лужице собственной крови и лежал раненный, измученный, обессиленный боец. Вера и её подруга Надежда, обойдясь пока что без Любви, из созданий эфемерных мигом трансформировались в нечто более надёжное и с вполне осязаемой плотью, состоявшей из видавшей виды боевой машины с очень даже крепким экипажем.
Его ищут, про него не забыли! Да кто б сомневался – свои своих на войне не бросают… трупы из-под огня выносят! Примерно так звучит один из обычных постулатов на войнах с русскими, украинцами, белорусами; определённо, ждать оставалось недолго! Можно выдохнуть, немного расслабиться и опять отправить свои ободрённые мысли в погоню за той самой идеей, мастерски сейчас ускользающей, однако, умудрившейся ранее столь лихо изменить бытие вполне себе самодостаточного, должным образом упакованного мужа со всеми положенными атрибутами… Довольный Андрей усмехнулся, прислушавшись к лязгу гусениц уже удаляющегося БМП. Ищут, его определённо ищут, и он бы отправился на поиски, случись всё это с другим.
Как-то у коллеги жены загулял сынок подросткового возраста – загулял и домой к полуночи не вернулся, что вызвало самый бурный ажиотаж у пары десятков семей Владивостока. Народ принялся с энтузиазмом созваниваться, что-то поминутно выясняя друг у друга, у товарищей горемыки и в полезных службах города. Возбуждённые доброхоты, как это принято, прямо-таки сияли самозабвенно и бескорыстно! И вот часа через полтора совместной нервотрёпки всех вдруг пронзило ощущение небывалого прежде единства, даже почти родства, что буквально вплеснуло целый тазик чистой энергии в деятельность поисковиков! Но парень как-то внезапно и обескураживающе быстро нашёлся, причём абсолютно неповреждённым – сей факт не позволил дядям и тётям добраться-таки до черты, за коей начинались уже самые высоконравственные позывы к решительным действиям. Так что никто никуда не двинулся, и всё ограничилось интенсивными переговорами в параллели с поеданием традиционных вечерних закусок и созерцанием в телевизоре мельтешения сериалов, а также досточтимых политиков, искусно наряженных в свои светлые образы. Разумеется, причастной к истории тусовкой, молодой человек был сурово осуждён, родителями как-то наказан, а поисковое братство, зевнув перед сном, тут же распалось, оставив, правда, в воспоминаниях ощущение дивной общности, способной вызвать чувство сопричастности к чему-то, определённо, значимому…
Но все эти красоты души и вдохновения могут цвести где-то там, тут же стреляют и нередко попадают, раня и убивая. Разумеется, общий враг тоже основательно объединяет, но делает он эту полезную работу у гражданских – далеко от линии фронта, а именно средь бабулек с досужим временем, средь мамаш и папаш у песочниц и в мирных звуках перестука клавиатур на столах брутальных офисов. Сидя тогда у костерка, после первой своей боевой вылазки, неспешно употребляя трофейную водку, закусывая её хлебом с жареной колбасой, слушая под тихий треск дровишек какие-то истории, что-то рассказывая, уже теперь обстрелянный воин ощутил тепло и не только от огня, но и от некой другой – воинской сопричастности. Не отличаясь философским складом ума, пропуская замысловатые тексты даже в интересных книжках, его сознание как-то вдруг смогло осмыслить природу происходящего, причем, не заискивая перед высотой фраз об отечестве, но и не погружаясь совсем уж глубоко в липкий цинизм. Бесспорно, объяснение всегда зависит от целеполагания, которое в случае с Андреем помогло сформулировать парадоксальную мысль, гласящую, что война для солдат с обеих сторон, прежде всего массовое соучастие в массовых убийствах тех, кто провозглашён супостатом, порой непонятно зачем! Творят же сие, что иронично, именно и прежде всего те царства-государства, что запретили из сердобольности смертные казни даже для самых отпетых насильников и душегубов! Именно ответственность за совместное методичное и неуклонное умерщвление людей, за превращение их в свежие трупы, делает из ранее чужих, даже чуждых индивидуумов спаянные коллективы, именуемые вдали от бойни братствами. Ещё восторженные поэтессы любят называть эти братства боевыми и святыми или же подобным грешат те, кто морально готовит очередные партии героических парней к новейшим кровавым ристалищам – к вполне себе мужской работе. Разумеется, размышления бойца не касались великих войн за выживание народа, речь шла лишь о конфликтах последних десятилетий на всей планете Земля, в которых почти всегда доблестных сослуживцев, однополчан и соучастников стоило бы именовать банальными подельниками…
А ещё, определённо, у огонька в тот вечер сидел уже не просто убивавший, а именно стремившийся к этому качеству человек, не сумевший, однажды не пожелавший сохранить логику мирной жизни, и от пункта размежевания с прежним гомункулом он к тому моменту отошёл уже на вполне приличное расстояние… Если, в поисках загадочного перелома личного бытия, мысленный экскурс к временам возведения семейного благополучия являлся очевидным перелётом, то рассуждения о первом бое, с последовавшей релаксацией у сакраментального костра, видимо, можно было рассматривать как недолёт, что, однако, не являлось большой бедой, ведь область поиска уже определилась с границами – и то хорошо!
* * *
Чуть поодаль от бойца расположился затрапезный кустик без единого листочка, его тоже посекло пулями; унылый остов растения игриво трепал ветерок, поднявшийся после обеда. Скучный объект не находился в фокусе глаз, от чего усталый мозг дорисовал его контур до этакого скелета, принадлежавшего обглоданной рыбе, который кто-то, как бы в насмешку, пристроил в центре поля, черепом вниз. И вот на это форменное недоразумение опять уселся снегирь со своей алой грудкой-выпендрёж! Птица была или та самая, или же их тут развелось как голубей на вокзале. Сорванец немного передохнул после полёта, беззастенчиво разглядывая лежащего человека, деловито попрыгал по хлипкой веточке и как-то уж очень осмысленно развернулся в сторону звука удаляющегося БМП, затем замер, будто оценивая значимость новой переменной. На таком расстоянии глаза пичуги терялись на фоне чёрной головки, однако, её профиль, с изогнутым в верхней части клювиком, напомнил Андрею одного бунтаря в глухой балаклаве с таким же, рельефно выпирающим, вполне характерным носом – мелкая тварь бойцу окончательно перестала нравиться!
– Что? Прислушиваешься, присматриваешься? На мертвечину перейти решил? Не дождёшься! Они вернутся! Обязательно, – снегирь не услышал последних слов, он, распластав крылья, скользнул над раненым и помчался в сторону вражеских позиций, что опять же выставило его в глазах добровольца в самом невыгодном свете.
После очередной встречи с ничтожной пичугой прошло минут двадцать, и тут со стороны подразделения прилетел сдавленный звук взрыва, кажется, это был выстрел с РПГ, за ним последовал второй, третий, в дело вступил крупнокалиберный пулемёт, его поддержали сразу несколько автоматов, и вот уже от унылой тишины не осталось и следа. Андрей точно знал, что с их позиций ничего такого не планировалось, значит, это противник открыл пальбу или, грешным делом, пошёл в наступление, что вряд ли… А, возможно, это кто-то из своих приметил вражеского снайпера или разведгруппу и решил отыграться или же, Бог знает, что ещё, но перестрелка явно затягивалась. Как и прежде ситуация развивалась волнами, то почти прекращаясь, то вдруг переходя в разряд высочайшего ожесточения. При подобном раскладе больших потерь не случалось – пара раненых, в крайнем случае, мог быть один двухсотый. Нечто похожее происходило периодически, но после того, как большие начальники с обеих сторон что-то там подписали, масштабные боевые действия не велись – в целом, конечно.
И тут опять прилетел досточтимый снегирь – ну что ты будешь делать! Отчаянная птичка, с вызывающей для тоскливых красок зимы расцветкой, уселась ровно на то место, откуда спорхнула какое-то время назад, и также пристально, а, главное, без боязни и нагло уставилась на измождённого воина, который уже начал шарить рукой по мёрзлому снегу в поисках чего-то наиболее достойного для броска в тушку обнаглевшего соглядатая, но… Однако, судьбина в очередной раз распорядилась по-своему – произошло непоправимое…
– Бум-бум-бум, – за лесополосой, отгородившей поле от просёлка, послышались лязг гусениц и пыхтение того самого – ихнего – БМП, который поравнявшись с местом, где лежал раненный, дал короткую очередь причём непонятно куда. Линия фронта находилась в километре от дороги, а попусту стрелять, у них было не принято и подобное не приветствовалось. Но что совершенно очевидно – боевая машина шла на повышенных оборотах, явно спеша к окопам – в бой, и… оставляя Андрея и без Надежды, и уже, похоже, и без Веры, которые, обернувшись призрачным туманом, заспешили в сторону не менее иллюзорной Любви. Боец даже рассмеялся в полголоса от растерянности, тут же, правда, прикусив с досады губу.
И вот в пичугу всё же что-то полетело, но был то не смёрзшийся ком земли или снега, а короткоствольный автомат Калашникова со складным прикладом, который, похоже, спас жизнь Андрею, приняв первую пулю в свой спусковой механизм, отчего тот заклинило окончательно и бесповоротно. Но надёжный друг и соратник не долетел до крылатого проказника. В последний момент, при замахе, раненый, приложив в сердцах чрезмерное усилие, как-то неудачно развернулся корпусом, перебитая нога пошла на излом в том месте, где раздробило кость, в голени что-то щёлкнуло, и нервы сотнями разорванных окончаний, мгновенно возбудившись, полосонули молнией всё тело, пальцы разжались, и оружие всего лишь выпало из руки рядом с несчастным, даже не спугнув красногрудого негодника, который с ещё большим интересом присмотрелся к очередному акту драмы. Однако, уже не ожидая от распластанного гастролёра ничего доброго, пернатое существо через минуту, беззастенчиво справив нужду на заиндевевшую пашню, умчалось в сторону далёкой школы.
Доброволец же от боли, от отчаянья попытался расплакаться, но вздорные слёзы не спешили ни окроплять чумазое лицо несчастного калеки, ни успокоить обнажённую рану его несчастливой души. Закрытые глаза метались под веками, не желая видеть этот несправедливый свет Божий, грудь несколько раз дёрнулась, издав звуки, походившие и на кашель, и на манерное рыдание разобиженного подростка. Он никогда не курил, но сейчас захотелось – захотелось второй раз за все годы. Впервые такое случилось, когда жена, выйдя в холл роддома, передала ему маленький розовый сверточек, в котором лежало какое-то чудо – живая куколка с микроскопическими губками, ушками, глазками и, как потом выяснилось, всем остальным. Именно размеры и почти полное отсутствие веса потрясли тогда молодого папашу; он ещё удивился тому, что люди могут быть такой величины и такими хрупкими, что, конечно, пугало и тут же ставило на годы понятную задачу.
Андрей, совсем не таясь, стал отчаянно орать в сторону улетевшего подлого снегиря, помогая искажённой речи кулаками,
