К полудню понедельника пришло sms от Вадима: «Долго ещё отлёживаться будешь?»
Ну, Вадик, грипп так быстро не проходит — и осложнения могут быть!
«Болею ещё. Пару дней».
Заканчивать надо было — вот что! Печку нашу, выложенную в грубейшее нарушение всех книжных технологий — «методом замораживания». С наледью на кирпиче, минусовой температурой и стывшим на лету раствором.
Жесть!
Кстати о трубе: метр оцинкованной трубы Равиль купил лишь во второй половине понедельника. Так что крышу махом прошли мы уже во вторник.
— А примыкание трубы с крышей этот гастарбайтер разделает! Завтра же я его притяну — пусть деньги, что мы ему дали, отрабатывает.
— Слава Господу! — завидев трубу издалека, воздавала хвалу Всевышнему Максимовна.
— Сейчас разожжём!
Пламя тонко, но живо занялось в печурке, благополучно превращаясь в тепло в невидимых теперь внутренних каналах, бойко потянуло серым дымком из трубы. И ни единого поддымливания внутри дома сквозь возможные щели не было!
Теперь здесь никто не замёрзнет.
— Мы с Максудовной очень довольны!
Они сидели рядышком, отрёшенно щурясь в огонь сквозь открытую печную дверцу. И почуявший тепло массив уже парил просыхающими у плиты кирпичами в полутьме комнаты. И паучиный иней по углам таял на глазах.
Однако (и было у меня такое предчувствие!) расплатиться до конца Максудовна не поспешила.
— Мало ли чего? Ты же ещё придёшь — штукатурить, вот и рассчитаемся.
— Так, а чего я сегодня жене принесу?
Ишь, повадился — каждый день деньги в дом носить!
— Ай, да не иди ты у жены на поводу! — на восточный манер затянула Максудовна. — Не приучай собой помыкать, а то будешь, как мой Камиль!..
За этой словесной вознёй, в которой Максудовна так умело насовала мне под дых, что только задохнуться от такой простоты и мог, я ещё и комбинезон, что считанные секунды хотел на плите подсушить, спалил! Замечательный, балахонный — можно было залазить в него прямо в чистой одежде (чтоб по холодрыге такой не переодеваться), не снимая при этом ботинок.
Мне их два таких Таня с Семёном из Турции привезли.
Сплошное расстройство!
Да чёрт с ними, с тремя теми оставшимися тысячами — больше мне должали! Может, это у людей последняя, на Новый год, заначка: выгреби они её мне подчистую, не за что, наверное, было бы и рюмочку ту, заветную, у дышащей теплом печки поднять.
Но молодец, Гаврила: верно смикитил — подённо брать!
На донышке осталось, что в заначке было.
Но будет всё же, за что рюмки поднимать:
За ум крестьянский, и умение Гаврилы —
И печь сложить, и денежку подённо брать!
Ну, а со штукатуркой, наверное, теперь уж сами, как-нибудь, да с тем гастарбайтером… Потихоньку.
Темнота зимнего дня спустилась, как всегда, быстро и неотвратимо. Без промедления теперь должен был действовать и я.
Мухой — белой — метнуться домой, помыться, переодеться, по пути на танцы забежать в ломбард и успеть на занятия. По запруженным часом «пик» — предновогодним! — улицам города.
— Люба!.. Ты сегодня обязательно будь, ладно! Я должен тебя сегодня видеть! До встречи, пока!
А ещё и такси удалось поймать уже на полпути от дач к городу.
— В разы в эти дни выручка возрастает, — просвещал меня, дотошного, в бесконечных заторах разбитной и словоохотливый таксист — молодой, казалось, парень, а выяснилось — мой уже ровесник. — А потом будет полное затишье — до самого двадцать третьего февраля, но больше даже — до восьмого марта. И всё равно: такого обвала, как новогодние праздники, больше нет! В разы, говорю, выручка возрастает.
Конечно, я не удержался, чтоб не поведать, куда и к кому спешу. То ли он профессионально улавливал настроение клиента, чутко подстраиваясь под него, то ли сам готов был разорваться изнутри от адреналина:
— Да я тоже, после развода, встретился — совершенно случайно! — с первой своей, школьной, любовью… И вот до сих пор с ней не можем понять, почему же тогда, в юности, мы расстались! Восемь лет вот уже вместе, а я спешу домой каждый раз, как
на первое свидание!
Вот, вот!
И роман «Мастер и Маргарита» он прочитал: «Одна из любимых моих книг: “Рукописи не горят!»
В общем, дал я ему триста рублей. Транжира!
Ну, не нашлось у меня нарзанных этикеток!
* * *
Когда я уже взбегал по ступенькам — тем самым, замечательным! — лестницы-чудесницы, восемью своими пролётами ведущей в дивную, внезапно возникшую вдруг в моей жизни сказку, позвонила Люба.
— Маршрутка в пробке застряла! Вообще: Ленинский стоит, эстакадный мост стоит!..
— Всё равно, Люба — я должен тебя сегодня увидеть! И увижу!
— Ну, хорошо — я приду. Только к концу занятия уже получится.
— Неважно: я хочу тебя видеть, слышишь?
Группа, на удивление почти в полном составе, жучила шаги ча-ча-ча «на зеркало». Когда я пристроился с краешка, Оксана, поздоровавшись кивком головы и радушной улыбкой, прошептала в паузе:
— Мы, наверное, так отстали, да?
— Да не-е, всё то же!..
— …Потому-то мы каждый раз и возвращаемся к основным шагам: надо научиться их правильно проходить. От них идёт уже всё остальное… А потом, поверьте, перед вами предстанет такое несметное разнообразие вариантов!..
Я верил маэстро безоговорочно и на слово. И чеканил шаги своего уже любимого танца старательно — коленками назад. Пуще кузнечика! А вот «восьмёрка», что одновременно нужно было крутить нижней частью тела, никак не удавалась. Не хватало пока у Гаврилы класса на два таких «сурьёзных» момента — внимание в кучу собрать: рассеивалось оно!
— Не забывайте про восьмёрочку!.. Вот, спуски и подъёмы вальса — они в повседневной нашей жизни присутствуют: мы приседаем, мы распрямляемся по ходу дня десятки раз.
А восьмёрка существует только в танце — нигде больше мы её не проделываем. Поэтому, сложнее, конечно, нам ею овладеть. Но надо! Потому что восьмёрка у вас должна идти в каждом шаге ча-ча-ча.
Пока это была не моя цифра…
— Хорошо!.. Давайте встанем в пары и пройдём всё, чему уже научились.
Мы составили пару с той новой, приятной девушкой, что появилась на прошлом занятии. Была она, правда, почти одного со мной роста, но это ничуть не мешало. Спокойная, ровная, добропорядочная — это безошибочно угадывалось сразу. С обручальным кольцом на безымянном пальце правой руки — как и Люба.
Но это была не моя партнёрша…
Тоже, верно, при относительном благополучии и спокойствии семейной жизни хотелось чего-то чистого и вечного — этой музыки, этих вальсов, этих движений…
А и зажигательные латинские ритмы сойдут: кровь в декабрьскую стужу разогреть не помешает!
— Так, — нырял, как всегда, в самый водоворот Артём. — У вас, — он указал нам рукой, — всё правильно: хорошо получается!
— Это — вас похвалили! — с мягкой улыбкой, склонил голову набок я: пусть она не чувствует себя брошенной.
Но буквально через минуту!..
Белая дверь ожила одной своей створкой, и в полном свете зала случилось пришествие Любви!..
Ну, хоть икону дурню блаженному про то напиши, и над входом повесь!
А что — сумел бы: куда б делся! Барельеф рыцаря-то, на мангале Мальборгском, приснопамятном, уделал — увенчал им сооружение. И не один ведь раз залепить, по книжной иллюстрации, крестоносца пришлось!..
— Ты подождёшь меня, Люба?! — отняв правую руку у девушки, одними губами шептал я и покачивал растопыренной полусогнутыми пальцами ладони книзу, изображая, по всей
вероятности, что-то прочное, как фундамент, когтисто-цепкое, как орёл, и непоколебимое, как слон.
— Подожду, подожду! — касаясь щекой мехового воротника своей куртки, поняла, наконец, мою истовую пантомиму Люба, общавшаяся через стойку с Татьяной.
Девушка, держащая одну руку на моём плече, другую же, за моей жестикуляцией, поневоле пока опустив, тактично дожидалась окончания проникновенного и выразительного моего этюда.
Ну, не сволочь? Партнёр её тот!..
Простите меня, милая девушка, но я не могу больше таить своих чувств!
* * *
— И обязательно надо, чтобы все видели, да? — подставляя шею под золотую цепочку с распятием, резонно спрашивала Люба.
— А и вправду — пойдём уже! — Я никак не мог зацепить звёнку в малюсенькое колечко. — Спасибо, Артём!
На лестничной площадке я отдал цепочку Любаше:
— Давай, ты уже сама!
Расправив цепочку на ладони, Люба оценивающе всмотрелась и покачала головой.
— Ну, ты хорошо подумал, да?
— Это тебе от ангела-хранителя!
— Я сейчас надевать не буду, — решила она. — Сначала в церкви надо освятить.
Святое дело было слажено, словно само собой — по воле, конечно, Небес, внезапно озаривших простым таким решением (и в ломбарде комиссия мне, грешному, вылилась в сущие копейки). Золотые серёжки никогда не виденного отца, свершив многолетний круг, отлились Святым Распятием. И вернулись точно по адресу. Пусть и инкогнито — так лучше будет…
А на улице морозный вечер уже искрился блёстками грядущего праздника, и в воздухе витало то неповторимое ожидание новогоднего чуда, что непременно должно обрушиться — вполне заслуженно! И не стоило, в продолжение этого чудесного вечера, говорить о чём-то сейчас серьёзном — лучше было поведать Ей о дивном и сказочном…
* * *
А рыцарь тот вышел действительно на диво! Барельефом вылепленный из специальной скульптурной глины, что была куплена в уютном магазинчике «Лавка художника» — в одной остановке от Ушакова. И участь ему была уготована достойная — увенчать собой — как центром композиции — как венцом творения! — калымом оконченный уже (слава Иисусу!) мангал «Мальборк». Где над остроконечной готической аркой топки зияла одна лишь брешь — для барельефа.
Первоначально Гаврила, подглядевший подобное изображение всё в том же альбоме «Мальборк. Замок Тевтонских рыцарей», по серости своей задумал вырезать форму —
лекало — из дерева, и по ней отлить рыцаря гипсом. Набор стамесок даже купил — за сто десять рублей. Но, оценив чуть позже и объём работы, и то, что гипсовая фигурка не продержится долго в уличных условиях, решил — по совету работавших тогда на особняке Ушакова кровельщиков (уже тогда положивших, наверное, глаз на стамески) — лепить рыцаря из глины.
На изготовление барельефа ушла одна, всего лишь, ночь — работать с такой глиной надо было махом. Но удался и рыцарь, и перчатки его кольчужные (зубочисткой стройные ряды натыкал), и плащ, правильным кручением складок на ветру развевающийся. Получился и добрый конь под ним — с гривой, натурально, лохматой (стальную кисточку у тестя в ящичке с инструментом позаимствовал), и копыта — рельефно: от них ведь вся композиция отталкивалась. Ей-богу: достоин он был книжного своего соперника!
Семёна, принимавшего в лепке непосредственное участие до самого смыкания век, рыцарь поутру очень впечатлил. Но легко согласился отправить он крестоносца в дальний поход, под данный мной обет: «Себе мы ещё не такого слепим!»
Теперь барельеф надо было правильно обжечь в муфельной печи. А где мне её было взять? Поэтому, начитавшись литературы по обжигу изделий из глины, решено было обжигать рыцаря допотопным способом внутри того самого мангала.
По пути туда «лыцарь» сделал остановку на день (мой — рабочий) на Ушакова.
— Да, не ценят тебя здесь! — взглянув на барельеф, вынесли свой
