вердикт кровельщики. На что присутствующий при этом Гриша недовольно буркнув: «Не ценят!.. Куда ещё только и расцеловать-то осталось!» — вышел обиженно из подвала, где все мы обретались.
— Прикольно, — оценил Слава. — Правда, я как казак ростовский сразу вижу неточность: он на крупе лошади сидит.
— Это конь, вообще-то! Вороной, — хмурясь одним глазом, скрывал я улыбку Славиной правоте. — А барельеф высокохудожественно исполнен в традициях средневековья — тёмного! А тогда — в университете нам преподавали — на рисунке, положим, всё было одного размера и роста: дерево, дом, человек. Безо всяких ракурсов и перспектив… А ты до крупа докопался!.. Я, кстати, шлем даже у храмовника — вишь, как? — по-своему залепил: на картинке он, ну точно, как сварочная маска — один в один!
Костик с Олежкой, проявив редкое и потому подозрительное внимание к моему вытворячеству, тоже горели чёрным своим глазом лепнину «заценить». А увидев, даже не фыркнули презрительно — тоже редкий случай! Олежка, конечно, смолчать не смог — не преминул высказаться в том смысле, что горячо ожидали они увидеть рыцаря, как такового, а тут ещё конь под ним оказался. Причём, коня этого явно больше, чем, собственно, рыцаря того.
Ну, ребята, вам не угодишь! Так ведь и должно быть — по пропорциям: то ж не пони!
И всё же сглазили рыцаря храма, дьяволы!
По дороге на «Мальборг» захотелось мне, по таким-то рецензиям, сразу барельеф запечатлеть — Бог весть, как он обжиг выдержит?
Натурально — приспичило!
И хватило же ума, только до мангала добежав, поставить глиняного в ту самую бойницу — пусть и под порядочным углом, а уж потом фотоаппарат непременный в сумке нашаривать!
Дебильный!
А рыцарь, последних мгновений не теряя, устремил взор свой сквозь забрало в небо ясно-синее, весеннее, поймал в полы плаща порыв ветра ранне-апрельского — откуда тот шальной вмиг налетел? — да и предпочёл, чем в огне-то моём, инквизиторском, гореть, ухнуться вниз, вместе с лошадью, с бойницы той, как со стены замка крепостной. Так, что только по осколкам — по фрагментам — и смог подъехавший вскоре хозяин восхититься: какой красивый был!
Ланцелота II я сотворил уже из «продвинутого», купленного в той же лавке пластинола, который хоть и был много твёрже в лепке, зато не требовал обжига — стыл через сутки при комнатной температуре.
И по центру на лошадь усадил.
И не показал никому.
И приторочил над аркой мангала молекулярным клеем намертво.
И, вопреки опасениям соседских работяг, никто на фигурку не покусился, не свандальничал.
Скачет мой рыцарь в светлые дали…
Счастливых ему дорог!
Скачи, мой рыцарь, в светлые дали!
Счастливых тебе дорог!
Костик с Олежкой тебя не видали,
И Слава ославить не смог…
Мне б увязаться вослед за тобою,
Но держат опять кирпичи,
Значит, махну лишь прощально рукою:
«В светлые дали – скачи!»
* * *
— Вот видишь! — взглянув в мои глаза, улыбнулась Люба. — Не одна, выходит, я пламени убоялась!..
— Да не, Люб! — глядя в сторону, поджал губы я. — Снесло, просто, мне поначалу
башню, понимаешь?
— Ну, теперь, как я вижу, она опять на месте, и никакие ветра лихие ей не страшны! Мой автобус!.. Пока, пока, Лёшечка!
Татьяне с Семёном привет!
Проводив до самых дверей автобуса, я, как уже повелось, преданной собачонкой подождал, пока она пройдёт по салону и усядется на сиденье, и потом, мимолётно взглянув в окно, наткнётся взором на меня, опечалившегося, улыбнётся милой сердцу улыбкой и помашет на прощание рукой. И я тоже махну ей в ответ с печатью высокой и светлой грусти на задумчивом лице…
Вот «понтовила»!
* * *
А стамески-то те, что на изваяние «лыцаря» предназначались, частично у меня кровельщики-«крышники» выцыганили. Хитрованы! Пожилой Витя набор заприметил да завёл однажды — под доброе моё обеденное настроение — разговор:
— Стамесочку — вот эту, маленькую, — подарил бы — друзьям на память!
Парни и вправду помогали мне и словом, как Витя, и делом, как второй — Андрей, чинивший мои турбинки, и меня научивший в них щётки менять. Но на такое неприкрытое вымогательство владелец инструмента законно взбрыкнул:
— Нет, Витя! Сходи, вон, купи — сто пять рублей, всего-то!.. Вдруг они мне ещё понадобятся. А на память — добрую! — сдаётся, я вам уже что-то дарил!
— Да, точно, — безропотно вздохнул седовласый Витя, потирая натруженные ладони цепких своих клешней. — Хотел, кстати, книгу твою перечитать, да куда там: тёща мёртвой хваткой ухватила — клещами теперь не вытянешь!
Бедолага! В его годы он всё ещё жил с тёщей! Тоже…
— Ладно, Витёк, возьми, чего там! Если она тебе нужна, — недрогнувшей рукой протянул я стамеску.
— А я! — захлебнулся приступом смеха Андрей. — Я, Лёха, уже пять раз прочитал!.. И шестой!.. Собираюсь!..
Согнувшись пополам, он корчился от смеха, сняв даже запотевшие очки.
Спросить бы его, конечно, по содержанию-то произведения! Но далеко тогда была Любовь Васильевна…
Пришлось отжалеть стамеску и ему — пусть подрубает свои балки и стропила.
Свои же, в доску, ребята!
Андрея я дюже уважал! Не только из-за того, что любил он поковыряться в моих глохнущих турбинках — и исправлял, в конце концов! Но и потому ещё, что Андрей — он ведь был во Вьетнаме! С трубами и уголками там воевал. Сварщиком — на вышках буровых. В 1988 году, когда я ещё салагой на палубе своего первого, на Каспии, судна первые шаги морской походкой делал, он уже братской стране в юго-восточной Азии помогал — дивитесь! Трудовым десантом — гордитесь! Молодец! И мир экзотический поглядел — через сварочное стекло, — и денег заработал!
— Да, платили там хорошо! — охотно рассказывал он мне, горевшему, как кроваво-красный закат в азиатских джунглях, желанием всё дотошно повыспросить. — Впервые в жизни видел там велосипедные пробки…
— Ничего себе!
— Ага! Ругаются так же друг на друга, толкаются, норовят вперёд залезть!.. Там велосипедное движение в почёте. А мы раз и на рикшах прокатились…
Андрей снял и протёр очки — даже через время тот случай, видимо, его волновал то ли сладостным воспоминанием, то ли ощущением тревоги.
— Да, Васька всё — он хохол такой!.. Пошли мы в ресторан как-то, посидели хорошо — на базу надо возвращаться. Вот спьяну и додумались на рикшах поехать. А Васька ещё давай на своего покрикивать: «Шибче, шибче!» — чтоб меня обогнать! Ну, и я своего давай подгонять. Так мы наперегонки залётных и гнали. С утра очухались: ёлки-палки — чего натворили!..
— А чего такого?
— Да ты что! Если бы про это прознали — нас бы сразу на самолёт и обратно: это ж эксплуатация человека — на рикше ездить!
— ?..
— То ж Советский Союз ещё был!..
Да, славное было время!..
А Витьку-то я не сильно потчевал: не работяга он был по жизни — барыга. Неудавшийся.
— Помню, когда ещё бизнесом занимался…
— Это когда?
— Ну, вот — в девяностых… Едем мы с приятелем по Куйбышева, а там, на повороте, фургончик перед нами заворачивал — дверцы задние открылись, и три или четыре ящика вывалились. И бомжи местные — тут же! Ну, и мы остановились. А в ящиках — водка! «А ну, давай, грузи быстро в багажник!» — вроде, как мы следом за компаньонами ехали! Дали, конечно, им одну бутылку — с горлышком треснувшим.
Купеческий размах!
По старой, должно быть, памяти тех лет лихих, Витя проникся к Славе особым уважением, с оттенком даже подобострастия. Почуял былого «куратора» таких вот «бизнесменов».
Да, обоим им — что Вите, что Славе — по молотку и шпателю в руки, и на Ушакова, на Ушакова! «Взять бы этого Канта за такие доказательства — да года на три в Соловки!»
А у меня ведь и того больше вышло!..
* * *
— Послушай, Алексей!.. Я не против турнира, но на вечеринку ты не должен идти!..
Чего это она?
— Это по’шло!
Вот это пряники!.. Показали — и не дали!
— Слушай, Таня, — сердечно пожалел вдруг я мальчишечку, что за Ушаковским забором столько времени от жизни прятали, — чего тут такого? Тебе же, допустим, от меня ничего не возбраняется… Вы вот с Семёном уже второй год в Турцию ездите — ничего! Наоборот — счастлив я, что могу вас отправить!.. А тут — на вечеринку, под боком, сходить — всего-то дел!
— Рассказывай! Да что я — Нахимову не знаю? Две рюмки — и её понесло: она звезда, всё должно вокруг неё крутиться, все мужики должны быть только её!.. У них же знаешь — у северных народов — в организме нет ферментов, сопротивляющихся алкоголю… В общем — выбирай! — упрямо подытожила Татьяна. — Или мы с Семёном, или эта вечеринка!
Вот сказанула! Ты о чём, вообще, Таня? Нашла, что равнять!
— Всё, всё, сплю я уже, Таня!.. Ага, ага!..
* * *
Совою в дивной чаще мыслей закружил Гаврила,
Не шёл Гавриле нынче крепкий сон:
Уж не подумала ли та, кому всё говорилось,
Что хоть от слова может отступиться он?
Пожар он усмирил, но пламень ровно бьётся
Внутри Гаврилы — в сердце и душе.
Никто о тот огонь теперь не обожжётся,
Но никому не затоптать, не потушить его уже!
* * *
Спозаранок я отправил sms Вадиму: «Встал на ноги. Могу двигать к тебе».
Ответ пришёл незамедлительно: «Ну тебя в баню!»
А что — по-нашему! Надо было срочно объясняться — пусть и по телефону.
— Вадим, Вадим! Ну, хорошо хоть не в самые дальние дали послал!
Да ведь и мог бы — по праву!
— Нет, ну, так а чего ты, — бурчал с другого конца области тот, — у тебя то болячка, то срачка!.. Извини, конечно.
Не за что — всё в точку!
— Да сейчас, не переживай, подъеду!
Пора уж было!..
Я ехал к Вадиму. С удовольствием взирая на запорошенные снегом, проносящиеся за окном пейзажи: «Ведь жил Гаврила нынче, жил!..»
Пришлось заходить к нему в офис за ключами: дружбаны- отделочники, свернув работу до самого Рождества, убыли домой праздновать — как люди!
Офис в пчелиных тонах находился чуть не напротив автобусной остановки. Провинциальный мобильный магнат, всё в тех же желто-черных полосах на широком галстуке, был здесь и продавцом-консультантом, и кассиром, и всем-всем-всем. Когда ему надо было «отъехать на дом» или поехать домой пообедать, его подменяла жена.
Молодец: трудяга!
Супруга-то мне его ещё по лету, когда воскресным днём гнал я в одиночестве трубу, пожаловалась на строителей Славы: «Я говорю им: “Ну, будет же зима, будете же вы без работы — вот тогда и отдохнёте. А сейчас — сезон, пока работа есть — трудитесь!.. Не знаю, как бы мы дом строить смогли, если бы мой муж по выходным отдыхал — сколько уж лет без них пашет!»
Была уж та самая зима, но Гаврила без работы не был, и работал, по-прежнему, по выходным. Разве что на болезнь с перерывом…
— Вадим!.. Болел! — И глядел ведь я в серые его, колючие глаза открыто, и руку даже к груди прижал.
И тот бухтел что-то ещё недовольное, но уже примирительное, старательно пытаясь скрыть удовлетворение моему возвращению.
— Вот ключ, я сейчас подъеду.
А Слава-то, с орлами своими, «Кловер» сдали на прошлой неделе — вчера только с ним созванивались. «Империя инков» — так этаж теперь назывался. Аттракционы, игры, кафе — всё для детей. Объект сдали в срок. Оставались, конечно, ещё мелкие недоделки, но это уже — по ходу песни. Обещанный афишами Влад Топалов, кстати, на открытии был.
И была дискотека до
