горой. Может, крик орла спугнул. Лунин облегченно вздохнул.
Он скатил мешки. Сложил эфедру в продолговатый стожок – «кучку», как говорили чикиндисты. Как всегда, с гордостью ее оглядел.
Когда он подходил к палатке, навстречу выбежал сын, радостно бросился к нему.
– Пап, а я орла видел! – возбужденно и взволнованно заговорил мальчик.
– Огромного! Он низко летел. Прямо на меня смотрел. Но я не испугался.
– Я знаю: ты смелый. Это хорошо. Но надо было в палатку зайти. Я же тебе кричал. Ты не слышал?
– Слышал, но не разобрал… А разве орлы детей уносят?
– Я таких случаев не знаю, но нужно быть осторожным. В следующий раз сразу прячься в палатку.
– Ладно.
Лунин стал варить суп.
Настроение у него было прекрасное. Сын был рядом, живой и здоровый. Он чувствовал удовлетворение от проделанной физической работы. От умственного труда такого удовлетворения не было. Ему повезло с мешком. И завтра было воскресенье.
Неожиданно он пропел басом:
– Девушки, где вы?
Потом тонким голоском:
– Тута мы. Тута.
И снова басом:
– А моей Марфуты да нету тута.
Игорь захохотал.
Вдруг они увидели Любу. Она шла к ним медленно и нерешительно. Слегка прихрамывала. В одной руке девушка держала цветок, в другой – сумку. Игорь с радостным возгласом кинулся ей навстречу, но в метре от нее застенчиво остановился. Она усмехнулась, протянула ему цветок. Потрепала его светлые волосы. Смущенно поздоровалась с Луниным, Он угостил ее чаем. Все уселись на камни возле очага.
– Соскучилась я по Игорьку, – с невеселой улыбкой сказала девушка, словно объясняя причину своего визита.
– И я соскучился! – выпалил Игорь.
– Вчера на горе упала, коленку ушибла. – Она сдвинула вверх юбку, показала синяк. Они дали мне день отдохнуть. А завтра опять работать. Я уже эту чикинду видеть не могу!
– Сильно болит? – сочувственно спросил мальчик.
– Сильно, Игорек. – Она поправила юбку. – Но это что! Меня вчера еще и змея чуть не укусила!
– Змея? А как это было? – живо заинтересовался ребенок.
– Я на нее едва не наступила. Она башку подняла, шипит… – Игорек ойкнул. Люба ласково взглянула на него, как бы благодаря за участие, и добавила с нервным смешком. – Я отбежала, она уползла. Кто больше напугался – неизвестно.
Мальчик тоже засмеялся.
– Красивый! – воскликнул он, любуясь цветком.
– За поворотом их много-много, – сказала девушка.– Можешь сходить нарвать.
Игорь вскочил и побежал вниз по тропинке.
Люба глядела на мальчика, пока тот не скрылся за поворотом. Затем повернулась к Лунину.
– Маму ему надо, которая о нем бы заботилась, любила бы его. – Она немного помолчала и продолжила: – Я его просто полюбила. Правда. – Люба поставила кружку с недопитым чаем на плоский камень и снова замолчала. Внезапно она с отчаянным видом взглянула на Лунина. – Я и вас полюбила!
Хотя Лунин не раз слышал признания в любви, он растерялся.
– Можно, я здесь буду жить? – торопливо воскликнула Люба, желая видимо высказать все, пока ее не оставила решимость.
Лунин в смятении думал, что ответить.
– Люба, и мы с Игорьком к тебе прекрасно относимся. Но…– он показал на палатку.– Мы здесь все просто не поместимся! – Он встал и развел руками.
Девушка заглянула ему в глаза. Потом опустила ресницы. Тоже встала.
– Спасибо за угощение. – Она заметно приуныла.
Прибежал Игорек с букетом.
Вдруг девушка опять с вызовом посмотрела на Лунина.– Вадим Александрович, а вы можете мне сто рублей занять? Мне вот так нужно. – Она провела ладонью по горлу.
– Я скоро отдам.
Лунин дал Любе денег почти с радостью. Он как бы заглаживал свою вину в том, что не позволил ей жить у них. У него осталось тридцать рублей.
Она поблагодарила, поцеловала Игорька и понуро зашагала вниз.
Вечером из соседнего ущелья долго доносились протяжные зовущие крики.
Утром, уходя на работу, Лунин, как обычно, напутствовал сына:
– От палатки далеко не отходи. Под ноги смотри всегда. Чтоб на змею не наступить. Прежде чем ботинки надеть, переверни, вытряхни. – Игорь проснулся, но не вставал. – Может, туда скорпион заполз. Ну, жди меня, сынок.
Лунин вылез из палатки, посмотрел на горы. Их макушки и зацепившееся за одну из вершин облачко были уже бледно-оранжевыми. Он хотел было идти, но вдруг увидал Святкиных. Они подходили к палатке.
Люба пропала. Когда Святкины вернулись вчера с работы, ее не было. Дети спали. Они ничего не могли сказать.
– Мы кричали, кричали. Искали везде. Нету, – сказала Авдотья. – А к тебе она не приходила?
– Приходила. Попила чай и ушла.
Авдотья заглянула в палатку. Спросила у Игорька:
– Так все было?
– Да, – пролепетал мальчик. Исчезновение девушки потрясло его. И он не понимал, почему жена бригадира его спрашивает. Ведь отец уже ответил.
– Денег, в некотором роде, не просила, Вадим? – вступил в разговор Святкин.
– Да, попросила. Я ей сто рублей дал взаймы.
Святкин крякнул.
– Не надо было давать. Ну ясно, сбежала.
– Вот шалава, – буркнула Авдотья. – И вдруг заговорила суровым тоном: – Как же ты не боишься сына одного оставлять? Он же еще маленький совсем. У нас-то хоть Зинка за ним приглядывала. Вчера громадный орел над нами парил. Потом в этот отщелок полетел Я сразу об Игоре подумала. Случай же был. Орел дочку чабана унес, трехгодовалую. И с высоты на скалы бросил. Чтоб кости разбились. Так им жрать удобнее. – Она вздохнула. – А считаешь себя заботливым отцом! Что там говорить – мужики к своим детям безответственнее относятся, чем бабы.
Бригадир и Лунин молчали.
Святкины пошли в свое ущелье.
Сегодня Лунин жал эфедру просто с устрашающей скоростью. И порезался! Серп наткнулся на толстый одеревеневший стебель, скользнул по нему и глубоко вошел в мизинец. Лунин долго не мог остановить кровь. Больше работать не стал. Спустился к палатке. И с мрачным напряженным лицом заходил перед ней туда и сюда.
Игорек пробовал завязать разговор, но отец отвечал односложно и невпопад. Мальчик пошел к пруду. Так они называли глубокую лужу со стоячей водой, окруженную яркой зеленью. И сама она частично заросла всякими водными растениями, покрылась зеленоватым налетом. Здесь был особый – богатый и загадочный – мир. Игорек мог сидеть тут часами. По луже стремительно плавали мелкие темные жучки. В глубине извивались зловещие пиявки. По дну ползали хищные личинки жуков. Медленно и лениво шевелился скрученный в кольца живой волос. Игорь как всегда смотрел на него с замиранием сердца и омерзением. Мальчику казалось, что если он опустит палец в воду, живой волос мгновенно распрямился, рванется вверх и вонзится в палец.
С запада на небо быстро наползали темные тучи. Задул улан, холодный, пронизывающий. Упало несколько капель. Игорек пошел к палатке. Он просидел у лужи около часа.
Отец по-прежнему ходил взад и вперед. Он не заметил сына. И тут произошло нечто странное. Лунин внезапно остановился и произнес громко и гневно, обращаясь к кому-то невидимому:
– Я ответственный отец! Я, может быть, ответственнее любой матери!
И заходил было снова, но увидал Игорька. Воскликнул:
– Портится погода! Теплые штанишки надо надеть, сынок.
Мальчик не хотел надевать ненавистные штаны. Лунин долго уговаривал, убеждал, упрашивал.
– Это нужно, Игорек. Ты простудиться можешь. Тогда ты, может, девочек стеснялся, но теперь-то мы одни.
– Нет.
– Надевай! – вдруг закричал Лунин.
Его крик эхом отозвался в ущелье. Он почувствовал, что совершает что-то непоправимое, но не мог себя сдержать. Он кричал, обвиняя сына в упрямстве и непослушании. Мельком Лунин взглянул на Игоря и сразу замолк, обмяк. Сын смотрел на него потрясенно, широко открыв глаза. Лунин чувствовал мучительный стыд и раскаяние и в тоже время – благотворное облегчение. Мучительное нервное напряжение разрядилось.
Штаны мальчик так и не надел.
Начался дождь. Игорек залез под одеяло, укрылся с головой. Никогда еще не чувствовал он такой нестерпимой обиды. Мальчик едва сдерживался, чтобы не разрыдаться. Ему хотелось уйти куда глаза глядят. Уйти навсегда. Как тетя Люба. Почему они вместе не ушли!
Он молчал весь оставшийся день. Лунин несколько раз ласково с ним заговаривал, пытался шутить. Мальчик никак не реагировал. Лунин приуныл, его все больше и больше тяготило это молчание.
– Я сегодня на тебя накричал, не сдержался, – серьезно заговорил он.– Это война виновата. На ней я нервы истрепал. До войны я ни на кого не кричал. Кто-то руку на войне потерял, кто-то – ногу. А у меня вот нервы расшатались. – Игорек молчал. – Ну разве я в этом виноват!.. Это тетя Дуся меня расстроила.
Мальчик посмотрел на отца, спросил:
– А где нервы находятся? – Он его простил!
– Нервы во всем нашем теле, – ответил Лунин радостным голосом.
К середине мая на эфедре стали появляться тонкие молодые побеги. Пришел Святкин.
– Зацвела, в некотором роде, чикинда, Резать прекращаем. Такую чикинду собирать нельзя. Будем таровать. Сегодня мешки привезли. Машины за травой двадцать пятого приедут. – Иногда бригадир называл эфедру травой. – За десять дней ты должен всю чикинлу затаровать и мешки к дороге подтащить. Набивай плотнее. Когда будешь зашивать, ухи делай. – Он захватил в ладонь край мешка. – Вот такие. Чтобы можно было ухватиться. Грузить легче будет… Видел две твои, в некотором роде, кучки. Ничего, сухая в основном. Палок мало… Ну, пойдем, мешки разделим.
– Люба нашлась?
– Удрала,– махнул рукой бригадир. – С киргизом. В автобусе их тогда видели. На Иссык-Куль ехали. – Он вздохнул. – Да она всегда, в некотором роде, непутевой девкой была. Пойдет теперь по кривой дорожке вниз.
Долго таскал Лунин мешки к палатке. Только сейчас он понял, как далеко его участок от дороги.
Неделю Лунин набивал эфедру в мешки – таровал. На правую руку надевал брезентовую рукавицу. В отличие от резки эта работа не требовала особой внимательности и напряжения. И не надо было взбираться на гору. Тяжелее оказалось подтаскивать мешки с эфедрой к дороге. Их получилось девяносто четыре. Не капы – их Лекрастрест выдавал лишь для работы, – а обычные мешки из-под муки. Набитые сухой эфедрой, они весили килограммов пятнадцать. Он носил по два мешка, связав их веревкой. Один спереди, другой сзади, веревка на плече. Вскоре стало ясно, что он не укладывается в срок. Лунин начал таскать по три мешка – третий обхватывал руками, прижимал, как дорогого родственника, к груди. И все равно он не успевал. Пришлось таскать и ночью. Лунин уже шатался. Двадцать четвертого, после обеда, пришел Святкин. Ворча и чертыхаясь, он стал помогать. К утру мешки и вещи были на месте. Лунин тут же уснул мертвым сном.
Но никто в тот день не приехал. Вечером он установил палатку, недалеко от Святкиных.
Дни шли за днями – машин не было. Все с нетерпением поглядывали на дорогу. Особенно Лунин. Он опять опасался дурного влияния на сына и боялся услышать от Авдотьи какой-нибудь новый выпад против отцов. Продукты заканчивались. Бригадир ворчал, называл Лекрастрест шарашкиной конторой.
Машины пришли пятого июня.
Перед тем, как сесть в кабину, Игорь в последний раз с грустью оглядел горы, ставшие такими родными.
3
В Лекрастресте прежде всего взвесили машины – с мешками, но без вещей. У
