Лето любви и смерти

Стрелки – значит лишиться всего. И она миролюбиво предлагает подружке поменяться партнерами. В результате все довольны – кроме Толика, которому спать с Белкой не очень-то хочется. Но после обильного возлияния ему становится все равно, и смена партнеров происходит без проблем.

* * *

Наташа

В финской бане я сподобилась побывать после Нинкиного звонка:
– Привет, Натка. В воскресенье устраиваю себе расслабуху. Сауну на два часа закупила. Двигаем вместе? Попаримся, прочистим забитые грязью поры. Аннушку прихвати. Все оплачено.
Я передала Нинкино предложение Анне. К моему удивлению она сразу же согласилась, чем весьма меня порадовала: Королек Корольком, а хочется почесать язычок в бабьем обществе. Где-то читала, что мужчины самыми близкими людьми считают жен, а женщины – подруг. Так-то, господа-товарищи мужики!  

Каюсь, в свои тридцать четыре года ни разу в сауне не была, обходилась ванной, и потому само слово «сауна» звучит для меня как нечто элитарное, интригующее, место сбора «новых русских» и кинозвезд. Действительность разочаровывает. Обшитое деревом помещение, вдоль стены деревянные полки, в углу раскаленная, обложенная камнями печь. Меня обволакивает горячий сухой пар. Не была я в пустыне Сахара, но, думаю, ощущения те же.  
Потихоньку рассматриваю своих подруг.
Голая Нинка, на которой из всей одежды только войлочная шляпка, явно на героиню-любовницу не тянет. Грудки печально поникли, животик круглится воздушным шариком, ляжки, раздувшиеся, как галифе, украшают бляшки целлюлита. Личико еще горит неукротимостью и азартом, но уже не скрыть его старения.
Анна накрутила на голову полотенце. Ее усеянное морщинками лицо с аристократичным, украшенным горбинкой носом, без макияжа выглядит блеклым и немолодым. Мужского типа фигура с прямыми плечами, узким тазом и тонковатыми ногами далеко не девичья. Большие груди тяжело висят. Невольно представляю, что это тело жадно целует Королек, лаская самые интимные места, и мне становится не по себе.
Возлежим на полках и мужественно потеем, задыхаясь от обступившего нас жара. Точно три одалиски в гареме, мелькает в моей голове. Нинка встает, плещет на каменку пиво, и парилку наполняет хлебный дух.
– А дорого бы эти поганцы-мужики дали, чтобы увидать нас голышами, – разглагольствует Нинка. – Кобели. Мне, например, смотреть на самца без одежки даже противно. Честное слово. Что в нем такого эстетичного? Грудь мохнатая, как у орангутанга, задница – два кулачка, писка болтается…
На мое удивление, интеллигентную Анну ее рассуждения не коробят, она весело хохочет, открывая ровные белые зубы.
– Ну, – заявляет она сквозь смех, – глядя на нас, вряд ли кто-то из мужчин возбудится. Мы – дамы далеко не первой молодости.
– Не скажи, – возражаю я. – От тебя Королек без ума.
При этом меня едва не корежит. С чего бы?
– А хрен его знает, что мужиков возбуждает, – зло изрекает Нинка. – Я – нормальная баба с правильной ориентацией. Но я не понимаю, на кой ляд я должна на уши становиться, чтобы всяких козлов приманивать да ублажать. Ничего. Это раньше женщины были их игрушками. Времена меняются. Как бы мужики не стали нашими буратинами. Я лично – за матриархат. Сегодня Россия на бабах держится. Пока мужики водку жрут да воюют почем зря, мы ее, сердешную, тащим, надрывая пупок. Я бы лично, девчонки, Плакальщицу президентом поставила. А что? Умная, активная, толковая. Уж у нее-то народ бедствовать не будет, особенно старики.
– Нет, – после секундной паузы говорит Анна. – Плакальщица на роль президента не подойдет. В ее жизни есть нечто темное и грязное.
– Откуда ты взяла?.. Ах да, я и запямятовала. Мне Натка говорила, что у тебя эти… сенсорные способности. А с тобой страшно, Анка, не понравлюсь, нашлешь чего-нибудь, захвораю беспричинно и помру… Шутка. Пойду помоюсь слегка, а то совсем взопрела.
Шлепая сланцами, Нинка удаляется в душевую кабинку.
– По мнению Королька, – усмехается Анна, провожая ее взглядом, – филейная часть женщины трогательна и беззащитна. Даже у злобной мегеры тыльное место выглядит безобидным, как у ребенка. И это, – Анна смеется, – и есть ее истинное лицо. Сейчас гляжу на Нинины ягодицы – действительно, что-то в этой теории есть. Нину никак не назовешь робкой, а попка у нее нежная и слабая. Так и хочется умиляться и жалеть.
Нинка возвращается. Болтаем, моемся и снова потеем. В соседней комнатке, усевшись на упругие диванчики поглощаем жидкость, дабы восстановить водный баланс. Мы с Анной прихлебываем заваренный на травах чай, Нинка потягивает немецкое пиво.
– Во мне и так энергии хоть отбавляй, – объясняет она. – Я расслабиться должна, отмякнуть, иначе взорвусь… Знаешь, Анна, чего уразуметь не могу. Королек крутой мужик. И в морду даст, и потрахаться, думаю, не дурак. А ты вся такая… интеллигентная. Другие бы давно разбежались, а у вас все путем, лютики-цветочки. Как только тебе удается? Это что… сенсорные штучки?
Улыбнувшись, подруга Королька отрицательно качает головой, и в углах ее губ прорезаются глубокие морщинки.
– Постель? – предполагает Нинка с загоревшимися глазенками.
– Нет… Точнее, не только она, – неохотно, точно через силу отвечает Анна.
Нинка соображает, что Анне отвечать не хочется, и тотчас переводит на другое:
– А ты могла бы как экстрасенша напророчишь мое и Наткино будущее?
– Жизнь человека не запрограммирована, – отвечает Анна, и меня поражает серьезность, с какой она говорит. – Поверь, рока, фатума – нет. Судьба человека прихотливо меняется, так что предсказать ее возможно лишь начерно. У вас, если не произойдет ничего экстраординарного, жизнь должна сложиться вполне нормально. Обе выйдете замуж, родите детей…
– Точно! Маленького сатаненка!
– Твоим мужем вряд ли будет Воланд. Что касается его, то он далеко не так безобиден, как может показаться с первого взгляда. Он рассказывал тебе о своей работе?
– Упоминал. Менеджер в какой-то фирме, рекламной вроде.  
– Это не так. Дело, которым он занимается, малопочтенное, может быть, даже криминальное.
Нинка сообщение Анны равнодушно принимает к сведению, не более – и возвращается к интересующей ее теме:
– Почему же это мы с Воландом не поженимся?
– Случится некое событие, которое вас разлучит. А ты действительно любишь его?
– Ох, Аннушка, мне не восемнадцать, чтобы терять из-за мужика голову. Но чувство сильное.
– То, что ты испытываешь к нему, – не любовь. Это присушка, результат черной магии. Но и он весьма далек от любви, его цель вполне меркантильна. Могу научить тебя простейшим приемам снятия таких энергий. Избавишься от влияния Воланда и увидишь его со стороны.
– А ты не ошибаешься? – недоверчиво вопрошает Нинка.
– Рада бы, но… Между прочим, его разговоры о сатане не позерство, он действительно поклоняется дьяволу.
Нинка чернеет лицом, и общее настроение нашей компании катится псу под хвост…
Потом Нинка развозит нас по домам – сначала Анну, потом меня.
– Не расстраивайся, брось, – успокаиваю ее, покидая серебристое авто. – Все образуется, утрясется и рассосется.
– Ага, жди, – мрачно откликается Нинка и уносится в неведомую даль, где ей предстоит яростное выяснение отношений с пылким возлюбленным.

Разомлевшая, брожу по квартире, не зная, куда приткнуть основательно очищенное, точно новенькое тело. Сажусь за пианино. Еле прикасаясь к клавишам, играю первую часть «Лунной». И мне кажется, что это голос одинокого тоскующего мужчины. Ночью, запершись, вспоминает он ушедшую возлюбленную, пьет и плачет…
В мое сознание, погруженное в музыку и печаль, проникает треньканье телефона.
– Занимает меня твоя старушка-покойница, которая с чайником, – голос Королька упорно продирается сквозь потрескивание и шумы. – Переговорил с операми. Вроде бы ясно, угасла бабуля от сердечной недостаточности. Но что любопытно. На кухонном столе красовались две вазочки с конфетами и печеньем и две чашки. Старушенция явно кого-то ждала. Далее. Чайник она поставила на плиту, но вместо того, чтобы спокойненько передохнуть до того момента, когда он вскипит, взяла и отправилась в переднюю, где и померла. Спрашивается, с чего вдруг?
– Возможно, кто-то пришел.  
– Не кто-то, а именно тот прекрасный незнакомец, к встрече с которым она приготовилась. Интуиция сыча – а она меня до сих пор не подводила, – подсказывает, что смертью бабули надо заняться основательно. К тому же, признаться, я упомянул об этом случае Анне, и она заявила, что между двумя убийствами – бабульки и Владика – имеется некоторая связь. Что за комиссия, создатель, быть мужем колдуньи!.. Подъезжаю к твоему дому. Через пяток минут буду. Давай-ка поглядим на твоих соседушек. Может, кто чего видал или слыхал.
Во мне немедля пробуждается фантастическая энергия, не уступающая Нинкиной. Стремительно облачаюсь, штукатурюсь и даже навожу в квартире кое-какой марафет. Увы, напрасно. Едва возникнув на пороге, Королек решительно отклоняет мое предложение откушать с дороги:
– Извини, времени в обрез.
Первым делом навещаем бабу Клаву. Меня старуха впускает, зато при виде Королька суровеет и требует показать удостоверение. Долго, надев очки, сличает снимок с оригиналом, но продолжает относиться к бывшему сычу с недоверием.
– Скажите, – елейным голосом интересуется Королек, – Ада Аркадьевна незадолго до смерти жаловалась на сердце? Дескать, побаливает, прижимает по ночам.
– Ничего такого не было, – супится баба Клава. – Очень уж она скрытная была, вот что я скажу. Я ей как на духу все про себя выложу, вся наизнанку вывернусь, а она знай себе помалкивает да поддакивает. И про здоровье свое не особо распространялась. Конечно, сердчишко у нее барахлило, не без того, гипертония опять же. Так ведь возраст у нас такой, на таблетках живем, не тело – сплошные болячки.
– А что за девушка у нее квартировала?
– Вот! – вскидывается баба Клава. – Про нее-то я и твердила участковому, да он не почешется. А еще старший лейтенант. Пустое место, а не лейтенант. Если у вас в милиции все такие, тогда ворам да убийцам лафа. Сколько талдычу ему про соседей, которые меня уморить хотят, ухом не поведет. А они видят, что он тюфяк, и наглеют. Что вчера удумали. Стену раздвинули, стоят, пялятся на меня бесстыжими гляделками и смеются. Я не растерялась. Ах вы, говорю, сволочи, ну ничего, я на вас управу найду. Они сразу ж-жук – стену на место, будто она на колесиках, и затихли. Ничего, я бабка боевая. Пошла к ним и устроила такую бузу, до сих пор, небось, вспоминают.
Никаких других сведений от бабы Клавы мы добиться не можем и ретируемся.
Обходим квартиры, соседствующие с жильем Ады Аркадьевны, задавая один и тот же вопрос: не заприметил ли кто незнакомого человека в день ее смерти, часа в два после полудня? И получаем однозначное «нет».
Лишь обитающая в первом подъезде девчушка по имени Катя, конопатая и нахальная, дает иной ответ. Шустрые васильковые Катины глазенки мечутся от меня к Корольку и, наконец, окончательно останавливаются на опере, чтобы отныне меня не замечать. Она вперяет в Королька свои хитрые васильки, затем невинно потупляет, снова распахивает и неожиданно заявляет, что в тот самый день углядела незнакомого парня, который около двух зашел в подъезд и вскоре