на ночёвку.
Закусили хлебом, оставшимся со вчерашнего дня. Говорков назначил часовых, определил порядок смены. Костров решили не разводить, чтобы не привлекать случайного внимания.
Летняя ночь коротка, особенно у уставших людей. Закрыл глаза — было темно. Открыл глаза — вроде и не спал, а уже светло.
Над ручьём ватой навис утренний туман. Бойцы спали, укутавшись в шинели, скорчившись калачиками, прижавшись друг к другу спинами.
Говорков скомандовал подъём, разрешил развести костры, чтобы вскипятить воду «на завтрак».
— Дыма за туманом всё равно не видно.
Старшина Семёнов подвёл к Говоркову двух красноармейцев, привычно-мимолётным движением козырнул:
— Разрешите доложить, товарищ лейтенант… Ночью двух задержали. Говорят, из окружения идут.
Говорков взглянул на бойцов. Усталые, несколько дней небритые, мрачные, но с винтовками и прочей амуницией. Дезертиры так не ходят.
— Старшина Куракин, — козырнул тот, что постарше.
— Боец Агафонов.
— Далеко путь держите? — спросил Говорков.
— А кто его знает? Мыкола, куда мы с тобой путь держим? — с сарказмом спросил у бойца старшина. Похоже, он дошёл до такого состояния безнадёги, что ему было плевать на субординацию.
Боец отозвался неохотно:
— На хутор к дьяволу, бабочек ловить.
— Во, Дьяволов его фамилия! На хуторе живёт. Не слышал про такого, лейтенант?
— Ладно, не нарывайтесь. Мы в том же положении, что и вы. И натерпелись не меньше. Не знаю, как вы, а мы воюем. Вчера, например, целый день четырьмя пулемётами держали пять немецких танков и роту пехоты.
— Мы гранатами… — огрызнулся боец Агафонов.
— Пулемётами мы танки остановили, — перебил его Говорков. — И убедились, что немцы из мяса сделаны и смертны. После нас там осталось хорошее немецкое кладбище в полсотни берёзовых крестов. И мы уверены: придёт наше время! На обратном пути снесём эти кресты, фашистские могилы сравняем и рожью засеем. Нам память о Фрицах и Гансах не нужна. Мы их к себе не звали.
Говорков замолчал и некоторое время сидел, молча уставившись в землю. Потом вздохнул и разрешил:
— Садитесь, бойцы. Если есть, курите. У нас давно курить нечего.
Окруженцы сели на траву.
— От Песков мы. Из окружения, — словно в знак примирения начал рассказывать старшина. — Человек пятьдесят нас было из разных полков. И пехота, и танкисты без танков, и пушкари… Обложили нас немцы плотно. Куда ни кинемся — то броневики, то пулемёты. По всему видно: или плен нам, или смерть. Ну и решили: утром пойдём в прорыв. Погибать, так в бою.
— Командиров у нас не было, — перебил старшину Агафонов. — За старшего вот он, старшина Куракин.
Окруженцы замолчали.
Говорков понимал, что воспоминания не из лёгких, и не торопил бойцов.
— Вечером долго не спали… Знали, что полягут многие, — сникнув, и с трудом заставляя цепенеющие губы шевелиться, рассказывал Агафонов. — полста человек… Три девушки среди нас были, санинструкторы…
Стоном задавив в груди рыдание, Агафонов махнул рукой и закрыл лицо ладонью.
— Три девушки у нас были, — глухо продолжил старшина. — Ночью они приходили к каждому, кто их хотел. Да не каждый смог. К смерти, ведь, готовились.
— Ко мне Настя пришла… — утирая слёзы, выдавливал из себя горе Агафонов. — Боже мой… Я никогда раньше не трогал… Какое у неё нежное тело! Боже мой! Спасибо тебе, Настенька, что дозволила прикоснуться к тебе! — разрыдался Агафонов. — А по мужской части не смог я… Как такую нежность…
Он схватил голову руками и качаясь, как от зубной боли, застонал.
— Человек семь вышли из окружения, — завершил рассказ старшина. — А было пятьдесят. Всех посекли немцы пулеметами... И девчонки там остались…
— Так собери в кулак свою злость, свою ненависть к фашистам, отомсти за своих девчонок! — с ненавистью прорычал Говорков сквозь зубы, тряхнув кулаком.
— Сил нет мстить, — прошептал Агафонов. — Выгорело всё внутри.
— Коли живой — не всё, значит, выгорело, — глухо проговорил старшина Семёнов. — А коли вышли на нас, значит есть ещё силы. Идти и убивать. Убивать и бороться за свою землю. А бороться надо до конца. И ещё немного после этого.
— Убивать буду… Убивать… — со злостью готовой ужалить змеи прошипел Агафонов. — Что они за нелюди такие? Почему чужое хотят отнять?
— Со времён Петра Великого у наших людей жило уважение к немцам, как к культурной нации, — словно размышлял вслух Говорков. — Так повелось, так нас воспитали. А теперь слово «немец» для нас самое ненавистное слово. Немцы пришли отнять у нас землю и уничтожить нас. Поэтому убивай немцев с чистой совестью. Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя. Он возьмет твоих близких и будет мучить в проклятой Германии. Если ты оставишь немца жить, немец повесит твоих отца и мать, опозорит твою жену и сестру. Поэтому убивай их. И нет для нас приятнее зрелища, чем видеть немецкие трупы. Слезу пустить, поплакаться о бессилии, упасть на спину и лапки задрать перед фрицами, как дворовая собачонка, ни сил, ни духа не надо. А как потом в глаза друзьям-однополчанам смотреть? Суд товарищей — тяжкий суд. Проклянут ведь.
— Некому нас осуждать. Погибли все.
— Мёртвые проклянут. Проклятие мёртвых страшнее.
Проклятие мёртвых страшнее…
Проклятие мёртвых страшнее!
***
В лесу на малопроезжей дороге обнаружили два брошенных грузовика, доверху набитых ящиками с патронами и минами. Мины не понадобились, а патронов набрали с запасом. Машины подожгли, чтобы немцам не достались.
По дороге вышли на шоссе, а потом и к Шестилам.
Рассмотрев в бинокль раскинувшийся на противоположном берегу посёлок, Говорков не увидел на улицах бронетехники. И мост через реку не охранялся.
Разбившись на две группы, скрытно выдвинулись на исходные позиции. Два пулемёта оставили для прикрытия. По команде бросились к мосту, почти успели добежать… Почти.
Из крайних домов на том берегу по наступающим хлестнули огнем машиненгеверы, рота под прикрытием своих пулемётов отступила.
Слава богу, никого не потеряли.
Тяжёлой трусцой скрылись в лесу, пошли на юг, в сторону Деречина и Слонима.
Палило солнце. Шли плохими дорогами мимо останков разгромленных частей. На лесных полянах и на просеках расстрелянные танки, брошенные пушки, каски, противогазы, винтовки. Густой запах мертвечины.
Бойцы, работавшие до войны трактористами, доложили Говоркову, что из двух калек можно собрать одного инвалида.
— Вы насчёт чего? — не понял юмора Говорков.
— Там тягач «Ворошиловец» с прицепной будкой, и «Комсомольцы», брошенные. В кузов и будку «Ворошиловца» мы уместимся. С «Комсомольцев» горючку сольём… В общем, через полчаса-час техника будет готова, — пообещали трактористы.
Говорков объявил привал.
Ближе к вечеру тридцать человек набилось в кузов и будку «Ворошиловца». Лязгая гусеницами тягач «поскакал» по колдобинам лесной дороги…
Километров через десять, смеркалось уже, тягач остановили советские командиры с автоматами. Один подошёл к кабине, где сидел Говорков, требовательно спросил:
— Кто старший?
Одеты щеголевато, форма с иголочки, рожи сытые. Штабные, понял Говорков.
— Лейтенант Говорков… Рота движется от посёлка Мосты в расположение наших частей, выполнив задачу по удержанию противника перед переправой.
— К генералу! — приказал автоматчик.
Говорков вылез из кабины, разрешил личному составу размяться, пошёл за командирами.
Из кустов вышли два бойца с автоматами, за ними майор и старик с палкой в военной форме без знаков различия. Бойцы стали по бокам старика, выставили автоматы и растопырили ноги.
«Окопники при встрече нахально не смотрят и в позу не встают», — подумал Говорков.
— Кто такие? — недовольно спросил хмурый старик.
Говорков молчал, не зная, с кем разговаривает.
— Тебя спрашиваю! — рыкнул старик.
— Командир пятой роты 743 стрелкового полка лейтенант Говорков. У населённого пункта Мосты держали оборону. Выполнили задачу, идём на соединение с основными частями, — без особого рвения доложил Говорков, не добавив положенного по уставу «товарищ генерал».
— Сколько вас? — спросил майор.
— Тридцать человек, — округлил количество бойцов Говорков.
— Вот что, — зло приказал старик, показывая палкой в сторону. — По ходу движения деревня, занятая немцами. Утром возьмёте деревню.
Говорков посмотрел в ту сторону, куда указывала палка старика. За кустами раскинулось широкое поле, за полем виднелись дома. Поле пересекала дорога. Если в деревне хотя бы взвод немцев, пройти поле ни цепью, ни в тягаче немцы не позволят. У них в каждом взводе «эмга» — роту в пыль посекут.
Говорков спокойно посмотрел на генерала, стоявшего в трех шагах от него. Маленькая лысая голова. Вид придавленный и усталый, как у деревенского мужичка. То и дело оглядывается, будто пытается вспомнить место, где что-то потерял.
Генерал… От генерала должно веять чем-то величественным. Генеральским! Посылает тысячи людей на смерть. Вот и сейчас посылает тридцать человек на глупую смерть. Серенький мужичок.
— Можно ночью, скрытно попробовать… — предложил Говорков.
— Одна попробовала…Двоих родила. Утром! Приказ ясен? Не выполните приказ, отдам под суд!
— Приказ ясен. Да только приказы генералов выполняются, пока живы бойцы. А мёртвого бойца даже по приказу генерала трибунал к суду не примет.
— Говорливый ты, лейтенант.
— Все мы с недостатками. На Руси не все караси, есть и ерши, — негромко проговорил Говорков.
Три командира и два автоматчика-телохранителя стояли вокруг старика, с превосходством смотрели на Говоркова и его людей. Две группы людей стояли друг против друга и настороженно щупали друг друга глазами. Стояли, разделённые невидимой линией.
— Майор, проводите роту к месту дислокации на ночь, — закончил старик недовольно.
Майор свысока глянул на Говоркова, широко махнул рукой, приказывая следовать за ним, и пошёл вглубь леса.
Говорков шевельнул головой, подавая команду роте двигаться вслед за ним. бойцы взяли винтовки и пулемёты, тронулись за командирами.
Прошли метров пятьдесят, спустились в низину. Под раскидистой елью увидели две палатки.
— Тут генерал, тут мы, — пояснил майор. — Вы располагаетесь там, организуете охранение.
Вдруг в кустах на краю низины раздался девичий визг.
Бойцы сдёрнули с плеч винтовки, Говорков выхватил из кобуры пистолет.
Из кустов выскочила девчушка в военной форме. Радостно повизгивая наподобие собачонки, нашедшей хозяев, кинулась к красноармейцам:
— Родненькие, миленькие! Нашла я вас! А то мы уж думали, что потерялись!
Следом за девчонкой из кустов вышли два танкиста в чёрных комбинезонах. Один с забинтованной головой, с повязкой, скрывающей глаза. Другой с забинтованными руками. Второй вёл под руку первого. Тот, что с забинтованной головой, то и дело спотыкался о кочки и коряги.
Девчонка замахала руками и вернулась к раненым. Схватив под руку того, что с забинтованной головой, помогла довести его к стоявшим рядом майору и Говоркову.
— Товарищ майор! — восторженно доложила она, став по стойке смирно и лихо козыряя. — Санинструктор Голикова сопровождает двух раненых танкистов в расположение советских войск!
— И где же они, эти расположения? — насмешливо спросил майор.
Санинструктор моментально сникла и
