ВЕРА, ЭМИЛИЯ, ЛИСАФЕТА И СТУДЕНТ ЕМЕЛЬЯН

  ВЕРА, ЭМИЛИЯ, ЛИСАФЕТА И СТУДЕНТ ЕМЕЛЬЯН

                с к а з к а  и з  н о в ы х  в р е м ё н


                Недостойный, посвящаю это творение Э.Т.А.Гофману -      учителю моему и наставнику.

                Si qui forte mearum ineptiarum
                lectores eritiis manusque vestras
                non horrebitis admovere nobis
                ..................................................
                G. Valerii Catulli



                Ч А С Т Ь  П Е Р В А Я

               
                Глава первая

Приключение случившееся со студентом Емельяном на Невском проспекте, на паперти Армянской церкви.

Солнечным днём, какие так не часто случаются в Петербурге, часов около двенадца-ти, сквозь бесконечный поток граждан и мимо витрин магазинов, мимо кафе, ресторанов, гостиниц и казино, минуя дворцы и особняки, минуя вздыбленных над Фонтанкой коней, минуя Садовую, минуя бывшую Михайловскую улицу, в конце которой, в центре бывшей Михайловской же площади стоит кудрявый Пушкин известного скульптора Аникушина, а за ним виднеется решётка Михайловского Дворца, да и сам Дворец работы не менее известного архитектора Р;сси - стремительно шёл молодой человек. В том месте, где Невский проспект образует нишу перед Армянской церковью, нишу, которая в прежние времена была папертью, а теперь стала местом, где художники продают свои творения, установленные на мольбертах, столах, а то и просто прислонённые к спинке стула, - поток прохожих сгущался, и приходилось быть настороже, чтоб не отдавить кому-то ногу или чтоб кто-то не отдавил ногу тебе.
Как раз там вырос перед Емельяном (так звали молодого человека, что совсем не со-ответствует его склонностям и характеру), возник неожиданно перед самым носом Емель-яна стол, уставленный крашенными гипсовыми фигурками японских и яванских божков, хранителей и давателей, фейри и брауни, лори и всяких других созданий, которые так действуют на наше воображение. С налёту Емельян врезался в стол, отчего тот перевер-нулся, и всё многочисленное семейство духов, цвергов и гномов полетело на тротуар, причём некоторые были тут же раздавлены неаккуратными прохожими, а другие - пыта-лись увернуться от башмаков и башмачков и прыгали при этом, и скакали, и строили та-кие рожи, и зыркали так глазами на пришедшего в ужас студента (Емельян был студен-том), что он бросился уже было бежать без оглядки, но был остановлен - правильнее ска-зать, схвачен за рукав гадкой старухой, которая стала кричать и причитать так, будто не отвратительные уродцы, а она сама попала под новый, только что купленный в Гостином Дворе башмак спешащего по Невскому проспекту провинциала. Сбежались любопытные и причастные, которые образовали кружок и разбились на две группы, одна из которых считала, что студент должен заплатить за причинённый вред, а другая: «…нечего ей, ста-рой ведьме – вперёд всех лезть…» - то есть вторая группа не то чтобы уж так сочувство-вала студенту, но неглижировала торговку.
Старуха ругала Емельяна разными словами и продолжала ругать даже тогда, когда он вынул свой кошелёк. Она наверняка знала, что в кошельке нет таких денег, чтоб опла-тить понесённый ею ущерб, и была права, и от этой её правоты студенту стало горько и печально на душе, и солнце скрылось за проходящей мимо тучей.
- Емельян, ты снова попал в историю? – раздался вдруг сзади голос, от которого све-тило тут же вернулось к своей обязанности светить, и друг Григорий, всегда бодрый и жизнерадостный, тоже студент, товарищ Емельяна, взял за плечо отчаявшегося вырваться их рук торговки потерпевшего.
Произошло всё очень быстро: старуха выпустила рукав, кружок расступился, давая проход молодому человеку, и красный пиджак, точнее, Григорий и две развевающиеся по его бокам короткие зелёные юбки-клёш уже мелькали далеко впереди и скоро пропали из виду. Вместо них глазам бедняги явился изящный, хотя слегка толстощёкий Георгий По-бедоносец, который изображён на картине известного итальянского живописца Пабло Уччелло. На Руси его называют Егорий Храбрый. Святой, спасая грациозную, бледную, как луна сеньориту, пронзал тоненьким списом дракона, которого та держала на длинном поводке… На мгновение Емельяну показалось даже, что Егорий чем-то напоминает Григория, но на мгновение, иначе он снова угодил бы в какой-нибудь мольберт, или в сидящего рисовальщика с натуры, или, ещё хуже, сбил бы позирующую натуру, широко раскрывшую - для выражения - глаза.
«Нет, нет! -  прошипела торговка вслед убегающему студенту, пряча в глубину сво-их одежд сколько-то долларовую бумажку. - Теперь тебе всё так просто не пройдёт, всё теперь тебе ещё откликнется… теперь попробуйте без меня свадебку сыграть, всё ещё тебе будет…»
«Будет, будет, - повторил про себя Емельян, - всё будет…»
Что «будет», было непонятно, но «будет» - это он знал точно, и ничего такого, чтоб лучше, а только хуже: «…потому что во всей моей жизни всё складывалось так, что нико-гда не было лучше, а только хуже».
Теперь он мчался, минуя канал, умножающий в своей зыби купола печального собо-ра: мимо Мойки с кафе на углу, в котором когда-то тот кудрявый Пушкин, что стоит там, посреди скверика, на площади Искусств, которая когда-то называлась Михайловской площадью - кудрявый Пушкин поутр; выпил чашку кофе и ушёл.
И так перебежал он ещё три моста: один Дворцовый, второй Тучков, третий Боль-шой Крестовский… потом ещё Малый Крестовский, потом мимо пенька, посреди дороги (пенька, который когда-то был дубом самого Петра Великого), потом мостик через ма-ленькую канавку на Каменном острове, наконец, ещё один мост, деревянный, через ещё один рукав Невы… и оказался на Елагином острове. Он хотел было и тут помчаться, чтоб скорей увидеть её… и выпить стакан, а может, и два кегового пива, но что это?.. Емельян сунул руку в карман и, к ужасу своему, вытащил статуэтку суккубы.
- …но это невозможно… этого не может быть!
Может, ещё и как! Потому что пиджак его, видавший виды, имел такие большие от-топыренные карманы, что туда не только суккуба впрыгнуть могла, но и сама старуха - и свободно там разместилась бы.
«…суккубы – демоны-обольстительницы. - Емельян улыбнулся, рассматривая чу-десную чёрную фигурку. - Соблазняют мужчин». И тут в небе грохотнуло так, что студент аж присел, и, откуда ни возьмись, на голову упал такой ливень, что, добежав до буквально в двух шагах находящейся беседки, возведённой на плите, под которой похоронена лошадь, молодой человек оказался, совсем мокр. Со вторым ударом грома дождь перестал, и «перлы», почти как в стихах известного поэта, «повисли дождевые», и, сотканная из перлов, вся в позолоченных нитях, возникла, на фоне изумрудной зелени (наверное, это был куст бузины, весь в белых цветочках, потому что чудные создания часто являются из куста бузины), возникла и предстала перед глазами Емельяна, окутанная прозрачным и бледная, как луна, грациозная сеньорита.
Емельян сжал в кармане суккубу, закрыл на мгновение глаза, а когда открыл – блед-ной сеньориты не было, и висели только перлы.
Теперь студент шёл по прохладным полутёмным аллеям, и с дубов, посаженных ещё Джозефом Бушем младшим, прославленным на весь свет садовым мастером, падали большие капли и, бывало, попадали Емельяну на нос, а то и просто на голову, в которой вертелся хоровод лиц промелькнувших за последний час у него перед глазами: старуха, уродцы, Григорий в красном пиджаке, Георгий на белом коне (который Егорий), суккуба в кармане и лунная сеньорита… один раз с драконом на поводке, а второй раз так… и ещё две красивые короткие зелёные юбки.
Недалеко от противоположного моста, уже через Большую Невку (та, первая, была Малой), находилось небольшое кафе. Туда-то и был устремлён марш-бросок студента.
«Сегодня непременно надо познакомиться», - подумал он, и суккуба в кармане неж-но мурлыкнула.
История была простой: ровно неделю назад, в тот понедельник, Емельян по обыкно-вению пришёл сюда, на Елагин, чтоб посидеть на стрелке - самой западной оконечности Елагина острова и побросать камешки в воду. Казалось бы - что?! Воды в Петербурге не хватает?.. Столько каналов и Фонтанка, и Мойка, и Пряжка, и Чёрная речка, и Смоленка, и Карповка, и Нева… 
Воды хватает, а вот камешки?! Где вы во всём городе, закованном в асфальт и гра-нит, найдёте камешки? Да и не только в этом дело - здесь никто не помешает наблюдать за брызгами, за пузырями, за рябью, за кругами на воде, из которых образуются картины и видения, следующие одно за другим, особенно когда помогает солнце, посылая блики свои и искры и окрашивая  тёмную воду серебром; а то и золотой луч пошлёт, который прорежет глубь, и из глуби выплывет лохматое морское существо и тут же превратится в пену. На горизонте видны в дымке корабли, стоящие на рейде, около Кронштадта, а за горизонтом ничего не видно, но там начинается морской путь на Сейшельские острова, на Гавайи и много, много куда ещё…
В будние дни туда никто не ходит, а в воскресенье, или субботу, или в праздничные дни - не ходит Емельян. А в тот понедельник, ровно неделю назад, вволю набросавшись камешков и насмотревшись видений, зашёл студент в кафе и увидел её. Поэтому в ны-нешние выходные Емельян, вопреки своим привычкам, приходил на остров, но не на стрелку, а только в кафе; заказывал стакан пива и, насколько позволяла вежливость, не сводил глаз с очаровательной девушки, разносившей посетителям простую закуску.
Пиво все брали у стойки бара, и все расчёты производила стройная и рыжая бар-менша, глаза которой были всегда прикрыты, как у василиска, - чтоб случайно не превра-тить в камень того, кого превращать не надо, а девушка лишь только разносила закуски и убирала столы, и глаза у неё, наоборот, были широко открыты, и они уже встретились несколько раз глазами, и Емельян понял, что её глаза, когда она на него смотрит, совсем не безразличные, но тёплые и нежные. Глазами они уже познакомились.
«До чего же я застенчив, - ругал себя Емельян. - Как это легко получается у Григо-рия, - думал он, - знакомиться с девушками».
 


               

               

                Глава вторая

Сон Емельяна (с понедельника на вторник); бледно-лунная сеньорита, цвет тела которой напомнил Емельяну поджаренные на сливочном масле гренки, и удивительное продолже-ние понедельника, тяжёлого дня.

Проснулся студент Емелиан в крайне возбуждённом состоянии, а если говорить точ-нее, то проснулся не весь он. Одна его часть, составлявшая может даже большую полови-ну (если, конечно, одна половина может быть большей), находилась ещё во сне и томи-лась ожиданием обещанного поцелуя, а вторая - уже ощущая подвох, несправедливую игру воображения, анализировала, боролась, желала освободиться от этой ночной шутки. Хотя в некоторые мгновения тело студента не возражало остаться во сне, настойчивый голос разума укорял в несерьёзности.
Всю ночь... нет, не всю ночь ему снилась бледно-голубая сеньорита. Всю ночь… нет, не всю он спасал от злой судьбы прозрачную красавицу и вот сейчас, когда дракон, уже пронзённый в глаз копьём, стал ручным и покорным и дал клятву служить верой и правдой, когда уже спасённая  хотела наградить студента поцелуем и своим расположением, - Емельян проснулся.
Студент проснулся и открыл глаза. Перед ним стояла лунная дева - та же, что и во сне. Только там она