гипертрофированной самоуверенностью посчитал,что натянув на себя, на свои обнаженные нервы, мою порченную татуировкой и побоями кожу, раскусил и распознал меня до конца, до самого дна,до той жуткой и зловонной темноты, иначе называемой памятью, куда я и сам-то порой боюсь заглядывать…
Поняяяял…Да. Почти.
Одного только не сумел ты понять,что не мог,пойми не мог я поступить иначе. Не мог. Ты бы пожалуй и года в таком дерьме не выдержал бы, а я.…
Кстати,сынок, бритва твоего деда,трофейная,привезенная им с войны,уже без малого сорок лет как застряла где-нибудь в изломе канализационной чугунины… Сгнила уже пожалуй…
…А самолет? Ну что право за фокусы? Зачем было повторять глупость то мою?...Я тогда оказался без копейки денег(с матерью окончательно разосрался,идиот),занимать не хотелось,да и кто даст, если честно? Соседи такая же нищета и голытьба как и мы…На весь пяти подъездный дом всего две машины: одна инвалидка дяди Гоши,летчика,героя Советского Союза, другая- Запорожец Нестеровых, спекулянтов и торгашей…
Да и на экзамены я опаздывал…
А у тебя и деньги и паспорта и визы…Эх,дурачок ты все таки у меня сынок,дурачок.
…Когда через некоторое время, исполнительная и верная Клавдия Мироновна заглянула в кабинет своего патрона,тот сидел за столом, при выключенном освещении,без рубахи и галстука,пил холодную водку стакан за стаканом,курил роняя пепел на умастиченный паркет и плакал,беззвучно и горько.
В кабинете постепенно становилось все темнее и темнее и лишь ,бледное, лишенное загара тело генерала оставалось единственным светлым пятном, на фоне темной отделки кабинета,некогда принадлежащему первому заместителю всесильного Ежова.
На левом предплечье плачущего генерала, с трудом читалась довольно наивная,глуповатая наколка
