Тимофей с Максом были мужчинами одинокими. И уже давно. Потому что жена Тимофея и мама Макса Марина умерла уже три года назад.
А до того как это случилось, были они настоящей семьёй. И никто им не был нужен. Жили себе в большом городе и любили друг друга. Сначала Марина с Тимофеем, а потом, когда привезли домой свёрток, перепоясанный синей ленточкой, то – и «содержимое» свёртка.
А «содержимое» было такое!.. Такое славное, что не любить его было просто нельзя! Когда родители склонялись над ним, то младенец внимательно «изучал» лица взрослых, переводя небесные глаза с отца на мать и обратно. И даже сопеть начинал и брови хмурить, словно старался запомнить этих самых главных для себя людей. А потом… потом начинал улыбаться беззубыми дёснами, приходя в полный восторг от того, что вся семья в сборе.
И всем троим казалось, что счастью не будет конца. Никогда.
И было так до тех пор, пока не пришло время родиться брату Максима…
А вот на него у мамы Марины уже просто не осталось сил: умерла она вместе с так и не родившимся братом, которому даже имя придумали уже…
Горевали и плакали они довольно долго. Потом Макс подошёл как-то вечером к пьяному отцу, положил ему руку на плечо и совсем по-взрослому, как и подобает десятилетнему мужчине, сказал:
- Ладно, пап. Хватит. Давай уедем куда-нибудь далеко отсюда, построим дом и начнём жить без маминой помощи.
Тимоха мутными пьяными глазами глянул на сына, опять увидел, как тот похож на Марину, и согласился.
Уехали. В ту страну, где горы чередовались со степями, а люди были раскосы, наивны и добры. Они пели свои простые тягучие песни, летевшие куда-то вдаль, как большие птицы. А так как слова их были непонятны, то казалось, что поют они о Марине и о том, как Тимохе с Максом без неё плохо жить на белом свете, в какую бы из его частей они ни забрались.
И построили дом мужики. Большой и просторный. А комнату на втором этаже, из окна которой были видны сияющие льдом горы, назвали «Маминой комнатой», потому что оба точно знали, что Марине бы там понравилось.
И обои в этой комнате для девочки были розовыми, и полог над кроватью – тоже розовый, и портьеры. Сюда приходили они, когда хотелось поговорить по душам и сказать друг другу самое важное, что сейчас было в их жизни, потому что верили, оба, что и Марина здесь с ними. И тоже слушает. И помочь хочет.
Сюда однажды позвал Тимофей сына. Сели они как всегда рядышком, на мамину кровать, и смотреть на горы стали. Не торопились оба с разговором, потому что знали: созреть он должен. А когда созреет, слова сами собою найдутся и польются неторопливым потоком. И обязательно будут правильными и добрыми, нужными словами.
Когда слова пришли, Тимоха положил руку на плечо сына, всё так же глядя на горы за окном, и начал:
- Знаешь, сын, а я влюбился…
По тому, как напряглась спина мальчика под рукой, понял Тимоха, что не с тех слов начал. А потому заторопился, чтобы исправить неточное.
- Это другая женщина. И люблю я её по-другому, не так как маму любил. Но – всё равно люблю. Её Ира зовут. Хочу, чтобы она с нами жила. В этом доме…
Потом опять заторопился:
- … не в этой комнате, конечно. Эта всегда маминой будет. Ты можешь не называть Иру мамой, если не захочешь, но… может, потом, когда-нибудь… у тебя это получится…
Максим как-то «вывернулся» из-под руки отца, встал между ним и горами за окном и прямо глянул тому в глаза:
- Ты – отец. Тебе и решать. Но у меня… не получится… папа…
И – всё. И ушёл. Не стал больше разговаривать.
А вскоре в доме у гор появилась Ира. Когда Тимофей знакомил её с Максимом, тот протянул новой женщине руку и только и сказал:
-… здравствуй…те…
И опять ушёл. Потому что дом был большой, и жить в нём можно было людям, даже не встречаясь друг с другом.
Так вот и стали жить, словно играя в прятки. Только Тимоха с Ирой всегда «вадили» - искали Макса. А он всё «прятался» и «прятался».
Когда же Ирин живот заметно округлился, и ходить по дому ей с каждым днём становилось всё тяжелее и тяжелее, она «поймала» Макса однажды в маминой комнате, робко постучавшись перед этим в дверь.
- Макс, можно мне войти?..
Он сидел на маминой кровати и смотрел на горы, которые сегодня как-то уж очень хороши были в свое перламутровой чистоте и какой-то … тихой честности. Ира тяжело, чуть перевалившись набок, села рядом с мальчиком и тоже на горы смотреть стала. Когда же нужные слова пришли, она заговорила:
- Максим… Я знаю, что никогда не стану для тебя мамой. И даже не пытаюсь этого сделать. Но прошу тебя: не мешай мне… нет, неправильно: разреши и помоги мне любить твоего отца. Он ведь – муж мне. И отец моего сына. А сын его – твой брат…
Тут Ира взяла Макса за руку и положила её себе на живот, где будущий брат вдруг толкнулся ножкой… Или – ручкой? Потому что понял, наверное, что знакомится со своим старшим братом, которого будет любить сразу же, как только родится. И они вдвоём станут приходить в эту комнату и вместе смотреть на горы, потому что ведь горы у нас – общие. И жизнь общая. Ибо все мы живём в одном доме, пусть и очень большом, где можно спрятаться друг от друга…
|
