кителя регистрационную карточку, двумя пальцами — как демонстрируют крупную денежную купюру — поднял вверх.
— Мы регистрируемся, как участники программы Lebensborn «Ребёнок для фюрера» и… выполняем свой долг перед фатерландом. Тогда отечество и фюрер позаботятся о твоей и моей карьере.
Грета погрустнела.
— Представь: на одной чаше весов служба на фронте, обстрелы, грязь, вши, пьяные солдаты… На другой — продвижение по служебной лестнице в столице. Буквально через месяц-полтора ты будешь служить на высокой должности, перепрыгнув через несколько ступеней в звании. Такую карьеру люди строят годами. И далеко не у всех получается.
Грета не обратила внимания, что фразу о построении карьеры ей уже говорили.
Она с удивлением почувствовала спокойствие в мыслях. Взглянула на предложение с деловой стороны. Жених на фронте. В окопах, под обстрелами. В любой момент его могут ранить, покалечить или убить. Если и она попадёт на фронт, их шансы быть ранеными, покалеченными или убитыми удваиваются. И какая перспектива дальше? Видела она на улице покалеченных солдат, которые просили милостыню…
Гюнтер сел рядом с Гретой, положил руку на спинку лавки, почти касаясь девушки.
Долго сидели молча. Грета чувствовала затылком и шеей тепло, исходящее от руки молодого офицера. Тепло, покой и… уверенность.
Из памяти всплыла фотография Майера с бутылкой шнапса в руке… Военнослужащий непонятного звания рядом в пилотке, напяленной задом наперёд, и нательной рубахе далеко не белого цвета… Другой, пьющий из горлышка…
Что-то надломилось в душе Греты.
Она вытащила из сумочки регистрационную карточку, подала Гюнтеру:
— Что там надо сделать… Печать поставить? В общем…
Грета встала, безнадёжно махнула рукой. Молча ушла.
***
Грета лежала на кровати в длинном атласном халате, перехваченном в талии широким пояском.
Диктор в вечерних радионовостях рассказывал о победоносном шествии вермахта на восток.
Министр пропаганды доктор Геббельс по радио чуть ли не кричал о победах вермахта:
— Польша покорена за семнадцать дней, Франция за шесть недель, Голландия и Бельгия сметены с дороги за несколько часов. Теперь они исправно кормят немцев мясом и маслом, Чехословакия производит вооружение, многие датчане вступили в войска СС и сражаются на стороне Германии. Наши солдаты закалены в лишениях, выносливы, как волкодавы, их стойкость не знает себе равных. Русские против нас — ничто! Иваны оказывают локальное сопротивление, они ошеломлены, они ничего не могут противопоставить железному вермахту! Мы наступаем, мы неудержимо идём вперёд. Верьте в нашу победу — вера сокрушает горы!
Раздался аккуратный стук в дверь.
«Кроме Гюнтера некому», — подумала Грета.
— Входи, — позволила обыденно.
Гюнтер вошёл. Высокий, сильный, непоколебимый как скала, в красиво облегающем фигуру атлета мундире, перехваченный тугими ремнями по талии и через плечо, в начищенных до блеска сапогах, в красивой фуражке с высокой тульей, украшенной распластавшим крылья серебряным орлом и черепом под ним. О таком мужчине, о таком защитнике мечтает каждая девушка, каждая женщина.
Гюнтер сел у стола, снял фуражку, показал учётные карточки:
— Ну вот… Наши отношения, хоть и на короткий срок, но узаконены. Твоё будущее обеспечено высокими процентами, как в надёжном банке.
Полулёжа на кровати, Грета наблюдала краем глаза за Гюнтером. Новенький мундир с хрустящей портупеей и зеркально начищенные сапоги с высокими голенищами подчёркивали идеальную осанку. Гордый постав головы, волевое, интересное лицо, холёные руки. Аристократ…
— Мне не хотелось бы, чтобы ты… как участник программы Lebensborn, занимался сугубо техническим её выполнением, — как бы раздумывая, медленно говорила Грета. — Я бы предпочла хоть и недолгие, но человеческие отношения. Не скрою, ты симпатичен мне. Думаю, и я произвожу на тебя приятное впечатление. Впрочем… если дело касается сексуальных отношений, мужчине бывает достаточно, чтобы партнёрша была не стара и не уродлива. А для кого-то… и это не важно.
— Ну, во-первых, я не думаю о «техническом исполнении», — чуть улыбнувшись, словно успокаивая ребёнка, проговорил Гюнтер. — Во-вторых, я вижу перед собой немножко сердитую, но восхитительную девушку. Сердита она по понятным причинам: ситуация необычная, любой растеряется. Я тоже чувствую себя не в своей тарелке. Но, если мы решили выполнить наш долг…
— Странный долг требует от нас отечество.
— Да, сложно всё это…
По радио зазвучал блюз.
— Потанцуем? — предложил Гюнтер.
Подумав, Грета поднялась с кровати.
Гюнтер подошёл к девушке, офицерским кивком поприветствовал партнёршу, шагнул вперёд, аккуратно положил ладони ей на спину и талию. Атласная ткань словно отсутствовала, ладони Гюнтера чувствовали нежность девичьего тела. Лоб девушки приблизился к его губам.
Гюнтер шевельнулся в такт медленной музыке. Тело девушки послушно последовало за ним.
— Как всё это глупо! — устало произнесла Грета.
— Мы могли бы встретиться на вечеринке в городе, познакомиться обычным способом и стать друзьями без подписанного условия ложиться в постель. Если не лицемерить, то наша встреча в здешнем баре ничем не отличается от любой встречи в городском баре. Мужчина выбирает партнёршу, имея в виду «максимальную перспективу», а женщина готова уступить мужчине на определённых условиях при соблюдении мужчиной правил игры. При соблюдении морального кодекса, если хотите.
Грета вздохнула.
— Вы правы.
И добавила тихо, подумав:
— По крайней мере, вы мне нравитесь. Надеюсь, и вы меня выбрали не от скуки.
— Не от скуки, — серьёзно сказал Гюнтер. — Признаюсь тебе… Опыт подобного общения у меня небольшой, поэтому я… Ну… Ты в моём понимании — великолепная роза. И я боюсь коснуться тебя не потому, что у тебя острые шипы, а потому, что опасаюсь нарушить твою красоту.
«И Ганс сравнивал меня с розой», — с грустью подумала Грета и глянула в лицо Гюнтера.
Теплый взгляд Гюнтера тронул её. Она почувствовала, как мурашки побежали по коже, ощутила внутреннюю дрожь. Она чувствовала, в мыслях он раздевает её, ласкает, обладает ею… Её бросило в жар.
Его губы коснулись расслабленного рта девушки, ладонь мужчины с талии, словно обессилев, сползла ниже. Она почувствовала, как затрепыхало её сердце и закружилась голова. Его язык скользнул по её губам, зубам и деснам. С неожиданным для себя порывом Грета ответила на его поцелуй. Её руки расстегнули китель, пуговицы на его рубашке. Ладони ощутили горячее, возбуждающее тело. Она оттолкнула его от себя.
— Я облегчу тебе…
Грета развязала поясок и уронила халат на пол.
Она стояла перед мужчиной обнажённая, стояла спокойно, лишь глаза были опущены вниз и чуть в сторону.
У Гюнтера перехватило дыхание. Чувственные, сочные губы девушки жаждали поцелуев… Изящный, нежный подбородок… Груди, будто обидевшиеся детишки, отвернулись друг от друга… Плоский животик… Округлые, идеальной формы, как у скрипки, бёдра…
Она только что искупалась, он чувствовал это. Он чувствовал её свежесть, неуловимый запах обнажённого тела чистой женщины.
— Герр офицер, машина для производства детей в вашем распоряжении. — Грета нервно рассмеялась. — Это хороший Geschäft (прим.: гешефт — выгодная слелка, спекуляция): женское тело в качестве инструмента деторождения в обмен на обеспеченное будущее.
— Это не гешефт, Грета. Ты предоставляешь своё тело Германии, а Германия заботится о твоём будущем.
Его руки помимо воли коснулись плеч девушки. Скользнули на спину. Одна ладонь, словно потеряв силу, потекла по спине вниз, до ягодицы.
Гюнтер шагнул вперёд, привлёк податливое тело к себе.
Грета почувствовала напрягшимся соском жёсткость ткани мундира.
Словно лишившись сил, Гюнтер опустился перед девушкой на колено, обнял её за бёдра, стиснул ягодицы, ткнулся лбом в упругий живот. Ладони метнулись вверх, охватили груди девушки… «Какая нежность!» Он привстал, жадно, подобно новорождённому, прильнул к её груди. Язык и губы теребили изюминку соска…
— Не будешь же ты заниматься любовью в сапогах! — с чуть нервной иронией мурлыкающим голосом укорила Грета офицера, слегка отталкивая его от себя.
Дыша, как спортсмен на тренировке, Гюнтер принялся торопливо расстёгиваться.
Грета легла на кровать лицом к стене.
«Боже!... — восхитился Гюнтер геометрическим пунктиром позвоночника, красотой лопаток-крылышек, лекальными обводами талии, ягодиц и бёдер девушки. — Какое совершенство! Это же… произведение искусства! Это же… Скрипки Страдивари менее совершенны!»
= 4 =
«А о чём мне с ней говорить? — думал Майер, держа руку у звонка. — Когда невеста вдруг отказывает жениху, это понять можно. Всякое бывает. Другого полюбила, богатого встретила. А когда невеста осознанно беременеет от другого, не разорвав помолвки… Я воевал. На фронте мне было не до женщин. В госпитале, когда выкарабкался с того света, лёжа в палате выздоравливающих, глядел на туго обтянутые упругие попки медсестёр снисходительно, без страсти. Потому что наслаждался в мечтах своей любимой. Она же забеременела от эсэсовца, которого ей подобрали, как породистой кобыле подбирают жеребца, чтобы получить хорошее племя. В нормальном обществе о таком говорят: нагуляла, не успев выйти замуж».
Майер опустил руку, тяжело сошёл с крыльца, сел в машину.
— В «Кайзерхоф», — скомандовал водителю. Гостиница и ресторан «Кайзерхоф» располагались неподалёку, в Шпандау, там можно снять номер и пообедать.
Водитель покосился на Майера, вежливо покашлял и спросил:
— Могу я уточнить у герра лейтенанта относительно «Кайзерхоф»?
Судя по манере обращения, пожилой мужчина служил ещё в Великой войне четырнадцатого года.
— Конечно, — буркнул Майер.
Водитель ещё раз кашлянул.
— Не сочтите за нескромность, герр лейтенант… Я фронтовиков уважаю больше, чем Etappenhengste, Frontschwein und Heimkrieger (прим.: тыловых жеребцов, фронтовых свиней из снабженцев и местных «диванных» вояк) с жестянками на груди вместо боевых наград… Предполагаю, что для вас, боевого офицера, «Кайзерхоф» будет неуютен.
— Почему?
— В «Кайзерхоф» собираются лощёные тыловые жеребцы и «диванные» вояки в парадных мундирах, не имеющие понятия о том, что такое фронт, окопы и лужи крови на земле. Там полно коричневых мундиров (прим.: партработников) и «бифштексов» (прим.: офицеры СС и гестапо в чёрных мундирах с красными лацканами — «чёрные снаружи, красные внутри»). За неосторожное замечание о Восточном фронте могут арестовать. Там и стены имеют уши. С правдой нынче не церемонятся. Иногда я забываю, какая она, правда. Офицеры в полевой форме там чужаки. Осмелюсь рекомендовать кафе «Рейман», если хотите спокойно пообедать. В нём собирается довольно демократичная публика. Если с проживанием, то фешенебельный отель «Адлон» на Унтер-ден-Линден. Центр города, весьма приличное общество, достаточно консервативное и без коричневого фанатизма. В «Адлоне» останавливались даже император Вильгельм и русский царь Николай. Там мало эсэсовцев, неплохое кабаре «Кокотка», ну и… слежки не так много.
— Какой слежки?
— Служба безопасности. Если под выпивку или с плохого настроения не придерживать язык, можно
