Макаревича, то ещё кого-то, с ныне утерянными именами. Когда же старушка услышала незамысловатые аккорды, то по-доброму оживилась, разулыбалась, как при встрече со старым знакомым, сделав витиеватый жест рукой и что-то в такт отбив стёртыми, но ещё звучными каблучками. У противоположного выхода, почти у самого подъёма, пожилая женщина, поравнявшись, ревностно осмотрела другую пенсионерку, не сказав, правда, ни слова, – та за сущие гроши продавала самосвязанные пинетки для младенчиков. Стояла она тут уже не один год, товар у торговки менялся, неизменной оставалась улыбка самой доброй волшебницы, видимо, зарабатывавшей на хрустальные башмачки для какой-нибудь Золушки. Андрей тут часто бывал – последнее жилище располагалось в пяти минутах. И он всегда жалел этих, как казалось, несчастных людей, но денег ни нищим, ни музыканту почему-то не давал. И ничего не покупал, разве что кто-нибудь вынесет ставший ненужным хрусталь или другую посуду, статуэтки, картинки, металлическое литьё из прошлых времён – вещи иной раз попадались эксклюзивные, их стоило приобретать.
Поднявшись к свету и вздохнув облегчённо, они так парочкой и направились в ту самую поликлинику, которая за последние сорок лет не сменила, слава Богу, ни свои статус, ни номер. Ходу до учреждения для взрослого человека оставалось минут пять, но бабушка уже не спешила. Она, совершив неожиданно любопытную экскурсию в подземную галерею самых бестолковых, из ныне легальных, способов добывания средств, а также имея в качестве надёжной опоры – очевидно для всех! – руку успешного мужчины, решительно успокоилась. Теперь ей захотелось поговорить, что не является новостью для стариков. Андрей же, невзирая на дефицит времени, почему-то не перебивал и не торопил спутницу, которая, вернувшись в своё обычное состояние, тихо вещала. Именно вещала, а ещё двигалась без опаски и как-то плавно, в странном режиме человека, давным-давно закончившего свой большой труд и совершенно точно имевшего ныне постоянную защиту, прочный кров и достаточный стол.
Были, были некогда у той старушки и кутерьма желаний, и множество событий и их, конечно, забавляясь, можно извлекать из прошлого в качестве старых, но добрых безделушек, рассеяно перебирая в ладонях, разглядывая, определяя на вес стоимость и значение, а ещё всю эту пыльную мелочь можно смело показывать другим, не опасаясь подвоха. Всех где-то поджидает свой долгий день в настоящем, без ожидания будущего…
По дороге, неспешным шагом занявшей порядка двадцати минут, пенсионерка поведала, что ещё весной она сломала руку, да так сильно, что потребовалось часть кости заменить пластиком, прижившимся, между прочим, хотя доктора и сомневались – такой-то возраст! Обычно сюда на своей машине её возил старший зять или младшая внучка, а сегодня – глянь-ка! – все оказались заняты до чрезвычайности, вот и пришлось добираться сначала на электричке самостоятельно, а потом и на автобусе. Хотя дочки предлагали записаться на другой день. Живут же они за городом, в красивом коттеджном посёлке, и её точно никто не обижает – своя комната есть и рыжий, лохматый пёсик Топа, неустановленной породы, но с замашками от высоких кровей. А ездить нужно именно сюда, так как тут ещё квартира лично её находится, где она и прописана и от неё приписана к той самой поликлинике номер восемь. Жильё же пенсионерки, как выяснилось, добрые родственники сдают, тратя полученные деньги исключительно на неё – а как же…
Андрей с сомнением ещё раз осмотрел, мягко говоря, заслуженное одеяние пенсионерки, но спорить не стал; хотелось ускорить шаг, однако, язык бабушки и её голова работали вполне сносно, чего не скажешь о ногах! Как оказалось, у неё был мобильный телефон, правда, в кнопочном исполнении, но без интернета, что пожилую женщину очень беспокоило! Однако, на Новый год родня собиралась сброситься и подарить своему самому старшему и уважаемому члену семьи достойное устройство. Она так и сказала: «достойное устройство». Тут уже видавшему виды мужчине пришлось округлить глаза от удивления и улыбнуться – и ведь действительно есть женщины в русских селеньях, и возраст им, похоже, не помеха! А между тем они пришли в нужное место. Время, как представлялось, уже во всеуслышание щёлкало секундами, словно хлестало пощёчины, нещадно требуя вернуться в заданный ритм! И тут пенсионерка схватила провожатого за запястье своей по-домашнему тёплой рукой и быстро заговорила:
– Дальше я сама. Вот у меня талон есть – внучка записала на той неделе, она у нас красавица. А потом зять за мной заедет. Я ему позвоню, как раз будет конец рабочего дня. Пока очередь, туда-сюда, – бабулька достала свой гаджет и потрясла им для убедительности, – а скажи, у тебя детки есть?
– А что такое? – вынужденно проникнув в семейные обстоятельства спутницы, о своих личных делах мужчина рассказывать не планировал, однако, зачем-то соврал, – совсем взрослая дочь.
– Ага, понятно! А матушка ещё, я думаю, жива?
– Жива, слава Богу!
– Вот и хорошо! – старушка погрузила вторую руку в потайной карман своей сумки, не отпуская меж тем Андрея, и достала оттуда маленькую-премаленькую шоколадку с изображение девчушки в платочке с размашистой надписью «Алёнка», – возьми, мамочки от меня отдай. За сына ей спасибо большое! И тебе, конечно, спасибо! Выручил, а то б горе со мной случилось…
Дядька от неожиданности впал в редкостный для него ступор, в то время как пенсионерка освободила его кисть, вложив в ладонь свой бесхитростный подарок и не оборачиваясь, засеменила к регистратуре. А он остался стоять у дверей холла без всякой мысли и даже без намёка на возможную реакцию. Люди же, походившие в большинстве своём на давешнюю спутницу, всё заходили в поликлинику, выходили из неё, двумя потоками огибая мужчину, стоявшего между ними словно топляк посреди мутного водоворота щепок и старого, ненужного мусора.
* * *
К вечеру и без того непроницаемая пелена облаков, перестроив свои ордынские порядки, разрослась и уплотнилась до состояния одной сплошной тучи свинцового окраса, которая явно планировала недоброе – утащить, как вариант, в непроглядную ночь и стужу весь мир чётких линий и хоть какого-то тепла. Однако же, и в самых что ни на есть организованных армиях случаются казусы, в том числе и со строевой подготовкой, а ещё во время неудержимых атак свирепых воинов, что позволяет уже кучке смельчаков противостоять захватчикам, обрекая себя и на смерть, и на завидное бессмертие. Так и в небесных ватагах, не самого счастливого для Андрея дня, внезапно произошла досадная заминка; то ли приказ с ещё большего верха прозвучал неубедительно, то ли, внезапно народившись, обратный ветерок своей природной лихостью и вредностью закрутил воронку, сотворив ближе к западу прореху в серых покровах небесного свода. И вот оттуда, как в прорванный фронт, ринулся неудержимый поток светлых витязей – солнечных лучей необычайной насыщенности, походящих издали на тончайшие струи золотого дождя, лавиной бьющего самозабвенно, стремясь в последнем отчаянье отвоевать у грядущей тьмы хотя бы ломтик пространства, замершего уже в преддверии ужаса.
Давешняя собака не ушла уж совсем, она, видимо, имела опыт по добыче человеческой мертвечины и вот теперь, присев у недалёкой воронки, ожидала момента, когда, объединившись, холод и время, очевидно, работавшие на неё, исполнят положенное! Тварь, как забредший в ресторан посетитель, после заказа смело могла рассчитывать на то, что сегодня ей достанется совершенно свежее мясо, а её деткам насыщенное чужими белками и витаминами молоко – так, глядишь, и зиму протянет. Для кого война, а для кого мать родна! Когда же в облачную брешь животворящее светило наше обрушило поток света, зверюга приподняла понурую морду, пытаясь, видимо, осмыслить значимость происходящего, а также возможную от события пользу для себя и своих малявок, но, не найдя ничего заманчивого, быстро потеряла интерес к дивному пятну, заглянувшему ненароком в её постылое существование средь чёрно-белой рутины голодного января.
Андрей вслед за собакой развернулся в сторону позорной бреши в рядах небесной рати пособников угрюмой тьмы. И тут измученные глаза раскрылись с наивностью младенца в зоосаде почти до самой последней анатомической возможности, и отвести их от неожиданной феерии красок, чудных в тягостном пейзаже малороссийского поля, казалось, не было никакой возможности. Приворожённый естественным волшебством природы, взор в пантомиме светила не пытался отыскать ничего сакрального – сознанию требовалась опора для сосредоточения, в роли чего и выступило проявление силы родной звезды.
В целом типичный для человеческой памяти хаос бойцу удалось структурировать за последние часы, разбив события на до и после факта размежевания с призрачным гомункулом самого себя предыдущего. Это странное существо, ныне злодейски владевшее прошлым, в нём же и оставалось всегда, не позволяя, однако, череде событий минувшего объединиться с текущей реальностью и эпизодами новейшей истории, что вызывал смятение. Доброволец вынуждено созерцал прежние дни как бы со стороны, как не про себя, словно разглядывал в чужих руках шкатулку с набором, украденных у него, драгоценностей. Ощущение жестокой несправедливости поселилось где-то под ложечкой и сосало, сосало, сосало… Но не только обида потерпевшего заставляла рыться в собственном архиве – подступавшая кончина, ставшая после внезапной стрельбы вполне вероятной, требовала оправданий, желательно произраставших на сакраментальной ниве высоких понятий. Не хотелось просто так подыхать средь засохших стеблей украинской полыни…
И вот именно теперь, за миг до озарения мрачных окрестностей лучезарным веером, подступило понимание того, что момента-то, при котором распалась подлая связь личных времён добровольца, скорее всего не существует, и именно потому, что всё значимое в биографии любой значимой системы есть процесс, а не сказочная трансформация по щучьему велению! А ещё припомнилось, что мысли сии совсем нехитры и не являются большим открытием, так как умудрённые ненужным в повседневности опытом дяди и тёти с различных кафедр университета пытались и пытаются поныне внушить этот факт всем и каждому. Ну и болезный мужичок, беспомощным положением обречённый на размышления, кажется, нащупал ту самую окаянную цепочку событий, и следовало замереть на некоторое время, дабы она ловким образом не ускользнула от усталого, рассеянного внимания подранка, для чего взгляд и упёрся в единственно яркое пятно текущего мгновения, растянутого бессовестно до состояния вечности.
Да, последовательность определённо существовала, но выглядела она совсем не как неподвижный пазл, сложенный из множества фрагментов-картинок, а походила на часовой механизм, где одно событие-шестерёнка цеплялось за следующее или даже за несколько, приводя их в совместное движение. Место в устройстве нашлось всему, включая припомненное за нынешний день и даже забытое навсегда, – там же, между прочим, оказались осколки посуды с именными
