Злейший враг. Главы 8 - 9

мисс Арабелла... она такая... такая... — он не мог даже подобрать слово, чтобы выразить свое восхищение возлюбленной капитана. — Жаль, что она выходит за другого. Эх, будь Питер в добром здравии, наверняка попытался бы отбить ее у лорда... Я бы попытался!»
Джереми улыбнулся своим мыслям. Вдруг чья-то рука встряхнула его:
— Эй, Джереми, ты что, пьян?
Обернувшись, он  увидел перед собой мрачного Ибервиля. За ним виднелись несколько пиратов с «Элизабет» и «Лахезис».
— Нет... не пьян. Что случилось?
— Хотел у тебя узнать! Правда, что Питер умер?
Джереми даже подскочил на месте:
— Как умер?! Когда?
— Так ведь это ты отправился его спасать, Джереми Питт! Так почему же ты тут сидишь и лыбишься, когда уже весь город болтает о смерти капитана Блада! –  в голосе капитана "Лахезис" прорезалась злость.
— Погоди, – Джереми попытался собраться с мыслями. – Когда мы в последний раз виделись, не сказать, чтобы Питер себя отлично чувствовал, но Пако сказал, что он выживет. Откуда стало известно о его смерти? Ни «Арабелла», ни «Атропос» не могли прийти так быстро, – рассуждал он вслух. — Ведь так, Ибервиль? Их нет в гавани?
— Нет.
— А, — он вздохнул с облегчением, — так это наверно голландцы наплели... Капитану здорово досталось на Ямайке. Видать, кто-то из тех, кто был на «Летящем», принял его за умирающего да и пустил слух.
— А почему ты болтаешься тут один?
— Нам пришлось разделиться, они на одном из этих райских островков, на полпути между Эспаньолой и Ямайкой и останутся там, пока Питеру не будет лучше.
Питт помолчал немного, а потом сказал вполголоса:
— Может не будем никого разубеждать? Думаю, сейчас капитану полезно побыть немного в числе мертвых, чтобы никто не кинулся его искать, пока он не оправился. Разве что д'Ожерону стоит шепнуть словечко.
Ибервиль кивнул:
— Мои люди будут держать язык за зубами.
— А ты не думаешь ли вернуть Хагторпу его старушку «Элизабет»? Он уже скучает. Я пойду с тобой.


***

Открыв глаза, Блад с изумлением обнаружил над собой не каменный свод  камеры, а навес из пальмовых листьев. Легкий бриз касался покрытого испариной лица, неся запах моря.
В поле зрения возникла ухмыляющаяся физиономия Волверстона:
— Ну наконец-то, сколько можно валяться! С возвращением, капитан!
— Нед?!
— Он самый! Ты что, не помнишь, что я с ребятами зашел навестить тебя в Порт-Ройяле? А потом нам показалось, что тебе не слишком по вкусу местное гостеприимство, так мы и прихватили тебя с собой!

...Торжество пополам с вожделением на лице Бишопа, смутные  тени, и боль, боль, боль...  Блад заставил себя улыбнуться:

— Как же вам удалось?
— А, в другой раз поговорим, вон вижу, что сюда подгребает твой индеец. Сейчас меня погонит прочь, колдун проклятый! Пойду, пока он не превратил меня в жабу. Он тут всем заправляет.
Волверстон в притворном ужасе зажмурил  глаз. Питер взглянул ему за спину и увидел Пако.

Индеец молча осмотрел  его, и судя по всем, остался доволен. Он присел рядом и поднес к его губам сосуд, сделанный из высушенной тыковки. Блад без возражений проглотил содержимое, оказавшееся на вкус редкой дрянью и закрыл глаза.

На лоб легла  рука Пако.  Тот начал тихонько напевать на своем языке, и Блад почувствовал, что засыпает.

«Если бы можно было спать вечно и без сновидений...»



***



В первые дни  Питер пребывал в зыбкой полуяви. Силы постепенно возвращались, однако его не оставляло ощущение глубокой холодной тени, окутывающей его.  Словно часть его души так и осталась в залитом кровью пыточном подвале, и он застыл меж двух реальностей. Временами ему казалось, что он все еще лежит на полу камеры, а райский островок видится ему в бреду. Яркие краски тропиков, моря и неба были смазанными, блеклыми, а крики птиц и голоса людей, наоборот, приобрели пронзительную и раздражающую резкость.

И было еще кое-что. Арабелла! Арабелла, которая пришла к нему...

Волверстон, сидя возле него,  то проклинал Бишопа  и всех его потомков до седьмого колена, то громогласно радовался их удаче и делился своим планами  надраться по этому поводу в каждой из таверн Кайоны, а потом вдарить... да не важно, по кому! Блад молчал, иногда кивая, однако  смысл сказанного почти не доходил до него: в ушах продолжали звучать слова Арабеллы, обращенные к тюремщику, и ее серебристый смех.

Неужели  она пришла, чтобы насладиться видом его мучений? Она так ненавидит и презирает его? А он еще гадал, увидит ли ее на суде. Никакие доводы разума, призывавшего прекратить терзать себя и наслаждаться жизнью и вновь обретенной свободой, не могли заставить замолкнуть голос раненого сердца, ведь не смотря ни на что, он продолжал любить ее.

Пако  тоже был все время рядом. На его  будто вытесанном из камня лице ничего нельзя было прочитать, однако во взгляде индейца Бладу чудилось неодобрение.  Колдун касался горячими пальцами то  его лба, то висков. Зачем, Пако, ведь здесь бессильны зелья и великое умение воинов твоего народа? Блад  хотел бы сказать это вслух, но лишь слабо усмехался, прежде чем провалиться  в сон.

Снилось ему, впрочем,  одно и то же: он, на своем корабле, преследовал галеон дона Мигеля, на котором была Арабелла. И никак не мог догнать. Там, у горизонта, наползала тень, шел грозовой шквал, надувая паруса «Милагросы», а над головой Блада светило беспощадное солнце в черном небе, и ветер стихал, пока не наступал мертвый штиль. И его «Арабелла» замирала, впаянная в неподвижное море, такое же черное, как и небо.





***

Джереми Питту не терпелось увидеть своего капитана. За время его отсутствия  для Блада соорудили что-то вроде хижины с крышей из пальмовых листьев. Выпрыгнув из шлюпки, Питт торопливо направился к хижине, однако на полпути был остановлен Пако, который тронул его за рукав:
— Друг капитана должен говорить. Капитан страдать, но не тело. Страдать Ка, то, что внутри, – английский индейца оставлял желать лучшего, но Питт догадался, что тот пытался сказать.
Войдя внутрь, он обнаружил, что Блад уже полулежит на устроенном для него ложе и выглядит намного лучше. Вот только в глазах была тоска. Пако сказал, что физически он не страдает...
— Как ты, Питер? — робко спросил Питт.
— Хорошо, – ответил тот равнодушно.
— Оно и видно, — пробормотал Джереми.
«В чем же дело?», — подумал он расстроено.
Ему пришлось уйти,так ничего и не добившись.

На следующий день повторилось  то же самое. Питт не выдержал и спросил прямо:
— Что тебя гнетет? Ты как будто не рад вырваться из лап смерти. В конце концов это неблагодарность... да даже по отношению к мисс Бишоп, – добавил он, вспомнив самоотверженную девушку.
В  глазах Блада вдруг сверкнула ярость.
— Не смей называть это имя!
— Но почему?! Ведь без нее вряд ли нам удалось освободить тебя!
— Что ты несешь, причем тут мисс Бишоп?
Блад не сводил с Джереми гневного взгляда. Но уж пусть лучше гнев, чем запредельная тоска, и молодой человек заторопился:
— Вначале мы взяли мисс Арабеллу в заложницы...
— Ее – в заложницы?!
— Ну да. Странно, что Волверстон не сказал тебе, это была его идея...
Блад неопределенно пожал плечами: возможно старый волк и пытался что-то рассказать, ведь он почти не слышал обращенных к нему слов. Однако вряд ли Нед осмелился  упоминать про эту свою идею.
— Понимаешь, Питер, времени было в обрез, а мы не знали, как и подступиться. Но она сказала, что поможет нам по доброй воле...
— Но почему?! — спросил потрясенный Блад.
— Она сказала, что по ее вине ты отказался от офицерского патента и влип в эту историю. Она хотела все исправить.
— И что же она... сделала? –  голос Блада дрогнул.
— Мисс Бишоп должна была отвлекать внимание охраны, чтобы дать нам возможность проникнуть в тюрьму по тихому. Я не знаю, каким чудом, но ей это удалось. Ты должен спросить Волверстона, ведь он был там, а не я.
— Невероятно...  

Питт, видя, что капитану стало не до него, потихоньку ретировался.
«Теперь все наладится», —  подумал он.

Блад, погруженный в свои мысли, не заметил его ухода. Он не мог представить Арабеллу в такой роли.
Перед его глазами вновь возникла сцена, разыгравшаяся в его камере, на этот раз с самого начала. И он вспомнил ее взгляд, устремленный на него, полный ужаса и сострадания. Потом заговорил начальник охраны, и перед ним оказалась совсем другая женщина.
Почему он  забыл этот взгляд? Как же он ошибался! Да, сострадание и врожденное чувство справедливости побудили ее... все исправить. Чистая душа и твердость духа. Разве он не убедился в этом еще в Бриджтауне,  где  она была  единственной, кто проявил милосердие к пленным испанцам?
Отчаяние резануло, заставило скрипнуть зубами. А что, если? Если свадьба еще не состоялась? Да даже если и состоялась! Он нашел бы способ взять Порт-Ройял! Пальцы сжались, будто стискивая эфес шпаги. На миг привиделось, как он идет по горящему, разрушенному  городу. Трупы на улицах. Кровь на полу коридоров губернаторской резиденции....

"А потом?" -  спросил холодный, чужой голос. - "Убьешь Уэйда, ворвешься в спальню его супруги. И? Что будет потом?"

Отвращение  и презрение в глазах Арабеллы. Гневая складка возле губ. Полные ненависти слова:

"Вон, господин пират!"

Блад перевел дух, отгоняя наваждение.

Арабелла в любом случае потеряна для него, она предпочла другого и это правильно, но он, по крайней мере, не будет  так чудовищно несправедливо судить о ней. Ему остается лишь сожалеть о несбывшемся и глубоко в душе хранить драгоценные воспоминания.

«Прости меня, моя дорогая, и будь счастлива...»



***


В  Бладе как будто в самом деле произошла перемена.
Он вновь начал смеяться соленым шуточкам Волверстона. И это был все тот же их  капитан, разве что синие глаза казались ярче, чем прежде, может быть потому, что его волосы, прежде черные как смоль, засеребрились на висках.
Надежды Питта оправдались, но лишь отчасти. Их разговор  рассеял тьму, окружающую Питера, однако в его душе  был разлад, наметившийся еще до похищения и только усугубившийся сейчас. Тогда он не оставил себе ни минуты свободного времени. Теперь, в период вынужденного бездействия, он мог глубже заглянуть в себя.
Он был сыт по горло жизнью корсара, переполнен ею, словно вздувшаяся после осенних дождей река. Да, сотни людей идут за ним, но все это длится, пока он — удачливый капитан, ведущий их в новый набег. А он не чувствовал больше азарта, доселе толкавшего его в самые рискованные и дерзкие авантюры.
Пройдя через ад, уготованный ему ненавистью его злейшего врага, он осознавал, что возврата к прежней жизни быть не может.
«Старею. Видимо, пора остепениться, - он горько и иронично усмехался своим мыслям: - Жениться, наконец. Почему бы и нет? На Мадлен».
Блад подолгу говорил с Пако. Его очень интересовала медицина индейцев и тот привидевшийся лес, где он встретился с колдуном.
— Да, — важно говорил Пако. — Это Лес Предков. Пако нашел там твой Ка и прогнал прочь.
— Так значит, возможно видеть одинаковые сны?
— Это не сон, ты заглянул за Грань. Твой Ка уже почти стал Айа, но Пако помог ему вернуться.
Тогда Блад стал расспрашивать про верования и философию индейцев и пришел к выводу, что белый человек, самонадеянно и безо всяких на то оснований, присвоил себе право карать и миловать и называть всех, отличных от него, дикарями,