можем повернуться, виляя задом то туда, то сюда. Стыдоба! – прихлопнул чашкой по столу. – Не надо мне европ, - отказался от синекуры, привычно думая, как и все русские, надвое. – Хочу нести свой крест здесь без иностранного вмешательства в мои внутренние дела. Да и чем больше его отталкиваешь, тем тяжелее он сановится.
- Надо понимать, - не унимался старший, - что ты, и не сбежав, всё равно не здесь?
Виктор широко улыбнулся.
- Да, ты, старшой, как всегда в струе. Верно: я – нигде. Я сам себе и государство, и народ, ещё не обозначенные на карте мира. – Непризнанный государь поднялся, вышел из-за стола, подошёл к стеллажу с книгами, любовно провёл пальцами по разноцветным корешкам, бесцельно проскальзывая по законсервированным в слове судьбам и мысленно прибавляя к ним свою, пока ещё не начатую толком.
- Жизнь, как и всё в этом мире, волнообразна, и каждый, как я уже говорил, пишет свой роман, и хотелось бы, чтобы конец не был ни трагическим, ни пафосным, ни смешным. Вполне возможно, кто его знает, что все пороки, во всяком случае надуманные, сойдут на нет, и останутся только достижения души, а не разума, такие этические ценности, как дружная семья, любимое занятие, наша русская культура…
- Добавь ещё любовь в широком понятии, - дополнил перечень лишённый этого чувства Василий, глядя в спину влюблённого брата.
Тот повернулся, широко и мягко улыбнулся, сморщив нос и сузив залучившиеся глаза, словно от чего-то кислого и от понимания скрытой подковырки.
- Давай лучше – культ здоровья, и подведём черту. – Осторожно оперся спиной о стеллаж, расслабляясь. – Соскоблить бы с нас все нажитые неправдой на пути к справедливости пороки, чтобы остались жизненно необходимые, такие как талант, порядочность и трудолюбие, да добавить врождённые дедовы и пра-пра… необходимые для выживания и размножения… - И ещё улыбнулся, тихо и затаённо, не разжимая рта, и понятно было, что мужик очень добр. – А для себя я бы оставил только один.
- Какой же, интересно? – по-женски полюбопытствовала не в меру порочная абитуриентка в депутаты.
Виктор рассмеялся громче, откинув голову назад.
- Очень простой, понятный и присущий всем – любовь к себе.
Улыбнулся и старший брат.
- Ну, в этом у тебя конкурентов не предвидится.
- В том-то и соль, - подтвердил однопорочный эгоист. – Всегда надо в первую очередь любить себя, чего мы не умеем, быть нужным себе, строить и кропотливо обтёсывать себя, как Микеланджело мрамор, и всем будет на пользу. Если каждый постарается очистить себя, то и общество в целом очистится., не так ли?
- И все будут врозь, - уточнил Василий. – А мы привыкли жить коллективно, общиной. Всегда так жили, и сильны ею испокон веков, только так пережили все экономические, эпидемические и военные беды.
Но и это существенное замечание не смутило индивидуалиста.
- Ты, как всякий закоренелый, задубелый русский, всё оглядываешься назад. Забудь! – посоветовал твёрдо. – Что было, то сплыло. Посмотри, как живут сейчас. Все врозь! Скопились в городах, в спальных района, в многоэтажных и многоквартирных пчельниках, где чсамым главным является не обращать пристального внимания друг на друга, а то ненароком и схлопочешь. Идёт-грядёт самоизоляция. Правда, продвинутые не в ту сторону психологи ещё силятся убедить нас, что жить надо так, чтобы быть востребованным обществом или вообще кем-нибудь. Я – против, мне не надо, мне достаточно профессионального внимания, я должен быть востребован сам собой и только. Всем, и даже лохам, известно, что постройка начинается с одного кирпича, и нужно, чтобы он был надёжным, то есть, качественным и остойчивым. Так и любое общество и любое государство надёжно только тогда, когда каждый социономик в нём не хлюпак. Поэтому строить справедливое общество надо начинать с себя, любимого, не толкаясь и не мешая другим, чтобы все были здоровы и изнутри, и снаружи, как моноблоки, а не стояли, шатаясь и уцепившись друг за друга, чтобы не упасть и не развалить постройку. – Моно-Виктор подошёл к дедову столу, налил в пустую чашку кипятка из термоса, чуть подкрасил бледной заваркой, сунул ложечку малинового варенья, размешал, подвинул деду, отошёл и уселся в кресло у книжного шкафа. – Пожалуй, ты, брат, прав, что добавил культ здорового образа жизни, - навесил на Василия свою прибавку к полезным порокам. – Хорошее здоровье не менее важно, чем все остальные вместе взятые.
- Да эгоисты и так дольше живут, - съехидничал скептик.
Ни один из них не обратил внимания на подковырку.
- Понятно, что душа строит тело, а заметливый народ добавляет втык: в здоровом теле – здоровый дух. Бери пример с президента – он у нас поясной дзюдоист, какого хочешь губера через бедро кинет. И все авторитетные гении отличались богатырским здоровьем и внушительной комплекцией. Кто же поверит недомеркам пусть и с сократовским лбешником? Пётр-император, Столыпин, Резерфорд, Зубр, Шаляпин, Вавилов, Ельцин, Королёв, да всех и не перечесть.
- Забыл Наполеона, - в свою очередь добавил оппонент.
- Да разве он гений? – возмутился раздатчик талант-титулов. – Что ж тогда лягушатник пузатый полез в Россию? Может, и бесноватого фюрера припомнишь? Не хочешь? Так что давай спорт и физику взамен попкорнов и кириешек со смартфонами. Пусть гуманики мотают к еврикам и там проповедуют толерантность, а здесь нужны естественники с крепкими телом и психикой – техноблоки. Слишком много у нас развелось болтунов, - достал, не вставая, со стеллажа какую-то книгу, потряс предметно в воздухе, - Академиков-гуманитариев значительно больше, чем естественников, и абсолютно бесполезных для ВВП. Пусть мотают! А ведь не хотят! Там таких хуже кормят. Понимают, котяры, где сало, а где ГМО. И сами они – гмоники. – Всунул книгу на место. – Мне там тоже не светит Смею, однако, аметить, что эгоизм или духовное одиночество, назовите, как хотите, необходимо и естественно любому таланту, им страдали страдают сейчас все корифеи искусств и науки. Без внутреннего отшельничества ничего дельного не выпестуешь. Это не порок, а природная сосредоточенность всей психики, галлюционизированное состояние, позволяющее увидеть невидимое и услышать неслышное. Зря вы ополчились на будущего корифея, - улыбнулся, прощая. – Умирать-то всё равно приходится в одиночестве, даже если соберётся толпа скорбящих по безвременно ушедшему от них – и слава богу! – талантливому общественному деятелю, от которого так много ждали и не дождались.
- Меня среди них не будет, - обрадовала старшая сестра, не собиравшаяся хоронить себя раньше.
Будущий покойник-одиночка сокрушённо помотал талантливой головой.
- А я-то надеялся на приличный венок от местечкового депутатства и обильные слёзы сожаления одной из него.
- Комедиант! – нагрубила вместо достойного некролога будущая притворно скорбящая.
Виктор рассмеялся, легонько прихлопнув себя ладонями по коленям.
- Да все мы комедианты в жизни. Даже когда остаёмся наедине с собой, и то не перестаём притворяться. А если сбросить маски, то впору и застрелиться. Вот почему не рекомендую подолгу задерживаться у зеркала. – Энергично почесал затылок, прикрытый короткой русой шевелюрой. – Конечно, очень хотелось бы понять, зачем мы коптим небо, зачем творим потребное и непотребное, и что нам за это будет. Но… пока ничего не светит, и живём, как можем, только для того, чтобы как-то выжить. А зачем? Полный мрак! Где та идейка, что вдохновила бы на праведное житьё со светлым будущим? Где? И что она из себя представляет на вкус? – Спросил у всех, но, судя по всеобщему умолчанию, никто не знал. И в черепушке ничего не вычесалось. – Её нет! Думается, такая должна сначала зародиться в каждом, а уж потом вылупиться наружу, соединиться и устремиться вдаль, таща за собой всю кодлу к ясной мечте. Хорошо бы она была связана с экологией во всех её проявлениях: в чистоте души, разума, окружающей природы, всей Земли и Космоса. Даёшь первозданную Землю!
- Чего ты ёрзаешь зазря? Живи, как распорядилась божья воля, твори то, что предназначено судьбой и природой. Ты же – приверженец её? Чего тебе ещё? Не ломай себя вредными раздумьями, - посоветовал разумный брат, интраверт, замкнувшийся в своём внутреннем мире и нашедший себя в непротивлении злу. Виктор отрицательно помотал головой из стороны в сторону.
- Не получается – заносит! В жизни всегда идёт борьба между разумом и страстями, и уклоняться от борьбы – ещё большее зло и преступление перед природой, чем следовать за ней без понятия, тормозя общее продвижение и обновление, немыслимые без борьбы. А кто трусливо или равнодушно уклоняется, ссылаясь на то, что жизнь и так всё расставит по местам, попросту слабак. Я – не из тех, - и порывисто встал. – Всё! Хватит! Заболтали совсем! – попенял осоловевшим слушателям рода Ивановых. Посмотрел на часы. – Ого! Мне пора!
- Потащишь веник своей? – ревниво скривила скобчатые губы Василиса-краса.
Виктор хмыкнул, не разжимая рта.
- Обязательно! – подтвердил в пику. – Но спешу не туда – ело есть.
Василий взглянул на закоренелого бездельника с недоверчивым интересом.
- У тебя – и дело?
Деловой братишка улыбнулся пошире.
- Представь себе – есть! – И с гордецой в голосе: - Да ещё какое! – и, чуть помедлив, интригуя навостривших слух родичей, сообщил, как обухом огрел: - Подрядился в защитники женоубийце – процесс обещает быть громким.
- Дай бог, чтобы ты его проиграл, - с негодованием пожелала добрая старшая сестрица.
Адвокат благодарно склонил непутёвую голову.
- благодарю. Ещё надо забежать в избирком, проконсультироваться по организации нашего депутатства. – Василиса, порозовев, смущённо засопела. – Так что: адью, граждане присяжные и избиратели, гуд бай, гутен таг вам и всего хорошего. – Подошёл к столу, сунул в рот оставшуюся печенину, взглянул, обернувшись, в замутневшее предвечерними сумерками окно.
-6-
- Скоро настоящая весна, весеннее равноденствие, новый год по понятиям наших мудрых древних предков, существовавших по природе, а не по выдумкам полит-жрецов, и хочется верить, что она принесёт нам свежие и молодые ощущения скверного бытия и хотя бы проблески на пути к совершенству и счастью. – Виктор глубоко выдохнул, не очень-то уповая на собственные благие пожелания.
- Да, - хмуро подтвердила мать, - скоро опять горбатиться от зари до зари на грядках, словно вынашивая каждый оживающий росток, - сказала и словно примяла старый, заставив Ивана Ивановича склониться над столом, опершись на руку, и отвернуться, чтобы спрятать посчастливейшее лицо. Ему тоже светило горбатиться, но не на грядках, а на берегу недалёкого пруда с заросшими густым камышом берегами, чутко улавливая слабые ленивые подвижки алого поплавка на стальной глади воды с пробегавшими по ней клочками рассеянного тумана. Славное времечко, когда можно рассредоточиться, расслабиться и не жалеть пенсионера, выкинутого из подвижной жизни и с дороги к светлому будущему. – У дома надо править крышу, пробитую осенними злыми ливнями, крыльцо прохудилось, чистить-мыть, вытаскивая хлам, накопившийся невесть с чего за прошлое лето, и ждать с нетерпением и надеждой тепла, тепла, тепла… и чего-то нового, проскальзывающего каждый год мимо.
Василий поднялся, подошёл к матери, обнял сзади за
