венецианской мазни — штукатурки, словечки «отточенто», «караваджио» и «рафаэлло» сыпались из них, как из рваного мешка, а Костик скромно, утверждал, что: «Сейчас мы лучшие в городе мастера… А, пожалуй даже, и в Европе». Конечно — он же на три дня в Италию летал: пиццы поесть. А «макаронникам»-то куда до наших двух парней, один из которых и шпатель увидал только на Ушакова, а второй про «венецианку» прознал почти уж два года назад! Но не всё, знать, в их мире ренессансного разноцветья было так радужно — никак они не могли мимо меня, каменотёса убогого, спокойно пройти, чтобы чего-то обидного и колкого не сказануть: чёрной завистью тлели пацаны. Без этого, сказанного, верно, вдохновение великих европейских мастеров не охватывало. Как пояснял Гриша: «А ты в ответ ведёшься! Ты не ведись — не обращай внимания!»
Легко сказать — когда у тебя над душой стоят, буквально.
Даже сторонний охранник, что дежурил теперь во флигельке у ворот, мне однажды не сдержался:
— Да они тебя, с твоей работой, к хозяину ревнуют Но, и вправду, посмотреть: у всех «косяки» в работе случаются, а у тебя — ни одного!
— Так пусть становятся рядом да шабашат — камня на всех хватит.
Кишка тонка! Костик в первую осень попробовал: на половине столба и «сдулся». А Олежка отмазывался, что эта работа никакого интереса в нём не вызывает.
Конечно — только если за другим подсмотреть!
А Костик ещё и телохранителя хозяина боялся пуще огня, от страха на других «жути» пытаясь нагнать:
— Не переживай — Миша на тебя делянку в лесу уже выделил! — кривил свои пухлые губы в усмешке он.
Можно было б, конечно, по случаю невинно у лицензированного «лесничего» спросить — вправду ли так. «…Да нет, я то что — Костик говорит». Но я же — не Костик!
Вот и в тот день. Выползли эти крысы подвальные во двор ненадолго, постояли, покурили. Костик чего-то вякнул, Олежка презрительно покивал. Я вяло огрызнулся. Тогда говнюк мне и заявил:
— Мы уже отсюда уйдём, а ты всё ещё гнить здесь останешься!
Но этого ему ещё было мало, сволочи!
— Я-то тут деньги заработал, а ты десять штук профукал!
И, затоптав окурки, они убрались в подвал. Спрятались — от холода.
Не тут-то было!..
Не смог сего стерпеть Гаврила: упоминание о потерянных деньгах было невыносимо. Да и время, верно, уже пришло подорваться: всё равно бы достали — рано или поздно!
Лавиной скатился он по ступенькам да и высказал то самое: «Да, но это вам, а не мне шеф говорил: «Звездуйте на …!»
И попал, надо сказать, в самое сердце Константина Венецианского. Костика Мента в миру Ушаковском. Надменный и невозмутимый доселе, тот сам перешёл на площадную ругань, послав внезапного посла недоброй воли всё по тому же, известному адресу. А получив зеркальный ответ, уже не имея иных аргументов, ринулся в бой…
Вот тут вышло скверно — он-то ударить успел. И тут же между нами встал подскочивший Олежка:
— Сука, я тебя убью! — Это я Костику…
— Не смеши! — Это Олежка мне. — Вообще, ты домой хотел идти — вот и иди!
Тоже испугался.
Собрался, пошёл, напоследок обозвав обидчика многократно и по делу и пожелав напоследок:
— Чтоб ты сдох!
— …Нельзя так говорить! — скрывая улыбку, однако покачал головой Слава: по экстренной ситуации я добрёл до его объекта. — Что ты его «козлом» назвал — это нормально: он им и служил, и по жизни остался. И тот же Олег где-то в глубине души понимает: сейчас-то они вместе, но было время, когда они были по разные стороны колючей проволоки… Да, — печально вздохнул он, — жалко только, что ты не успел ему хлестануть!..
— Да, такое дело, — Я и сам скорбел об этом больше всего — с камнем этим, с работой такой неспешной, тягомотной, реакции совершенно не стало! Надо будет опять заняться — для таких вот моментов. — А Олежка, слышь, — уже смеялся я, — когда я этому сказал: «Убью на хрен!» — «Не смеши!»
— Молодец, Олег!.. Но, видишь — нет худа без добра: теперь они от тебя хотя бы отстанут, лезть больше не будут. Всё равно бы, сам понимаешь, с этим гадьём это должно было случиться. Ну, а если Костик ещё чего-то обозначится — тогда уже я с ним поговорю.
— Ладно, чёрт с ними, дай сто рублей взаймы!
— Не надо!.. Сам знаешь: придёшь домой с бланшем и с запахом — жена не поверит…
Спрыгнувши с подножки микроавтобуса Славы и пройдя десяток, буквально, шагов, я тогда ещё нос к носу столкнулся с Ланских — они по пятничному вечеру в ресторан «Разгуляй» подъехали.
— Ну, ты когда у нас-то появишься — столбика бы те два сделал: обещал ведь! — весело пожимал руку хозяин.
— Да ещё не закончил я объект, Андрей Алексеевич. По весне появлюсь, обещаю!
— Как долго вы там работаете! — посетовала хозяйка, приглядываясь в уличном свете к моему левому глазу.
Там уже наливался приличный синяк.
Самое интересное, Татьяна моей басне, которую, впрочем, я прочёл уверенно и ничтоже сумняшеся («Да камень от станка отскочил»), поверила сразу, с некоторым даже позитивом: «Ты сейчас точно такой, как тогда, когда я тебя в рейс провожала».
За что её и любил!
— Лёха, так, а может, камню этому — в ответку?! — долго ходил в понедельник вокруг меня Гриша, пока не решился, наконец, поднять тему (субботу я нахально прогулял, заложив основание камина на даче у Седова: Алла к моим синякам под глазами была ещё привычней Татьяны).
— Да, Гриша, точно тебе говорю — камень!
Увидала и Наталья Алексеевна, как я от неё ни отворачивался. Вздохнула — душевно и искренне, просто руками всплеснув:
— Быва-ает!
Слава Богу, она ничего не слышала — орали-то мы в подвале, как оглашенные!
Хозяин, увидев только на второй день, вскинулся, как мальчишка:
— Кто?.. Так давай накажем!
Натурально — даже притопывать на месте начал. Реально — кровной местью зажёгся!
Может, и вправду Гаврила был здесь уже почти родным?
— Да не надо Владимир Андреевич!.. Сам я там…
В счёт зарплаты же посчитают!..
— А, ну понятно — похулиганили! — свойски кивнул он. — Но, если надумаешь!..
Последним заметил деформацию моей внешности телохранитель Миша.
Но я же не его подопечный!
— Кто это тебя так отработал?
— Камень от станка отскочил.
— Не гони!
— Точно говорю! — нахально улыбался я.
— Молодец! — внезапно оценил он.
Знали бы, какой!..
А что мне было — «пожалиться», как последнему слюнтяю: «Ко-остик побил! Нехороший!» Мужиком надо быть — и так до бабской склоки с полным убожеством опустился! Хозяин их не «напнёт», не выгонит — венецианскую штукатурку заканчивать внутри надо. Значит, ещё лишняя напряжённость на доме возникнет.
А куда уж больше?
Так что, пусть мои дружбаны заклятые работают: сильно жирно им до срока отсюда свалить будет! Пусть тянут ту же лямку!
Костик-то, кстати, в понедельник появился лишь после обеда — когда Олежка ему отзвонился: «Всё, вроде, тихо».
Срамец!
И присмирели — до самого конца. Даже Альвидасу через раз огрызаться стали. Так что ещё и на хозяйскую мельницу я воды полил: за дело, выходило, пострадал.
Молодец, Гаврила!
В следующий год мы, само собой, не обмолвились с «друзьями» ни единым словом. А потом я с Ушакова ушёл. Они ещё остались.
* * *
Дождливеньким апрельским денёчком, когда переезжал я, положив полагающийся ряд камней медленно воздвигающейся коптильни Хозяина Круглого Мангала, к Бабушке-на-
Даче, пришла вдруг мысль заехать — по пути! — в школу: Семёна встретить. Толкнуло что-то. Кажется, у него сегодня пять уроков, и, по-моему, Татьяна чего-то такое вчера говорила, что тесть, вроде как, не сможет внучка домой проводить. А и с Ней не столкнусь — по вторникам она всегда выходная, это я на танцполе усвоил. Так что сделаю хоть одно доброе, действительно нужное, за день дело…
Прочие дела мои были не то что плохи — отвратительны. И никчёмны — всё теперь сводилось к тому, что абы как до их окончания дотянуть. Глядя сквозь окно автобуса на рябящие мелким дождиком лужицы, просто хотелось обо всём на свете забыть. Но куда было деваться от Бабушки, которой позавчера, в старых добрых традициях бессонных ночей, впотьмах выложил обрамление каминной топки из мелкой гальки. Самое главное — очень симпатично получилось: даже самому понравилось. А вот Бабушка позвонила: пару камешков надо поменять — цветовая гамма, видишь ли, не вполне гармонирует.
— Вот, ты выложил — всё: камень стоит! Не нравится по цвету — меняйте сами, — вполне резонно разъяснял мне Слава.
И на коптильне было не лучше — песок теперь закончился. Здесь вообще постоянно чего-то не хватало. То цемента — и мне пришлось дёргать Славу, чтоб привёз мне дюжину мешков. Когда мы их выгружали, обычно приветливый Слава, не думая даже здороваться, только зло обернулся на хозяйских парней. Чутьём бывшего бандита соперников-«спортсменов» учуял? Потом занадобилась печная арматура — дверцы, поддувала, колосники и большая дверца для коптильни, которую почему-то я должен был заказать у сварщиков-кустарей и за которой уж «поехал» на тележке — благо, гаражная мастерская умельцев была в двух автобусных остановках. Теперь же кончился песок, и хозяин переложил на мои плечи «сказать ребятам». «Ну, не знаем — как-нибудь, может, время найдём на карьер заехать». Пришлось финансировать эту поездку уже из своего кармана — иначе ведь дело встанет.
— Не вздумай даже!.. Ты меня слышишь? Не смей платить им ни копейки! Они должны обеспечить тебя материалом! — чихвостил меня Слава по телефону.
Да поздно уж было…
Всюду свои Олежки с Костиками!
Зайдя в здание школы, я сел в вестибюле у раздевалки. Возвышающийся через пролёт лестницы охранник меня хорошо видел, но от вопросов воздержался. Правильно: ребёнка я жду!
Ждать пришлось считанные минуты.
— Лёша, привет!
Она явно была меня рада видеть. И повела разговор легко и просто — вроде бы, ничего такого и не было…
Гаврила же принял вид смиренного и великодушного всепрощения, ясно, впрочем говорящий: «Было, бы-ло! Всё помним, не заиграешь!»
Она говорила, он сбрасывал звонки, по закону подлости начавшие теребить один за другим. «Ну ответь уже, наконец!» — «Не могу терять такие минуты». — Он был искренен.
— Ну ладно — мне уже надо идти, — возможно, она до последнего надеялась, что вот-вот появится Семён, и мы пройдём вместе хотя бы до остановки, — А за то… Ты не обижайся — то был просто выхлоп!
И она опять прижала привычным своим движением сжатый кулачок к груди.
А Семён, оказывается, уехал за полчаса до моего прихода — чего-то я во времени совсем потерялся…
* * *
Навязчивая мысль меня нередко, с самого начала танцпола, стала вдруг посещать: а если бы дело было за Любу — одолел бы я всё-таки Костика?
«Убил бы, гада!»
Он бы и тогда целым не ушёл — если бы дружбан его грудью не прикрыл.
* * *
Под вечер ехали мы со Славой и Джоном к Ланских. Были там днём накануне: не заходя внутрь, я показал снаружи сотоварищам развалины забора. Не успели мы толком камешек пальцем поколупать, как на обочине возникла машина охранной фирмы:
— А-а, ребята, вы строители, да? Всё нормально!
Так что: «Всё по-взрослому»!
И сейчас мы ехали уже предметно — на «разговор».
— А сколько ты за такую мозаику сейчас бы взял — реально? — спрашивал меня Джон.
— Не знаю, — покачал головой я, — евро сорок за метр, не меньше. Но здесь же этого не зарядишь —
