молодые девицы, изголодавшие за время войны по настоящим мужикам, но и солидные женщины, генеральские жены, живущие по соседству с четой Кузнецовых…
- Смотри Сашенька,- шутливо грозила пальчиком Ольга.
-Замечу что, во сне кастрирую, пикнуть не успеешь…
- Боюсь родная моя, что ты первая загуляешь.
Отвечал на это он, пропуская сквозь пальцы светлые ее волосы, с сомнением вглядываясь в опрокинутое лицо молодой своей супруги.
- Уж больно глаза у тебя шаловливые…Неверные.
После чего полковник, обычно несколько ссутулившись, уходил на кухню и пил водку. Пил один, не закусывая и даже не задерживая дыхания, лишь курил папиросу за папиросой.…И плакал, в пьяных слезах звал кого-то, просил у кого-то прощение.…Каялся.
Ольга в такие минуты «под кожу» к мужу не лезла, чувствуя своей врожденной хитростью, что сейчас, на кухне она будет лишней, позволяла Александру пить, пока он может, пока ему лезет, а потом, взвалив на свои плечи его безвольно обвисшее тело переносила в комнату, раздевала и укладывала спать на скрипящий кожаный диван, ставила на пол, в изголовье таз, на случай рвоты и присаживаясь к окну, смотрела на ночную Москву…
Муж, по-видимому, спьяну, иногда принимая ее за свою мать, давно уже умершую от голода в Ленинграде во время блокады (он также был родом из Ленинграда), жаловался и, путаясь и повторяясь, рассказывал одну и ту же страшную историю, случившуюся с ним в самом начале войны, когда немец настырно и упрямо пер и пер на столицу.
…Из его слов, Ольга поняла, что кто-то, в зимнюю кампанию, проморгал крупное моторизованное соединение немцев, беспрепятственно двигающееся к Москве по дороге, оставленное нашими войсками без внимания и этот кто-то, решил остановить противника силами воздушного десанта, сброшенного с Советских, тяжелых бомбардировщиков. Но как часто бывает в запарке, кто-то с кем-то, что-то не согласовал, что-то не доукомплектовал, и на верху было решено, молодых ребят, десантников, лишенных парашютов, но вооруженных пулеметами и противотанковыми ружьями сбрасывать на бреющем полете прямо в снег, дабы организовать живой заслон, и не допустить фашистов к Москве. Десятки солдат, погибли уже при приземлении, сломавшись о заиндевелые сугробы, десятки погибли, попав прямиком под колеса и гусеницы противника и лишь единицам «повезло», более-менее удачно приземлившись на землю, они таки вступили в бой, и как ни странно, остановили продвижение врага.…Сумели….
3.
Впрочем, Ольге грех было жаловаться на своего супруга. По сравнению с другими офицерами, да и их женами, частенько захаживающих в гости к бездетным Кузнецовым, Александр Федорович пил довольно редко и мало. Сам Василий Сталин, молодой генерал появлялся у них пьяным до отвращения, остекленевшими глазами и перекошенным, слюнявым ртом. Не смотря на его невзрачный внешний вид: рябоватость и невысокий рост, дальновидная Ольга решила поиметь на сына вождя народов определенные виды, бросая на того томные взгляды своих зеленых глаз, и лишь появление его в обществе Тимошенко Екатерины Семеновны, второй жены Василия, спутало все ее карты…
…-Выблядок!- Однажды вполголоса презрительно бросил Александр Федорович, наблюдая со своего балкона, как мертвецки пьяного Василия Иосифовича, с трудом впихивают в служебный, сверкающий автомобиль.
- …Сын пса, и сам, скорее всего, сдохнет как собака.
Он обернулся и только тут заметил, что Ольга внимательно вслушиваясь, стоит на пороге балкона…
- Ну-ну…- Фыркнул полковник и, закурив, плотно прикрыл застекленную дверь у нее пред носом…
…Когда за Александром Кузнецовым пришли, он не торопясь, махнул стакан водки, закурил и, в полном молчании набросив поверх полосатой пижамной куртки увешанный орденами и медалями парадный китель, спокойно пошел на выход, в молчаливом сопровождении молодых ребят в строгой, штатской одежде. И лишь проходя мимо прижавшейся к дверному косяку супруги, посмотрел на нее грустно и внимательно…
- Дуреха. Зачем тебе это надо было? Ради квартиры, или барахла, что вокруг тебя? Напрасно.… Разве ты не замечала, что здесь везде, даже на самом распоследнем абажуре и то бирка с номером пришита? Здесь все не наше: и стены и вещи.… Боюсь, что отсюда ты уйдешь еще более бедной, чем пришла.… Если вообще уйдешь…
Он шагнул за порог, и растерянной Ольге показалось, а быть может, она и в самом деле услышала, как за высокой, тяжелой дверью ее бывший уже супруг удовлетворенно выдохнул:
- Слава Богу, Ольга, что у нас нет детей…
…Прав был Александр Кузнецов, ох как прав.… Уже через неделю, а то и того раньше (Ольгу затаскали по кабинетам и конторам, не до календарей…), ей выдали ордерок на пятиметровую комнату, в коммунальной квартире на севере Москвы, и то канцелярская крыса из жил конторы, выдавая ордер, довольно откровенно намекнул, что неплохо бы было его отблагодарить, за усердие и человеколюбие. Она поняла и пришла к нему в кабинет после окончания рабочего дня (другими ценностями Ольга на тот момент уже не обладала).
Через некоторое время, жена этого ответственного работника ЖЭК (вот же сука, а клялся что одинокий!), застукала их за процессом передачи очередной порции благодарности. Был скандал: неверный муж и он же член партии, с большим стажем, естественно покаявшись, вернулся в лоно Советской ячейки общества, а подурневшая и несколько даже опухшая от частых возлияний спиртного Ольга со своими крашеными чемоданами поехала устраиваться в коммуналку, в глухом и не обустроенном Отрадном…
4.
С тех пор, жизнь Ольги, подчиняясь странной череде серых, однообразных событий, завертелась, словно в каком-то болезненном кошмаре…
Ее, не имеющую за душой никакой приличной профессии, тем ни менее с легкостью взяли в ближайшую больницу санитаркой, благо опыт работы с больными и раненными у Кузнецовой имелся, а в неквалифицированных медицинских работниках, в стране наблюдался очевидный «голод». Но любвеобильная и безотказная женщина, особенно если в подпитии, тем более в учреждении, где каждый второй лечащий врач был мужчиной-фронтовиком, и где достать спирт при определенной сноровке и наглости было довольно просто, естественно не смогла удержаться в рамках приличия.
Ольгу Петровну уволили за аморалку, страшную по тем временам запись в трудовой (слава Богу, что к тому времени уже как два года у власти стояв великий разоблачитель культа личности, а то бы пришлось ей, бедолаге лагерную похлебку отведать), а вместе с ней, уволили и нескольких врачей, находившихся с санитаркой Кузнецовой в более или менее продолжительной и довольно близкой связи. Мужиков, правда, уволили по «собственному желанию». Вошли в положение, так сказать…
…Некоторое время, Ольга Петровна помыкалась еще в курьерах, уборщицах и дворниках, но однажды, плюнув на столицу, на комнатку свою в Отрадненской коммуналке, оказавшейся к тому же ведомственной, и со всем своим немудреным скарбом, вернулась в родной городишко. Мать Ольги, подслеповатая уже к этому времени старуха-пенсионерка, блудную дочь приняла если и без излишней радости, но и не корила, куском хлеба никогда не попрекала (чего больше то уж?), а в скором времени Ольга Петровна устроилась в местный парк культуры и отдыха,
дежурным механиком-билетером на карусель в сезон, и дворником в межсезонье…
Так бы и жили в теплой этой комнате при бане две женщины, постепенно старея, и дряхлее, но Ольгина мать, как-то под осень, словно предчувствуя что-то, достала из покосившегося шифоньера свои, давно уже приготовленные похоронные вещи, платье да платки, перегладила их зачем-то, после легла спать, что бы уже никогда не проснуться.
А дочь, отплакав положенное, помянула покойную красненьким, и, оформив через ЗАГС какие полагаются бумаги, зажила одна, тихо и мирно. Правда, иногда Ольга Петровна срывается, и, выпив бутылку водки, с криками и матерными частушками бегает по парку, грязная и обосанная, радостно рассказывая всем желающим про свое безбедное житье в Москве, в роли полковничихи… Милиция обыкновенно ее не трогает, жалеет что ли, и она, перебедовав ночку на скамейке вновь превращается в старательного и добросовестного работника - дежурного механика-билетера в сезон, и дворником в межсезонье…
