скомандовал «равняйсь, смирно», поднял руку к козырьку. Гонденко завел руки за спину, и процедил уголком рта.
- Отставить. Еще раз проведите поверку.
- Отставить! – напряженно крикнул круглощекий капитан. - Гордяков, повторите боевой расчет.
Вечно сонный, как ленивец на дереве, белобрысый Серега сейчас прогнал с лица вялость и выглядел оживленным пиратом, нашедшим карту с сокровищами. Он деловито развернул красную дерматиновую папку, достал лист с фамилиями и причудливыми аббревиатурами – слава богу, расчет свежий, а не месячной давности.
- Боевой распорядок, - прокашлялся Гордяков. – дежурная смена: пост зас-телефония: Благой, Швыра, Щеголев.
- Я – пробасил грузный Швыра
- Я, - пискнул тоненький Щеголев.
- Пост бе-пе четырнадцать…
- Стой, Гордяков. – Гонденко вытянул шею, - Благой заснул. Благой!
Строй молчал.
- Благой, почему я тебя не слышу? Кто тебя снял с нарядов, Благой?! – резко произнес Гонденко. Он тронул фуражку и зашарил глазами по смене.
Солдаты отводили взгляды. Капитан кашлянул.
Подполковник насторожился.
- Благой?! – зычно повторил Гонденко. Не найдя характерный наглый прищур, возмущенно повернулся к Волку. Тот перетаптывался с ноги на ногу. Тихо произнес:
- Рядовые Фадеенков и Благой назначены флажковыми.
- А па-ачему вы их отправили с развода?! – слова Гонденко не крикнул, а выплюнул словно яд. Обернулся к казарме, где старшина показательно суетился возле дневальных, и пролаял: – Старшина! Батянов! – Фока обернулся к плацу и вытянулся по струнке, – Батянов, верни с капепе флажковых!
Старшина подобострастно козырнул, развернулся боком и что-то прогнусавил дневальному, подметающему асфальт. Потом махнул рукой на угол казармы. В ответ коренастый мужик в пилотке степенно прислонил веник к бордюру и, потирая замерзшие руки, с удивлением выпрямился. Это был светловолосый дедушка Згамук, хохол и усатый столяр, выкуренный из своей норы по тревоге. Морзянку он давно забыл, но, поднеся сжатый кулак к голове, ответил старшине как и велит священный Неустав: «ец, товарищ старший прапорщик», ( не «есть», а ЕЦ») после чего вразвалку двинулся вдоль казармы.
- Куда ты его посылаешь? Старшина, я тебе приказал, тебе лично! Эти найдут! – завопил Гонденко.
Строй одобрительно захихикал, украдкой делая Згаме неприличные жесты. Гонденко поморщился. Невольно он как бы поощрил неуставные порядки.
Коренастый солдат нехотя развернулся, взял веник и сокрушенно оперся на него, словно хоккеист перед вбрасыванием.
- Капитан, вы почему отпустили флажковых? – начал себя накручивать Гонденко.
Тут у казармы старшина Фока опять заполошно замахал руками, привлекая внимание. Но поднявшийся ветер глушил его робкие вопросы
- Да что еще неясно, Батянов? – недовольно гаркнул Гонденко, перекрывая вихрь.
- Кто флажковые, товарищ подполковник? Кого вернуть? – отчаянно переспрашивал старшина, придерживая плоский головной убор.
- Благой и Фадеенков!!! Забыл любимчиков своих?!
Старшина отдал честь, и, приплюснув пальцами фуражку, быстро потрусил к выходу. С плаца было видно, как он забежал за белый кирпичный угол, перейдя на шаг, миновал короткий отрезок вдоль торца казармы, поднялся на крыльцо и скрылся в дверях приземистого загона КПП.
Несправедлив был Кондом к старшине. Не были они «любимчиками»! Напротив, достали старшину они, да так достали, что осторожный «кусок» махнул на все и подал их в списке на увольнение в первой партии! Увы…
И мне – увы, ведь именно Фадей впер меня на смену. Вчера Серега Гордяков похожий на вешалку в белой нательной рубахе, сидел в бытовке и колдовал над расчетом. Старые, заходя с подшивой, смотрели через плечо и удовлетворенно кивали, видя себя за «родной» сетью, и лишь ленивым угрем возле Сереги извивался узколистый, темноглазый Фадей. Слышался басовитый голос: «Кошкина ставь к нам, наверх» «Уже поставил». «Куда?» «На кубинцев», «Зачем на «Камыш»? Ставь к нам, на БП 14!» «Тогда кого-то надо из нас исключать. Ты в зал пойдешь?». «Ладно, пускай «Камыш»
Именно Фадей подсуетился, чтобы меня записали на смену. Зачем? За вчерашнее отчитываться?
Я поежился, украдкой потер щеку о край шинели.
Гордяков прокашлялся и близоруко углубился в папку.
- Бе-пе четырнадцать: Казановский, Фадеенков, Касамов,
- Я… я… - внятно, по-уставному отвечали из строя.
Вообще-то по Уставу следовало озвучивать и звания. То есть не просто читать: Иванов, Петров, Сидоров, а – рядовОй Иванов, рядовОй Петров, рядовОй Сидоров. Но для ускорения поверки звания опускались, хотя про себя Гордей не забыл:
- Начальник дежурного расчета бе-пе четырнадцать – старший сержант Гордяков - Я-а! – довольно хрюкнул Гордей, - Пост бе-пе: Плутонцев, Кошкин.
- Я… я…
- Башня: Годына, Цымбал, Приходченко, Глухарев.
- Я… я… я… - громко отвечала «релейка». Релейщики сидели в стометровой башне за железной дверью, словно гномы в норе. Со своего поста они связывались с БУСами, бортовыми узлами связи - самолетами, ретранслирующими сигналы. Дверь в основании башни выходила в лесную глушь, и релейщики регулярно самовольничали летом за орехами и грибами, готовили еду на тайных кострах, но застукать их еще никому не удалось. У радистов укоренилось железное мнение, что туповатые релейщики все-таки готовят где-то в чаще жаб и диких ежей, и постоянно недожаривают. Иначе чем объяснить их повальное недержание кишечника?
- Вариант ка-ве девятнадцать, усиление бе-пе: Панов, Сомов, Небзак…
- Я.. я…я… - аккуратно звучали голоса.
- Джумаханов, Чочадзе, Кубовский, Тарабрин, Айзерман, Чуб, Садыков,
- Капитан, а почему смена не знает направлений? - нетерпеливо перебил Гонденко. Скошенная челюсть нелепо отвисла, рот приоткрылся косой чертой. Кэп растерялся.
- Никак нет, - отвечал Волк, - все расписаны по постам.
- Как же расписаны? А где полный доклад с указанием направлений? - дежурный впился глазами в пухлого офицера. - На каких радионаправлениях сержанты Панов и Сомов?
…Радионаправления, они же «сети» - кусты воинских частей, расположенных в одном регионе, как правило пять – десять отдельных рот или батальонов со своим позывным.
- Сомов, ты знаешь, за какой сетью будешь дежурить? – Гонденко бросил издевательский взгляд на высоченного Сома, и тот сразу уменьшился. У дылды Сомова кроме высокого роста был огромный нос, маленькие глаза и задумчивые, интеллектуальные интонации.
- Знаю, конечно, два года сижю, - тихо пробормотал Сом и отвел глаза.
- Вы как проводили инструктаж? Они вообще готовы к ка-ве девятнадцать? На авось полагаетесь? Эти двое… - он брезгливо показал перчаткой на гнома с дылдой, - одной ногой уже дома. Почему их поставили по тревоге? Панов, где твое направление? - Гонденко вытянул голову, и поискав в конце строя, где топтались самые низкорослые, рявкнул. - Сержант Панов!
- Я!
- Выйти из строя.
- Ец, – четко сказал Панов, и, давя ухмылку, сделал два шага вперед.
Гонденко секунду рассматривал крохотного сержанта с прилизанными черными волосами и кудрявым чубом…
«Черт побери, - думал я, - как долго это будет длится? Неужели когда-то оно может закончиться? Это дурацкое, никому не нужное стояние на плацу. Эти припашки за старших товарищей. Эта потогонка нарядов. Неужели все это когда-нибудь уйдет в прошлое? А когда уйдет – как я себе отвечу – зачем оно было? Почему я сюда попал? А попав – почему сразу не сбежал? Мне же начмед сказал, что моя позвоночная грыжа - чистая нестроевая статья и можно подать на комиссию, не говоря уж о зрении. Зачем я был здесь, как ответить себе? Старшие говорят – будет что вспомнить. А если вспоминать отвратительно? Вызываешь из памяти веселье, а рядом тут и залет. Может, потом станет как говорят? Когда эти уедут?
Неизвестно. Пока прошлое рядом, в строю, оно не становится прошлым. Хотя впереди новая и приятная жизнь.
Скосил глаза на ворота с домиком КПП. Фадей там? Старшина его не нашел. Перед глазами возникло лицо со впалыми щеками и темными запавшими яблоками, худющая фигура, с походкой болотной цапли: «Помните, вы уже не бобры. Тебе уже никто не может сказать: «Кошкин, ко мне»! Если увижу, что откликнешься, умрешь, понял?!» Блин, теоретик.
Ну да, мы не они. И я больше не я. Не бобер Демьян Кошкин. Полугодичной давности Кошкин, для меня уже – «он».
А-а! Вот секрет «вспоминания»! Надо звать себя в третьем лице! Тогда и прочувствуешь кайф!
«Ч» и «Ни-и-е…»
А как весело все начиналось! Карантин позади. Месяц, два – и Демьян в параллели. Параллель – это когда берут на сеансы настоящей работы в сетях. Но за результат отвечает оператор основного расчета. Там иллюзия безоблачной службы уходит. Первый шок от той ночи, когда Садыков отжался стандарт, а Фадеенков пробил ему грудь – под утро улегся. Быстро и бытово получилось: ляпнул на «телефоны» – «наушники», и тут же брякнулся на пол. Получил в душу, отжался и сел за работу опять.
В параллели времени валом, можно письма писать. Там красота, не наряды. Сидишь в тепле, возле ящиков-радиостанций. За тысячи верст от тебя венгры, немцы, поляки, болгары посылают в эфир электрические сигналы, что пищат в пластмассовых кругляшах, за название которых «наушники» Садык сделал стандарт. Телефоны, а не наушники. помни!
В роту назначен уставной старшина. Его уже окрестили Фокой за деревянный дребезжащий голос. Любимая его присказка «Ни-е-е-е… товарищ солдат». «Ни-е-е-е». Вот идет кагал на обед. А старшина предлагает построиться. «Зачем идти в столовку построившись?» - недоумевает народ. Мы разве в армии? А ну да. Ну и что?
«Я-а строем ходить не привык», - отвечает за всех Тимофеев, наставив на небо свои окуляры.
У старшины падает планка, и он выдает коронную фразу: «Ни-и-ие, товарищ солдат! Ни-е-е! Так у нас служить не получиться! Пять нарядов вне очереди!» «Да хоть десять. Я, что ли, буду в наряде?» - инфернально зевает старик Тимофеев.
Да, он не будет в наряде. Он исчезнет, как призрак!
И дальше теперь ротный люд, встречаясь, изъясняется так: «А не пойти ли нам в чайник? Н-и-е-е, товарищ солдат. Зины еще нет» Или: «Ни-е-е-е, товарищ солдат! Я не пойду завтра в наряд по КПП»
Постепенно обращения «товарищ солдат» видоизменяются на «товарищ дед, товарищ череп, товарищ тормоз» в зависимости от ситуации.
Корольков, наш собрат, шипящие произносит через звук – шчф, И у него не получается выговаривать слово «товарищ» - получается «товари-фш». Отчего добрый язва Макс подчеркнуто обращается к нему со словом «товари-щч», что постепенно входит в привычку у всех. Потом «товарищ» сам собой отмирает и к словам просто прибавляется «Ч». … «Корольковч, ты опять тормозич?»
Постепенно рождается - «Ч». Забегая вперед можно сказать, с этих пор будет жить в стенах Роты и умрет вместе с ней. «Ч» прибавляется раз за разом одним, другим человеком из нашего взвода. Вскоре второй взвод в принципе начинает болтать странным ополяченным «засом». Ч-ч-ч! Оценив новый смак и уже другие, смежные племена начинают добавлять «ч» к окончаниям слов, забыв о первопричине.
Например, вечер. Дневальный крикнул отбой. В расположении – веселье. Мы, черепа, уже попрыгали по команде Маги туда-сюда, с кровати назад, уже позанимались строевой
