насчёт того, что они все тебя возненавидят, то это миф и невозможность. Женское общество никогда не было единым в своих взглядах и даже при полном единодушии, в нём не найти двух одинаковых мнений. Так что на этот счёт не переживай, и среди них обязательно найдётся одна такая, кто тебя как раз оценит за эту твою гонимость и это твоё противопоставление обществу. А что тебе и по большому счёту каждому из нас надо, как только быть по достоинству оценённым той единственной. – С глубокой печалью сказал граф. И как понял Чарльз, то граф имеет все основания быть возмутителем спокойствия и преследователем дам, плюс к этому Чарльз догадался, чем мотивировался граф, приглашая его к себе. Он хотел посредством его и его идей, преотлично провести вечер, посмеявшись над этими степенными, столь серьёзными на свой счёт дамами.
– Говорите, что ваша родословная самая наидревнейшая из всех известных, – с глубоким подтекстом, о наличие которого никто не мог догадаться и предположить, обращался к герцогине Брукеншильдской, граф Сельжук, – что ж, не имею ничего против этого. Посмотрим, что ты, старая карга, скажешь, когда Чарльз, аргументировано и обоснованно подведёт тебя к твоему дальнему родственнику, бабуину. – Уже про себя усмехнулся граф Сельжук, представив эту выразительную картину падения герцогини внутрь своего пышного платья. Куда он вслед заглянет и с серьёзным видом аукнет туда внутрь: «Герцогиня, вы от нас определённо что-то важное утаиваете». После чего все гости разволнуются и всполошатся, начав избегать Чарльза, как прокажённого. Ведь он в один взгляд на них раскроет всю их родословную, и тут приводи, не приводи документальные свидетельства того, что ты прямой потомок самого Вильгельма Великого, всё равно сказанные во всеуслышание слова Чарльза, перевесят все эти ваши доказательства.
– Если быть на ваш счёт до скрупулезности откровенным, а по-другому я не могу поступить, когда имеешь дело с такого вида человеком, – прижатый к стенке сэром Ланкастером, в одном лице благородным человеком со связями и отъявленным драчуном, чему потворствует его от рождения крупная мускулатура, Чарльз, как человек разумный и благоразумный в одном лице, не мог ответить ему иначе, когда сэр Ланкастер поинтересовался у него, из какого вида обезьян он выродился (сэр Ланкастер всегда столь прямолинеен и откровенен, когда имеет дело с умными людьми, ну и когда он выпимши).
– Вы, сэр, вылитая горилла. – После небольшой внимательной паузы к сэру Ланкастеру, Чарльз в уме перекрестился (тогда он ещё не смотрел на мир так натуралистически критично) и, зажмурив глаза, всё как есть ему сказал. Сэр Ланкастер, несколько удивлённый такой смелостью Чарльза, только почесал себе затылок и, отпустив Чарльза, отправился искать зеркало, чтобы, так сказать, наяву проверить это утверждение Чарльза.
Но сэр Ланкастер это одно, а вот дамы это несравненно с ним другое, и как им можно такое сказать, когда ты и самые приятные для их ушей слова, не осмелишься им туда прошептать. И Чарльз, толкаемый сзади в бок графом Сельжуком, собрал всю силу воли в кулаки, в которые он сжал пальцы рук и принялся разглядывать окруживших его с графом полукругом дам, за спинами которых маячили их обеленные сединой и тяготами семейной жизни супруги, а также молодые офицеры, наивно полагающие, что в браке нет ничего плохого, как это утверждают все эти умудрённые семейным опытом благороднейшие мужи.
– Если это так, то почему тогда, все эти мудрецы поголовно женаты? – задавались вот такого рода вопросами молодые офицеры, находясь в поиске и не только истины. – Несомненно, одно, – находили ответ на этот свой вопрос молодые офицеры, – эти господа женатики, за долгое время своего брака осточертели своим молодым супругам занудством и крохоборством. Да и их преклонные года не способствуют взаимопониманию, ему подавай тяжёлую музыку Баха, а она хочет кружиться в вальсе под музыку Штрауса, он надевает тяжеловесные штаны и всё чёрное, а её одежда так порхающее легка и светла, что и не заметна. И они, эти старые хрычи, опасаясь, что их молодость возьмёт своё, видя в нас удачливых соперников, решили нам голову заморочить всеми этими глупейшими выдумками о браке.
Ну а когда присутствует такая разность взглядов на дам, то не трудно догадаться о том, что сейчас думали и как смотрели на своих и не рядом стоящих дам, в призме взгляда на Чарльза, все эти господа. И если молодые офицеры начинали хмуриться, когда взгляд Чарльза останавливал свой взгляд на даме с загадочным лицом и мужем где-то сзади, то супруг этой дамы наполнялся воодушевлением, в ожидании комедии. – Наконец-то, хоть кто-то скажет этой стерве правду. – Одновременно краснел и бледнел в предчувствии развязки, да тот же сэр Дуфри, жалкое ничтожество в глазах его супруги, леди Дуфри, и отъявленный подкаблучник в глазах мужского сообщества. При этом сэр Дуфри даже не задумался о том, что будет после того, как только этот Чарльз запишет леди Дуфри в макаки. А зря. Ведь он можно сказать, единственный из всех, кто прекрасно знает склочный характер леди Дуфри, и на что способна она в гневе (а вот один молодой офицер этого всего не знает и оттого влюблён в неё, ведь она внешне привлекательна).
И только стоило Чарльзу, не задумываясь о последствиях, но при этом максимально смягчая свои слова, сделать предположение, что родословная леди Дуфри несомненно уходила в глубь веков и его далёкие предки, судя по ней, вели активный образ жизни, а этого в итоге показалось мало для леди Дюфри и она потребовала ещё подробностей, а он вдруг не удержался и ляпнул: «Ваши предки леди, предположительно все вышли из макак», как тут же всё и закрутилось вокруг впавшей в истерику леди Дуфри.
Правда, не вот так сразу, а вначале онемевшая леди Дуфри, потрясённая услышанным, выдержала паузу, и как только Чарльз было подумал: «Пронесло», то как разродится криком: Сэр Дуфри! – А сэр Дуфри, оглушённый пониманием своей недальновидности, от страха присел в коленях и таким образом попытался от своей супруги спрятаться. Но куда там, когда зов леди Дуфри образовал коридор между ею и самим сэром Дуфри, на которого теперь со всех сторон смотрели гости графа и с нетерпением ждали от него возмущённой реакции на это публичное оскорбление его супруги со стороны этого Чарльза. И если насчёт всей этой публики сэр Дуфри вообще не беспокоился, то вот обращённый на себя взгляд со стороны леди Дуфри, он не мог игнорировать. И сэр Дуфри, сглотнув комок страха, виновато посмотрел на леди Дуфри и, явно решив поиздеваться над ней, ещё спрашивает её. – Что случилось, дорогая?
– А ты не знаешь?! – вопрошает леди Дуфри, потрясённая такой не внимательностью к себе со стороны сэра Дуфри, этого эгоиста и собственника, для которого её заботы и волнения никогда не были интересны, когда есть собственное я. И, судя по тому, что сэр Дуфри пожимает плечами, то он решил довести леди Дуфри до белого каления. Что у него с лихвой получилось – леди Дуфри не только побелела, а её чуть ли не начало трясти при виде такого эгоизма сэра Дуфри (как понял к своему сожалению сэр Дуфри и все остальные, то Чарльз был забыт леди Дуфри и сейчас для неё представлял интерес только сэр Дуфри).
– Его супруге прилюдно наносят оскорбление, – вперившись взглядом в сэра Дуфри, начала накручивать себя леди Дуфри, – а он не то что бы не слышит, а его это не касается. Так, сэр Дуфри? – таким холодным тоном голоса это спросила леди Дуфри, что всем вокруг стало страшно за сэра Дуфри, включая его самого. И сейчас бы, наверное, сэру Дуфри прилюдно несдобровать, – леди Дуфри была готова вынести на всеобщее обсуждение свои взаимоотношения с сэром Дуфри, врезав ему по его нахальной физиономии сумочкой, – если бы не граф Сельжук, вовремя вмешавшийся в назревающий конфликт.
– Леди Дуфри, – окликнув леди Дуфри, граф привёл её в чувства, – я, несомненно, уважаю вас и ваше желание быть самой собой, но вы находитесь у меня дома и уж извольте подчиняться установленным мною порядкам и правилам. И я вас убедительнейшее прошу, не спешить с выводами и отложить решение возникших вопросов на потом. – С чем граф оставляет усмирённую леди Дуфри, а сам возвращается к Чарльзу, о котором все временно забыли.
– Ну так что, Чарльз, – обращается к нему граф Сельжук, – на этом остановимся или как? – А Чарльз ничего больше так не хотел, как не начинать этот сеанс откровения (а по другому его и не назвать, когда обращаешься с прорывными идеями к далёким от науки людям, а они склонны всё упрощать и смотреть на них с позиции обывателя – вот почему и возник этот вопрос о происхождении человека от обезьяны), а уж когда его к этому вынудили, то он только и хотел, чтобы побыстрее закончить этот свой перекрёстный допрос. И Чарльз согласно кивнул графу. И на этом, пожалуй, всё и закончилось бы, но тут вдруг, из этого их дамского окружения, доносится бархатный голос, с первого взгляда очень понравившейся Чарльзу молодой леди, и продолжение вечера, как того желал Чарльз, не сместился в сторону столовой, а получил своё продолжение здесь. Против чего, что удивительно, ничего не имел против Чарльз, ведь этот голос принадлежал, как потом он узнал, той самой фрейлин Лизе (почему фрейлин и что такое фрейлин, когда есть фрейлина, – может это какая-то игра слов и понятий, – то это так и не удалось узнать).
А прекраснейшая из всех фрейлин, фрейлин Лиза, всем поголовно молодым офицерам здесь нравилась, в том числе и благовоспитанным господам, состоящим в супружеских отношениях со своими супругами, и так сказать, к неимоверному возмущению и шушуканью за её спиной всех остальных леди и даже фрейлин, имела на них всех большое влияние. Так что когда она выразила своё недовольство, обратившись к Чарльзу: «Так нечестно», то всем до единого господам в этом зале, в число которых входил и Чарльз, обуреваемых жаждой справедливости, немедленно захотелось выяснить у этого подлеца, Чарльза, как он посмел быть нечестным по отношению к фрейлин Лизе.
– Что нечестно? – сурово посмотрев на Чарльза, милейше спросил фрейлин Лизу граф Сержук, когда дело касается женской чести и справедливости, то беспощадный даже к своим друзьям человек. Так что Чарльзу не помешает три раза подумать, прежде чем ему придётся отвечать на ещё не заданный вопрос фрейлин Лизы.
– Я тоже хочу, чтобы господин учёный, – фрейлин Лиза на этом месте так приободряюще посмотрела на Чарльза, что он тут же приобрёл для себя смертельных врагов из числа молодых офицеров и ещё парочка семейных господ решили с ним не знаться и не подавать при встрече руки, – заглянул в прошлое и поискал для меня …– здесь фрейлин Лиза задумалась и после небольшой паузы добавила, – скажем так, тех, с кем меня могла связывать родственная связь.
Что и говорить, а фрейлин Лиза своим заявлением внесла диссонанс в разумение всех молодых офицеров, части господ из числа обелённых мудростью, и даже самого графа, не знающего, что об этом думать.
– Вы действительно этого хотите, фрейлин Лиза? – спросил Лизу граф.
– Да, хочу. – Глядя на Чарльза, уже потерявшего часть себя под этим её лучезарным взглядом (он дал слабину в коленях и приспустился вниз
