таких было где-то половина. Вторая половина всё-таки добиралась до Васи, или Вася добирался до них, тут уж как вам угодно. И всё заканчивалось именно так, как предугадывала первая, более разумная половина, которая потом, подавив зависть, радостно сочувствовала.
Итак, все трое имели виды на Маняшу и виды у всех были разные. С Игорьком всё понятно, намерения и виды самые серьёзные, а вот у Юрки и Васьки, цели вроде одинаковые, но пути достижения разнились. Если ухаживания Игорька были самыми невинными - цветы, мороженное, томный взгляд, то Васька использовал сочетание платоники и похабщины, давая понять, чего он конкретно хочет, но в то же время и подразумевая что-то вроде длительных отношений, а там уж, как сложится. Юрка же без всякой платоники мог, просто-напросто, похлопать Маняшу по попке, вроде как по-дружески, но всё-таки пощипывая пальчиками ягодичку. А как-то раз, возвратившись с пробежки, весь мокрый застал он Маню в умывалке и прямо, но как бы шутя спросил:
- А что Манька, хочешь мужичка потного?
Потом, вывернув краник вверх, пустил струю и стал себя большого обмывать, оставшись в узеньких плавках. Манька на вопрос, как и положено общажной девчонке, пустила колкость, но словоформа «потный мужичок» в подкорку легла. К тому же Юрка, не стесняясь, так грубо и мощно обмывал свою гору мышц, что девочка губку закусила и ушла поспешно. Но картинка-то осталась и являлась потом по ночам, благо воображение у филологов на похабщину тренированное.
Короче, пока Игорёк в доспехах писал Мане рефераты, а Васька тоскливо пел романсы, Юрка Маней овладел. Об этом все узнали, потому как – общага, тут всё на виду, всё общее, да они и не скрывали особенно. А Юрка так не скрывал, что даже рассказывал.
Васька, как и положено гусляру затосковал и запил, а Игорёк вдруг решился. Зная друга-Юру, он уже жалел Маню и скорый расход предвидел, а потому решил почему-то, что сейчас самое время объявить Мане о своих серьёзных и долгосрочных намерениях, и тем её уберечь, а себя осчастливить. Боже, как просто мы жили! Как откровенно!
Настал этот вечер. Подруги Маняшины по комнате уезжали на выходные по домам, и она оставалась одна. Мне до сих пор не понятно, как перед выходными вся многосотенная община жильцов мгновенно узнавала – кто уезжает, кто остаётся, кого можно попросить на ночь переселиться, кого пригласить и к кому напроситься. Сейчас много говорят о телепатии, передачи мыслей на расстояние и прочей мистике, а ведь всё это было наяву, в каждой советской общаге, перед каждыми выходными. Какая, к чёрту мистика, Тестостерон батюшка!!! Дай бог ему долгих лет!
Васька отъехал в гости с гитарой, запивать и заедать тоску, Юрка собрался на дискотеку уже без Маньки, а Игорёк стал готовиться. Купил розы, одел костюм и напился.
Смеркалось. Как оно мне нравится, вот это вот – «смеркалось». Вроде как производное от «смерти», а всё равно живенько, с подходцем – готовьтесь щас начнётся. Ну и началось.
Игорёк решительно, без стука, вошёл в комнату к Мане. Никого. Решил подождать. С собой он прихватил чекушку водки, чтобы если радость - отпраздновать, если горе – залить. Взял со стола чашку, кусочек хлеба, открыл чекушку – начал ждать.
Васька в это время изливал новой знакомой свою тоску и пел о любви несчастной. Я подозреваю, что он, подлец, даже не столько страдал, сколько разыгрывал перед девицей беспроигрышную карту – «брошенный мужик». Ну да – не судимы будем.
Маняша же, учуяв носиком своим дворянским, что Юрка уже отходит от причала, подкрасилась и рванула на дискотеку, сама не зная - то ли уличать, то ли спасать. А Юрка уже оценив все шансы на танцполе, увидев Маню, сразу сдался, разумно решив, что от добра добра не ищут и стал с ней танцевать, по-хозяйски тиская. Маня успокоилась и повеселела от простой женской радости – сегодня он мой.
Игорёк в это время придумывал, как оригинальнее сделать предложение и вот до чего додумался, прикончив чекушку. Он улёгся под Маняшину кровать, с той мыслью, что когда она вернётся и ляжет спать, он высунет из-под кровати руку с цветами и возложит ей на грудь, а следом появится и сам, весь такой оригинальный, что она впечатлится и не устоит, а он скажет, что это теперь навсегда. С этим «навсегда» у людей вечно проблемы. А его просто не существует. Ну да ладно.
В то время, когда Юрка, с воскресшей в радости Манькой, танцевали последний медляк, Вася прощался с новой дамой. С образом «брошенного мужика» он явно переборщил, и дама, выпроваживая его, говорила – «езжай к ней, она всё поймёт, ты замечательный парень и у вас всё ещё получится». Дура, конечно, но добрая. Васька-подлец попытался всё-таки остаться и утешиться на месте, но уразумев, что переиграл и проиграл, рванул ловить такси, чтобы успеть к концу дискотеки.
А Игорёк взял и уснул, сложив по-покойницки ручки с розами на груди, и ещё раз подтвердив мудрость, что вовремя выпитая чекушка может уберечь от необдуманного действия.
Спал он недолго и проснулся от боли в груди. Нет, не сердце его разрывалось на части от любви неразделённой. Нет, это кололи розы. Они кололи его в такт ритмически двигающейся железной сетке общажной кровати. Юра весил изрядно, да к тому же завёлся. Да, тонкий мой, интеллигентный читатель, назови меня похабником, отбрось в негодовании книжку, но не удержусь – расскажу подробности. Пикантность ситуации, лично для меня, как художника, состояла ещё в том, что над грудью Игорька с розами, через сетку и матрац находилась очаровательная попка невесты и именно попкой она вбивала букет с шипами в его тело и мечту, под напором тяжёлого подводника. А лепестки тыкались в нос и пахли.
«Смейся, паяц, над разбитой любовью»! Конечно, можно и поржать теперь со стороны, но люди то не шутили, все трое были серьёзны и молчаливы. А тут ещё Вася подъехал на такси с гитарой и без денег.
Тщетно облазив карманы, он сказал таксисту – «Не боись, щас заплачу» и вышел из машины. Он встал в полный рост перед пятиэтажным зданием, одел на шею гитару и громко крикнул:
- Общага, деньги давай, я приехал!!!
Общага медлила. Тогда он взял аккорд и заорал:
- Вот, новый поворот, и мотор ревёт, что он нам несёт,
Пропасть или взлёт, омут или брод, и не разберёшь, пока не повернёшь
ЗААА ПАААВААРОТ, НОВЫЙ ПАВАРОТ…
Стали открываться окна, начали подпевать. А Вася остановился и снова заорал:
- Общага,
Спасибо огромное.