болотной мути, поднялись причудливыми узорами со дна пруда. Несколько позже, к ним прибавились и фиолетовые разводы солярки – все это клубилось и переливалось в ярких бликах солнца на вспученной водной поверхности. Я в нетерпении почесал подбородок, и почувствовав под пальцами свою курчавую бородку с разочарованием осознал, чуда не случилось. Рядом со мной, на нагретом солнцем камне, не сидела милая моя подружка Маша, со своим ушастым дурацким французом, а на том берегу не смотрел с злобно-веселым прищуром воин-лучник. Ничего этого не случилось! Я обернулся к пруду спиной и нагнулся за своей, сложенной стопкой одеждой, но таковой на валуне не оказалось.- Эй, кто там? Бросьте шутить! Отдайте вещи - крикнул я в отчаянии, и без того обозленный неудачей. Потеря одежды для меня сейчас могло быть той самой, последней каплей, которая уводит человека либо в глухой, беспробудный запой, либо отправляет его прямой дорогой в “ дом скорби”- психушку.
Ни кто не отозвался, все так же легко шелестел молодой листвой ивняк вокруг пруда, и птицы, птицы безбоязненно пели и чирикали на разные голоса вокруг меня. Несомненно, здесь я был совершенно один. Выбросив в воду давно уже погасший окурок, я уже собрался уходить от пруда в поисках жестокого шутника, как вдруг, краем глаза, я заметил нечто поразившее меня. Резко повернувшись, я остолбенело, смотрел, как мимо меня, легко покачиваясь на воде, проплывал окурок, проплывал вправо, влекомый легким течением.
Передо мной вновь протекала та самая, не широкая, безымянная речка.
Резко повернувшись, я побежал вдоль русла реки к тому месту, где стоял наш с Машкой дуб, что бы попытаться по его виду определить, в какое столетие меня все-таки забросило. Дуб был на своем месте, разве, что чуть-чуть подрос с тех пор, когда возле него нас на своей лошадке догнал лучник.
Я стоял, обняв этот молодой дубок, и радостно прикидывал, за сколько же лет он смог так подрасти? Получалось совсем не много. Скорее всего, за те самые тридцать лет, когда я в последний раз видел Машу, а раз так, то еще не все потерянно, и ее можно будет найти.
Я прилег на молоденькую, прохладную травку, и тихо шепча как молитву,- Я найду тебя Маша,- и незаметно для самого себя задремал, разомлев на предвечернем, майском солнышке.
Глава 3.
По лесной дороге.
Проснулся я уже под вечер. От прохладной травы, мой бок, лишь слегка прикрытый искусственным шелком моей Аля древнерусской рубахи озяб, а по лицу, путаясь в волосах бороды, сновали юркие, лесные муравьи.- Чтоб вас!- в сердцах воскликнул я и как можно скорее подался от реки в поле, заросшее разнотравьем в пояс вышиной. Разноцветные мотыльки и пчелы в желтых тельняшках ,точно также, как и в мое время с жужжаньем проносились у меня над головой. В темнеющем небе, вечернее солнце стало малиновым, и не таким ярким, а облака, медленно ползущие в сторону Москвы, необыкновенно напоминали собой ошметки ваты, пропитанной фукарцином.
Я поспешил пересечь это поле, чтобы как можно скорее оказаться на дороге, ведущей в Дмитров. Там, где в моем времени проходила большая, асфальтированная дорога, соединяющая Сергиев - Посад и город Дмитров, сейчас извивалось нечто среднее между лесной тропой и узкой грунтовой дорогой- телеге, в самый раз, но двум уже ни как не разъехаться. Мои вспотевшие ноги, откровенно скользили по дерматиновому нутру танцевальных сапог. – Так не долго и грибок подхватить - проворчал я и снял эту красную халтуру. Связав ушки сапог меж собой, и перекинув их через плечо, я с наслаждением пошел по прохладной, дорожной пыли. Деревья над моей головой почти смыкались своими кронами, в которых самые нетерпеливые соловьи уже начали пробовать свои силы в художественном свисте. – Красота! Воскликнул я и тут же пропорол себе ступню об острый черепок разбитого глиняного горшка. Подняв осколок на уровень глаз, и внимательно осмотрев находку, я удовлетворенно произнес.- Ну, да, конечно, черная эмаль, вертикальные узоры - конец одиннадцатого, начало двенадцатого веков от рождества Христова. Ребята археологи, такие черепки находят примерно на глубине метра. Хм…. Отбросив черепок, и чуть прихрамывая, я пошел дальше, на ходу обсасывая одну не очень веселую мыслишку, которая пробралась ко мне в голову, в тот момент, когда я напоролся на битый горшок.
Если я, согласно мной же написанной липовой подорожной грамоте - сокольничий княжича, то почему, спрашивается, я ковыляю здесь по дороге пешком, вместо того, что бы непринужденно гарцевать на горячем скакуне - это первое. А второе, кто, какой сейчас князь правит славным городом Дмитровом? Ведь мое предположение, что с рождения Всеволода, при крещении названного Дмитрием, о котором упоминалось в той старинной грамоте прошло около тридцати лет, всего лишь предположение. А в то время, на землях Московских, войны происходили буквально каждый год. То братья власть не поделят, то татары города палят. Дмитров несколько раз сжигали, и каждый раз, в городе объявлялся новый правитель.
Присев на придорожный камень, я с наслаждением закурил, и лишь сейчас подумал, что до Дмитрова мне, пожалуй, к ночи и не дойти - двадцатый век не лучшее время для ходоков, да и моя кабинетная деятельность наложила свой отпечаток. Усталые ноги опухли, в коленях чувствовалась мелкая, противная дрожь.
- Эх, Маша, Маша, если бы ты знала, на какие жертвы я иду ради тебя - вздохнул я ненароком, и с кряхтеньем поднялся с теплого камня.
Но, не успев пройти и сотни метров, как из лесу, с гиканьем и свистом выскочила целая ватага разношерстно одетых, вооруженных луками и ножами людей.
- А ну стой, болезный, - приказал один из них, видимо главарь – Кто таков? Куда путь держишь?
Я попытался сделать самое надменное, какое только смог лицо, и, достав из своей сумки липовую грамоту, сказал.- Сам прочтешь, или на слово поверишь?
Главарь взял грамоту и, махнув своим людям, направился по еле заметной в ночи тропинке в глубь леса.
Пробираясь сквозь колючие еловые лапы к становищу разбойников, а то, что это были разбойники у меня не оставалось никакого сомнения, я как ни странно не впал в уныние, а почему-то напротив даже несколько развеселился. Видимо в свои сорок два года, в моей душе осталось какое-то место для романтики, и жажда приключений взяла верх над моей заскорузлой, кабинетной бытностью. Вскоре, мы оказались на крутом обрыве, где-то внизу блестело при свете луны озеро, а сзади шумел черный, хвойный лес.- Прекрасное место для лагеря - подумалось мне - Со всех сторон естественная защита. Да, главарь явно не промах.
Словно подслушав мои мысли, предводитель шайки подвел меня к небольшому костру, над которым на деревянном вертеле висела большая, хорошо прожаренная, истекающая соком и жиром кабанья туша и сказал - Ну, что барин, хороший у меня выбран стан? Я отсюда не только на Дмитров могу набеги делать, но и матушку Москву пощипываю иногда…. Слыхал, небось, про Федьку – Голубя? Так это я и есть!
- Как не слыхать - ответил я, удивляясь с какой легкостью, льется вранье из меня.- В Москве о тебе уже долго трезвонят. Дыбой грозят.
- За что же дыбой? – возмутился тот, крови человеческой на мне нет, а за все остальное - самое большое руку долой.
- Нууу не знаю,- отвечал я нахально, известие о том, что банда его убийствами не занимается, вселило в меня известную толику наглости и отваги - А вот только грозят….
- Ну ладно милок, Москва далеко, Бог высоко, давай-ка, мы тобой займемся. Достав из голенища сапога большой ,тускло блеснувший нож и подав его мне он предложил- Ты ешь покудова, ешь пока горячее мяско-то. День сегодня скоромный, можно.
Он поднес мою самопальную грамоту к костру и стал ее внимательно осматривать. Люди его разбрелись по небольшой поляне, где стояло несколько высоких шалашей, а к толстой сосне стоящей посередине ее, лежала, привязанная мохнатой веревкой к загнутым темным рогам, большая пестрая корова.
- Да, интересный орел - произнес Федька-Голубь с сарказмом, рассмотрев восковую печать, а грамота моя, его, похоже, даже несколько успокоила.- Сокольничий говоришь? А ну-ка дай твою руку. Он рассмотрел мою правую руку от ладони до предплечья, и весело рассмеялся,- Ну и сокольничий, нет ни одного шрама от когтей, да и перчаток что-то я не вижу, разве, что в суме. Он вытряхнул из моей сумки все содержимое и, не переставая ухмыляться, принялся внимательно осматривать всю мою поклажу. Рулон дефицитной туалетной бумаги поверг его в глубокую задумчивость.- Странная ветошь, рвется легко, что же с ней делать?
- Пыжи – произнес я, с аппетитом уплетая большие, сочные куски мяса. – Разве, что пыжи - пробормотал он, а руки его продолжали крутить, мять, и перебирать мой нехитрый скарб.
Особенно внимательно он рассмотрел кучку моих царских медных монеток, а после сказал с уважением в голосе - Да ты я вижу, паря покруче нас разбойником будешь. За фальшивые монеты кол без суда полагается.
Эти его слова привлекли внимание остальных лесных разбойников. Рассмотрев монеты, все они стали поглядывать на меня с каким-то даже страхом, замешанном на уважении. Скидав мои пожитки обратно в сумку, главарь спросил, внимательно глядя мне в глаза.- Ну а если серьезно, что ищешь милок?
Подумав, я рассказал ему про златовласку и ее собаку, отбросив естественно ту часть истории, которая касалась путешествия по времени.
- Да мы же ее видели несколько раз - сказал Федька-Голубь, обращаясь взглядом к своим ватажникам.- У нее еще собака такая уродливая, ноги кривые, а морда – словно лошадь копытом по ней звезданула. И уши, черт знает, что - летучая мышь какая-то, а не собака.
А девка эта часто на берег Вори ездит зачем-то, может молится. Ей даже камень, большой валун по приказу князя к берегу приволокли. А мы ее не трогаем, нет, ну ее. Вдруг ведьма? Потом жизнь не мила станет.
Его сотоварищи своими возгласами подтвердили правдивость рассказа своего атамана.
- Ребятки,- спросил я их, а вы случаем не знаете, где она живет?
- Атаман грозно посмотрел на высокого, рябого мужика, видимо из местных, и тот, почесав правый бок, неуверенно ответил - Дык она раньше при княжиче, в палатах жила, а теперь у нее дом в посаде, большой такой, с вертушкой на коньке. Федька-Голубь пообещал утром доставить меня как можно ближе к посаду, а сам, перекрестившись, отправился спать в ближайший шалаш.
Когда я насытившись, присел на пенек возле костра , мне подали небольшой жбанчик с каким-то напитком- нечто средним между темным пивом и медовым квасом. Несмотря на довольно посредственный вкус, градусов в нем было, по-видимому, немало. В голове закружилось, спать захотелось немыслимо, и я прилег к костру, сонно поглядывая на отблески огня, лениво прислушиваясь к шуму деревьев и редким крикам каких-то ночных птиц. Последнее, что подумалось мне перед тем, как провалиться в крепкий сон, так это смешная, и может быть несколько несвоевременная мысль о том, что у себя дома, в том времени я никогда не ел так много жареного мяса. И, что мне здесь, начинает определенно нравиться.
Глава 4.
Ну, вот и я, Маша.
Проснулся я от довольно невежливого окрика Главаря шайки.- Эй, отец родной, хватит дрыхнуть, словно сучка после случки. Ты хоть раз, верхом то ездил, а, сокольничий?
- Да я в
