09. Почтарский Мост. Глава 8. Федор. Париж

Они прибыли на Лионский вокзал в середине дня. В Париже было заметно холоднее, чем в Марселе. Небо было серым и затянутым тяжелыми зимними облаками. Солнце так ни разу и не выглянуло с самого утра, как они проснулись в поезде и напряженно ожидали конечной остановки. Пейзажи за вагонными окнами напоминали российскую осень: сырая земля, остатки зеленой, так и не побитой морозом травы на полях, не до конца облетевшие деревья с коричневой, пожухшей листвой.

Контраст с побережьем Средиземного моря был разительный, но выбора у них не было – единственная нить, что связывала их с центром русской эмиграции в Марселе, была оборвана ими самими.

В любом случае, к прошлому возврата не было и все, что у них оставалось – двигаться навстречу своему пока еще непонятному будущему.
Неоднократно мысли Федора возвращались к генералу Деникину. Никому из своих товарищей Федор не сказал, что он лично знаком с Деникиным. Проку для его спутников от этой информации не было никакого, разве что рассказ Федора мог родить у всех ненужные и пустые ожидания. Но подобные, необоснованные надежды, Федор точно не смог бы воплотить в жизнь. А становиться источником и причиной разбитых ожиданий, ему никак не хотелось.

И все же наедине с собой, он представлял, как посещает бывшего Верховного Главнокомандующего, и тот, то ли силой своего авторитета, то ли силой некой еще существующей у Деникина власти, обеспечивает Федору, как минимум, безбедное существование. Каким было бы это существование, Федор даже не мог представить, но мысли упорно возвращались к сторонней помощи и радужным картинам своего будущего. Абстрактные фантазии рисовали не менее абстрактные картины благополучия, и ненадолго Федор тонул в них и ловил себя на том, что улыбается неосуществимым образам.

Но перестук колес или разговоры в поезде возвращали его к реальности и все, что ему оставалось, было лишь грустно улыбаться неискоренимой привычке человеческой натуры ждать помощи со стороны, а не самой пытаться достичь благополучия…



Имея всего лишь один адрес центра русской эмиграции в Париже, они сразу же пошли туда пешком. Карта Парижа была у них с собой, и на ней заблаговременно был нарисован маршрут до нужного им адреса.

Не зная географии Парижа, они то и дело замедляли ход, поражаясь архитектуре и ритму столичной жизни. Один раз они намеренно сели на несколько минут в недорогом кафе и заказали чая и кофе, делая короткую передышку и согреваясь горячими напитками. Кроме того, привлеченные видом Эйфелевой башни на горизонте, не в силах удержаться от соблазна, почти на час они отвлеклись с нарисованного на карте маршрута и дошли до огромной тысячетонной конструкции, словно парящей в сером зимнем воздухе…

Потом еще несколько раз они заплутали, пытаясь вернуться к изначальному маршруту, сворачивая не на те улицы. Но через пару часов они все же добрались до места. Табличка у входа указывала, что по данному адресу действительно расположен Центр Русской Эмиграции, но, судя по времени работы, центр закрылся уже более часа назад.

Как оказалось, Центр Эмиграции находился всего в паре километров от Триумфальной арки и Елисейских Полей. И, если бы они не заходили в кафе, не свернули с маршрута, привлеченные видом Эйфелевой башни и не заблудились, пытаясь выйти к нарисованному на карте маршруту новой дорогой, они попали бы к Центру Эмиграции на пару часов раньше и вполне могли бы застать там кого-то из должностных лиц. Но факт оставался фактом – они опоздали. И на ближайшие день и ночь с этим приходилось считаться.

Необходимо было отдохнуть и принять какое-то взвешенное решение, что делать дальше. Денег было мало, да и те приходилось экономить буквально на всем. Пансионы и гостиницы были для них сейчас недопустимой роскошью. Более того, ни у кого из них не было знакомых в Париже и неясно было, где они могли переночевать, кроме, как на Лионском Вокзале. И, хотя им было не привыкать спать в походных условиях, часто под открытым небом, все же сейчас стояла пусть и относительно мягкая по сравнению с российской, но все же зима и ночевать на улице ни у кого не было желания. Тем более, каждый из них надеялся, что первый день в Париже пройдет, как минимум, не хуже, чем в Марселе, когда им сразу предоставили и жилье, и минимальное денежное довольствие.

Но Центр Эмиграции был закрыт, и приходилось делать что-то, исходя из сложившейся ситуации. Они отдохнули неподелеку на лавочках в небольшом сквере и определились прийти сюда на следующее утро. После чего единогласно решили, что нужно идти назад на Лионский Вокзал. По крайней мере, это было единственное знакомое им место в Париже, где они могли бесплатно переночевать в зале ожидания.
По привычке попрепиравшись и устало обвиняя друг друга в опоздании, они, тем не менее, дружно поднялись и пошли обратно на вокзал в уже сгущающихся зимних сумерках…



Уже к восьми часам утра они были у центра эмиграции. Спать на вокзале было неудобно. Здание было огромным, как и зал ожидания, и неотапливаемым. Несколько раз по очереди они выходили на площадь перед вокзалом и смотрели на часы на угловой башне, ожидая наступления утра. В итоге, промаявшись всю ночь от холода, сквозняков и посторонних шумов в огромном вокзальном помещении на жестких сиденьях, рано утром они были уже на ногах.

На этот раз цель была простой и прозрачной: добраться к центру эмиграции с самого утра, попытаться встать на довольствие и получить крышу над головой. Ночевать на вокзале или на улице еще одну ночь, больше ни у кого не было желания.

Но ни в восемь, ни в девять утра центр так и не открылся. Они прождали до десяти часов, но безрезультатно. Сначала они говорили об отстраненных темах, спокойных и отдающих надеждами, но с каждым часом ожидание становилось все напряженнее. К десяти утра на улицах стало появляться все больше людей. Прохожие с интересом посматривали на них, но никто не подходил к ним и не задавал вопросов.

Наконец, в начале одиннадцатого к центру подошел мужчина средних лет и на русском спросил, не ожидают ли они открытия центра. Федор ответил утвердительно за всех.

- Господа, центр не откроется раньше понедельника.

- То есть, как не раньше понедельника?! Сегодня же пятница, - Федор был единственным, кто сумел произнести вслух тот вопрос, который застыл у всех на лицах.

- Завтра католическое Рождество, господа. Выходной день. А сегодня сочельник. Вы даже не справились с календарем?

- Нет, - мысленно Федор представил еще трое суток ночевок на Лионском вокзале и внутри него что-то тяжело и тоскливо опустилось. В ту же секунду Федор подумал о том, что живя последние дни в Марселе, все они выпали из привычного распорядка жизни, уже не считая рабочие дни недели и лишь ожидая от чиновников центра эмиграции решения по их дальнейшему устройству.

- Вы не из Парижа?

- Мы только вчера приехали из Марселя.

- Ясно, господа. Ну, что ж. Честь имею, - мужчина чуть приподнял шляпу, и хотел было двинуться дальше по улице, но вопрос Федора задержал его.

- И что же нам теперь делать?

- Ждать понедельника, господа, - мужчина едва пожал плечами, словно показывая, что большего он предложить не может. – Радоваться со всеми Рождеству Христову… и молиться, - последнее он произнес задумчиво и без иронии, словно обращаясь к самому себе и событиям собственной жизни. 

Прохожий посмотрел прямо в глаза Федору, еще раз кивнул и грустно вздохнул.

- Всего хорошего. Удачи вам, господа. И счастливого Рождества.

Они смотрели ему вслед, боясь повернуться друг к другу. Как заранее они не подумали о том, что сегодня в центре может быть выходной день, ни у кого не укладывалось в голове. С другой стороны, предусмотреть абсолютно все, было также невозможно.

Все они как-то вдруг затихли, и с каждой секундой молчание становилось все напряженнее. Федор подумал о том, что за первичным раскаянием и чувством вины, которые каждый чувствовал за собой, должны были начаться обоюдные обвинения, после того, как каждый готов будет переложить чувство ответственности на соседа и начать обвинять всех вокруг за свои ошибки. Потому и заговорил первым, чуть передразнивая недавнего собеседника и, одновременно, пересиливая собственное отчаяние и разом навалившееся бессилие.

- Ну, что, господа…придется ждать понедельника. Как насчет горячего кофия или чая? Сочельник все же. Не время отчаиваться.
Первым не выдержал Григорий Терехов. Он неожиданно засмеялся, подхватывая эстафету. То ли поддерживая Федора, то ли иронизируя над изгибами собственной судьбы.

- Да, господа, эк мы обмишурились. Совсем на море расслабились. Забыли в отпуске о праздниках, - он помолчал немного и добавил уже более спокойным голосом. - Ну, что, господа. Слезами горю не поможешь. Нужно думать, как жить дальше.

Иван все так же напряженно молчал, осмысливая ситуацию и ожидая окончательного решения, на которое можно будет опереться.

- Для начала надо хотя бы позавтракать и согреться… Горячего чаю напиться что ли… А потом уж и Париж осмотрим. Все равно ничего другого не остается. Рождество все же… А потом, может, с Божьей помощью, и место для ночевки получше, чем на вокзале, найдется…Что скажете, господа?

Последнее слово было произнесено с такой иронией надо всем их жалким, совсем не господским существованием, что все они засмеялись разом. Облегченно и радостно принимая и найденное решение, и пусть и сомнительный, но все же план. Как бы то ни было, грех было грустить на Рождество. Пусть и Рождество не православное и оттого непривычное. Но все же это было Рождество христианское и оттого почти такое же родное, как и православное.

Федор отвернулся и тихо вздохнул: грустить было не время. А принять решение что делать дальше и каким образом прожить трое ближайших суток, можно было и в течение сочельника, не портя настроение ни себе, ни окружающим. Какое-то решение все равно должно было найтись. Каким бы сложным или неприятным оно ни было.

Продолжение -