ИГРАЯ ГАЙДНА АНГЕЛУ СМЕРТИ
Посвящается Этель Персон и Томасу Транстромеру
(Из Билла Холма, 1943-2009)
[1]
Рояль рукам рассказывает вещи,
Которых не услышать от другого:
Успокойся, улыбайся и играй;
Чем напускной своей личине, рассудку лучше доверяй.
Бог есть, хотя и нет Его, как церковь утверждает.
Чтобы язык религии понять, порою нужно
Терпеливо, по многу раз одну и ту ж мелодию играть
За годом год; когда ж ты больше ничего не ждёшь,
Тогда тебе откроется
Вся мудрость музыки и ложь.
[2]
С Гайдна начинай. Когда я молод был,
Он мне несложным показался, даже простоватым;
Нетрудным, неглубоким и неунывайкой;
Веселье без причины, танцы в париках;
Судьбы ударов не слыхать,
И ни тайфунов страстных слёз -
Лишь смех, резон и выдумка – без всяких грёз,
Да непосредственные радости простые,
Создание чего-то там из просто ничего.
[3]
У гения таятся ощущения чудные
В пальцах. Моцарт, выходя на сцену,
Глубокий делал вдох пред тем,
Как арию запеть, но Гайдн скуп
Для рук; весь смысл его живёт
В пространстве между строк.
Ты ощущаешь, он колышется,
Как жир на животе у Будды – но не коснуться;
Со временем, его услышать удаётся,
Когда за нотой нота вслед несётся.
[4]
О, тайна Гайдна скрыта
В уменьи жизнь прожить
Сквозь вспышки гнева и тщеславья
И радость их при этом не забыть.
Самоубийство, сумасшествие, война и пьянство -
Тебя лишают сущности искусства Гайдна.
Такой совет: сосредоточься и живи.
А пятьдесят – ведь возраст неплохой:
С тобою кое-что уже случилось и, если повезло,
То в норме инструмент, и ты нашёл покой.
[5]
К пятьдесяти в жизни у меня произошло
Не так уж много, только смерть сидит
В судейском кресле под кустом сирени
В саду за домом у меня, и, ожидая,
Письма старые читает.
Не очень-то спешит придти и постучаться
С тыла в дверь. Ей, видно, интересно
Разобраться в моих несчётных
Безрассудствах. И в ваших тоже. Иначе говоря,
Ей смысла нет передвигаться
Куда-то, достаточно ей просто убедиться,
Что помню я о ней, день каждый знаю,
И что на стуле там она сидит.
[6]
Открой окно. К роялю подойди.
Сыграй сонату Гайдна для неё. Начни
С несложной, даже простодушной:
Allegretto Innocente, мелодию
И пару вариаций, строго в Соль,
Урок-разминка разогреет пальцы.
У Гайдна это длится бесконечно, но ты узнаешь,
Что можно рассказать почти что ни о чём.
[7]
Тому лет тридцать лет думал, что это
Пустячок, а и теперь играю я его
Для смерти, на стуле что в саду моём сидит.
Возможно, Вагнер больше б подошёл?
Иль Шёнберг? Тяжеловесный Брамс какой-то?
Неужто нет у смерти слуха и она тупа?
Коль не поймёт она, в чём Гайдна суть,
Как сможет она сердце умыкнуть?
Для этого нужны терпение, лукавство, сила, труд.
[8]
Писал я много лет назад:
«Кто любит Соль, к тому и Бог благоволит».
Сегодня знаю я, что я не всё тогда сказал.
Соль - это божии глаза,
И ими он следит, как волосы седеют у тебя,
Ушами в пеньи слышит фальшь.
Не забывай, два глаза у него
И уха два.
[9]
Смерть слышала достаточно ли До-мажор?
Звучит для жизни До-мажор на полземли,
И только полуправда в том. Как можно дальше
Отойди от До-мажор;
Пусть До-диез-минор лишь тень, тональность,
Где Людвига полночный бред,
Рахманинский измученный аккорд:
А сколько мокрых рукавов, повешенных голов!
[10]
Играйте Гайдна там, где длится спор меж двух богов, -
Ведь споре этом мир един.
У Гайдна есть от обоих:
Он двоерук, два нотных стана у него, два ключа, мелодий две,
На все вопросы дан двойной ответ -
Сидящая в саду об этом знает смерть.
[11]
Воображенье наше - это Бог.
Он создал полностью тебя, и ты
Благодари Его за то.
Бог создал До-мажор и До-диез-минор;
И Гайдн сделал точно так.
И пусть сюрприз сюрпризом остаётся
Для духа и ушей той дамы,
Что села прямо, напряжённо, и никак не дремлет
В моём саду, где тень, – а там цветёт сирень.
[12]
Порядок возвратив в двоих мирах,
Пора повеселиться и потанцевать -
Пусть менуэт и староват, но всё-таки он танец -
Ведь танцевали мы его
Всего лишь пару сотен лет назад!
Так вспоминай шаги.
А вот и подходящий:
Minuetto Giacoso in C.
Мелодия приятна и легка.
Особое вниманье к слабой доле такта.
Сирень продень в петлицу пиджака.
[13]
Когда явился к Гайдну в Вене
Ангел смерти персонально, нашёл мозги у старика
Он в состоянии плачевном.
Но сразу Гайдн отпер дверь. И услыхала смерть:
«Обратный жизни начал я отсчёт теперь,
Минуточка – и вновь я молодец. Сейчас
Сыграю что-нибудь для вас. Хотите услыхать,
Что только сочинил?». Тут Гайдн заиграл, не торопясь:
«Gott! Erhalte Franz den Kaiser»;
Ревматика сверкнули влажные глаза:
«Играю это день за днём -
И сразу хорошо, когда играю это я,
И даже, несколько, потом».
[14]
Хоть сжался мир, но он порядок сохранил
И смерть годами в стороне держалась,
На стуле сидя улицы в углу; лучше
Такое бы и Гайдну не удалось -
Забавными казались гостье его штучки.
[15]
Из окон настежь музыка несётся,
Танцует смерть, кружит вкруг стула,
Что под сиренью у меня в саду,
Пытаясь с ритма левою ногой, что сил, не сбиться.
Устанет скоро; выглядит счастливой.
А почему б не прикорнуть? Уйти б ей надо...
И в этом смысл. Его я перенял у Гайдна.
2006
Черновой перевод: 2016-02-29
PLAYING HAYDN FOR THE ANGEL OF DEATH
for Ethel Pehrson and Tomas Transtromer
(Bill Holm, 1943-2009)
[1]
The piano tells things to your hands
you never let yourself hear from others:
Calm down, do your work, laugh,
love reason more, your mask less.
God exists, though not as church said.
To understand this language, you must
sometimes patiently play the same
piece over and over for years, then
when you expect nothing, the music
lets go its wisdom.
[2]
Play Haydn. First, when I was young
he seemed simple, even simpleminded;
too easy, too thin, too cheerful,
gaiety and dancing in a powdered wig;
no hammer blows at unjust fate,
no typhoons of passion dropping tears,
only laughter, order, invention,
the simple pleasure of ingenuity,
of making something from next to nothing.
[3]
All the geniuses have their own feel
inside the fingers. Mozart steps to center
stage, takes a long breath, then
sings his aria, but Haydn is skinny
under the hands; all the fat lives
in the spaces between the lines.
You sense that fat jiggling like
Buddha's belly but can't touch it.
After a while, you can hear it when
the notes pass lightly by each other.
[4]
But O, the mystery of Haydn is
the great reason for not dying young,
for living through rage and ambition
without quite forgetting their pleasures.
Suicide, craziness, the bottle, war –
all rob you of what is inside Haydn.
Take this advice: toughen up and live.
Fifty is a good year; by this time
something has probably happened, and with luck
Отрегулировалось, и стуны все настроены в тебе.
[5]
At fifty, my own life has not come
to much and my death sits in
a straight-back chair under a lilac bush
in the garden behind my house,
reading my old letters, waiting.
He is in no hurry to come knock
on the back door. There's plenty to keep him
interested in the piles of my past
foolishness. Yours, too. On the other hand,
he has no intention of going
elsewhere, just wants to make sure
I notice him, every day, alert
in his straight-back chair.
[6]
Open the windows. Go to the piano.
Play a Haydn sonata for him. Begin
with an easy, simpleminded one:
Allegretto Innocente, just a tune
and a few variations, all in G,
the key of lessons for little fingers.
Haydn stays in it endlessly to see
what can be said with almost nothing.
[7]
Thirty years ago, I thought this
a trifle; now here I am playing it
for Death sitting in a straight-back chair.
You think he wanted Wagner maybe?
Or Schoenberg? Some dark thick Brahms?
What kind of idiot do you think Death?
If he can't hear what's inside Haydn,
how will he manage to throttle your heart?
That takes power, craftiness, patience.
[8]
Years ago, I wrote about Bach:
"Whoever loves G major loves God."
Truer than I knew, but I didn't say
quite enough: G major is one
of God's eyes through which he watches
hair go gray, or an ear that hears
the cracks in your own singing.
Remember, God and you have two of each
И уха два.
[9]
Has the angel heard enough G now?
G sings to life only half the earth
or half the truth. Go as far
away from G major as can be gone;
C# minor, the shadow, the nether tone,
but neither Ludwig's moonlight horsefeathers
nor Rachmaninov's gloomy thumping.
Too many wet sleeves and drooping heads.
[10]
Play Haydn where two gods have a civil talk
while they put the world together.
Haydn gives you two of everything:
two hands, two staves, two keys, two tunes,
two answers to all your questions.
What sits in the garden knows this.
[11]
For God is the imagination.
God made you up entirely, and you
have returned him the favor.
God imagined G major, C# minor.
Now, like Haydn, go and do likewise.
Make a surprise that stays a surprise
to please the ears and spirit of the one
who sits alert in the straight-back chair
under the lilac bush in the garden.
[12]
Having put the halves of the universe
back in order, it's time to dance —
a minuet, old-fashioned, but a dance
is a dance after all. You used to do
the minuet yourself, didn't you,
a few hundred years ago?
Remember the steps?
Here's a good one:
Minuetto Giacoso in C.
You'll like the tune. Careful on the upbeat.
Put a lilac in your buttonhole.
[13]
When Haydn's own angel of death came
calling in Vienna, he found the old man
with worn-out wits, almost ready
to answer the door. But Death listened:
"I count my life backwards now,
and for a few moments I'm young again.
I ought to play for you. Do you want to hear
something of mine?" Then Haydn played, slowly,
Gott! Erhalte Franz den Kaiser.
His wet rheumy eyes glistened.
"I must play this song every day.
I feel well while I'm playing it,
and for a while afterward, too."
[14]
The world, though shriveled, remained in order
so Death stayed away for years,
sat on his street corner stool and listened.
Even Haydn could do no better
than playing Haydn to keep his guest amused.
[15]
As music drifts out the open windows
Death is dancing around his straight-back chair
under the lilac bush in the garden,
trying to make the left foot move in time.
Soon he will be tired out but happy;
he will nap a while and stay away.
That's the idea. I got it from Haydn.
2006 |
