пламя, кричащее, что надо спасаться. Так в полубодрствовании, в больном полузабытьи провёл Генрих весь день. А за окном был май; давно, давно уже повержена была кусачая зима и заполз в трещины и провалы зимний холод, давно уже дни начинались весёлым и деловитым птичьим щебетом. Солнце вставало всё раньше и заходило всё позже, а ночи были чарующими как никогда: майская ночь – совершенно особое время суток, когда происходят чудеса, хоть и бывают эти чудеса иногда тёмными.
Когда солнце наконец зашло и шум дня сошёл на убыль, Генрих, немного пошатываясь, как пьяный, снова вышел на улицу, и руки его с широкими кистями и длинными пальцами висели и раскачивались вдоль тела, как стволы вырванных с корнями деревьев. Да, Анна сказала «прощай» и исчезла, словно испарилась, но он должен был найти её, пусть и в последний раз.
Когда Генрих вновь оказался возле руин, он не услышал пения, как в прошлые разы. Зачем он её искал? Он и сам не знал ответа. Но Генрих знал, что умрёт, если не найдёт этот ответ, потому что дни его сочтены. Знал он и то, что умрёт в любом случае. Что-то медленно сжигало его изнутри, и пищи для огня становилось всё меньше. Он чувствовал гнетущую слабость.
- Анна, - слабо позвал он её среди развалин, но никто не ответил. Тогда Генрих бросился искать. Тяжело дыша и опираясь одной рукой о стены, он метался туда и сюда, пока наконец не увидел сидящую на поваленной колонне… её. В этот момент сердце его забилось чаще и слабость вдруг отступила, забылась, ушла.
- Вы не должны были снова искать меня. Как вы этого не поняли? Как можете вы быть так жестоки? – произнесла девушка, поворачиваясь к нему.
- Иначе я не мог. Моё сердце скоро остановиться. Я не знаю, что случилось.
Кивнув головой, девушка сделала несколько шагов вперёд, и Генрих пошёл за ней. Они вошли в тёмную дверь и стали подниматься по скрипучей деревянной лестнице. Анна шла впереди. Через несколько минут они были уже на башне – бывшей колокольне, с которой открывался вид на город и окрестности.
- Вот город, в котором я жила и в котором нам суждено было встретиться, - начала Анна. – Пришла пора сказать всё.
- Я должен признаться вам. Я живу на этом свете уже много веков. Я родился во времена Ливонского ордена. Генрих – моё настоящее имя последние восемьсот лет. Однажды смерть приходила ко мне, но я согласился на свою голову откупиться от ожидающей всех участи. Но теперь я ясно чувствую, что дни мои сочтены. Когда я вижу вас, в груди у меня словно пылает пламя. Об этом я читал только в книгах, я…
- Я тоже должна кое в чём признаться. Я ночами блуждаю среди развалин не просто так. Знаете ли вы меня?
С этими словами Анна взглянула на Генриха столь выразительно, что Генрих на мгновение остолбенел.
- Ночами я брожу среди развалин и пою, таким образом я нахожу тех, кто будет согласен добровольно поделиться со мной своей кровью. Когда я впервые увидела вас, то подумала, что вы один из таких людей. Вы знаете, что существует проклятие вампира: необходимость насыщаться кровью смертных. Я всегда думала, что так и надо поступать. Но глядя на вас, я понимаю, что не могу, что я, что…
Глаза девушки вдруг совершенно округлились.
- Я не знал этого, но подозревал. Вампиры всегда были врагами Ливонского ордена. И только сейчас я понял случившееся: вечная жизнь на грешной и падшей земле – это отсутствие любви. Я люблю вас. Поэтому песок в моих песочных часах бежит, летит, стремится вниз со скоростью, которую я никогда не мог раньше себе представить. Завтра меня не будет в этом городе. Огонь страшит меня. Смерть страшит меня ещё больше.
Услышав эти слова, Анна отступила на два шага. Взгляд её стал диким. В следующее мгновение прозрачный и чистый воздух майской ночи пронзил вскрик, за которым тут же последовал смех. Анна стояла перед Генрихом, раскинув руки и словно изображая распятие. Кинжал бессмертного рыцаря пронзил её сердце. Анна смеялась – это не был хохот злого торжества, а смех торжества жизни и свободы. Генрих же, закрыв рукой лицо, повалился рядом с ней на колени и опёрся рукой об пол. Когда он оторвал от лица руку, Анна, продолжавшая стоять неподвижно, увидела череп с чернеющими провалами вместо глаз. И снова девушка рассмеялась.
- Теперь бояться нечего. Наконец-то мы будем вместе. Всегда. По-настоящему.
Но Генрих лежал уже без движения и дыхания. В следующий миг дыхание покинуло и её.
Над городом Дерптом всходило солнце нового майского дня, и звонко кричали вылетающие из окон и залетающие в окна башен стрижи, при свете солнца не знающие покоя. Вставал от сна Дерпт, город легенд, задумчивых деревьев, вечной юной любви, развалин и цветов. И в мире была весна, весна легенд и древних сердец, давно умерших, но воскресших для новой жизни, которая – там, которая – за земной жизнью, которая больше неё. Стоит прожить век, стоит прожить и несколько веков, чтобы весна однажды озарила тёмную душу, и, оказавшись у обрыва времён, сделать следующий шаг.
(VIII-IX 2019)
