люди.
Сквозь снежную завесу проступили очертания танка. Грозная машина стояла на высоком наклонном постаменте, задрав дуло к небу. На повороте занесло, но мне удалось выровнять машину, и мы оказались на узкой, кое-как расчищенной дороге. Впереди призрачно замаячила россыпь огоньков. Город! Цивилизация!
- Мне здесь остановите, - пробурчала с заднего сиденья подруга. Я совсем про нее забыл.
- А где ты живешь? – удивился я. Вокруг темно, никаких признаков жилья.
- Там, под горкой, - ответила она устало, выползая из машины.
- Может, ее подвести? – спросил я у рыженькой.
-Не проедешь, - мотнула она головой. – Там даже тракторы застревают. Пока, Галка.
- Пока, - не оборачиваясь, буркнула подруга.
- Позвони завтра.
- Ага.
- Куда теперь? - я вновь тронул машину.
- Вон туда, где вывеска синяя, - ткнула она пальчиком в лобовое стекло.
Где, какая вывеска? Я ничего не различал. Голову сжимал чугунный обруч похмелья.
- Есть там во фляги что? – протянул я руку.
- Ой,- испуганно воскликнула рыженькая. – Я все выдула.
- Тебе не рано пить? – разозлился я.
Она в ответ отвернулась и уставилась в окно.
Ох, как я устал! Как вся эта дорога припарила. Где эта хренова гостиница? Наконец я различил синюю неоновую вывеску на хмуром трехэтажном кирпичном домике. Вывеска гордо гласила: «Гостиница Россия».
- О-о! – протянула моя пассажирка. – Хана.
- Что это значит? – не понял я.
- Мест нет.
- Откуда ты знаешь?
- Вон, смотри: сколько фур, - она указала на площадь перед зданием, заставленной большегрузными машинами. – Молдаване приехали.
- И что с того? – Я вылез из машины. – Посиди пока. Я номер сниму, потом тебя отвезу домой.
Девчушка коротко кивнула. Мне показалась она совсем маленьким жалким комочком. Бедная шлюшка. Надо же, жизнь заставляет ее в такой холод торчать на трассе…
Я отворил скрипучую тяжелую дверь, по-совковому обитую рейкой. Ну и запах! Крыс травили, что ли? Чуть не упал, поскользнувшись на голом кафельном полу. Стены выкрашенные синей масляной краской, вместо ресепшена окошко, как в кассе, за ним классическая старушка-вахтерша в толстых очках, седые волосы узлом закручены на макушке.
- Мест нет, - каркнула она, даже не удосужившись меня выслушать. – Могу постелить в бельевой. Но там холодно.
- Какой бельевой? – у меня все опустилось. Я так хотел спать. А тут меня в какой-то бельевой. Не смотря на ужасную усталость, я хотел теплую нормальную постель.
- Первая дверь направо, - снова каркнула она.
Послушно пошел в указанном направлении, толкнул дверь со стеклянной табличкой «Бельевая-прачечная». Нащупал выключатель, где обычно его располагают.
Сперва подумал, что попал в морг. Холодно, кругом кафель. По одной стеле полки со стопками белья. Прямо на полу лежало штук пять тел, укутавшись в одеяла. От них исходил густой храп. Что за вытрезвитель? Я подошел обратно к ресепшену.
… - А есть еще гостиницы? – с надеждой спросил я.
- В Смоленске, - ответила бабулька.
- Ладно, я сейчас. Машину только припаркую.
Надо же! Что за невезуха. Я вышел обратно к машине. Комочек на пассажирском сиденье вздрогнул и сонно захлопал длинными белесыми ресничками. Беднягу разморило. Стало ее немного жалко, даже захотелось погладить по рыженькой головке, как маленького ребенка. Да, на взгляд они и казалась – ребенком: щечки пухлые, глазки наивные, губки бантиком.
- Ну что? –спросила она.
- Есть президентский номер: «Бельевая» называется. – Я с силой хлопнул дверцей. – Давай, отвезу тебя домой.
- Хочешь у нас переночуешь, - осторожно предложила она.
- У кого – у вас? – Мне представилась сельская блат-хата с веселыми бабами и пьяными мужиками. Не очень приятная перспектива, но лучше, чем в бельевой.
- У нас дома. Мама в ночную смену ушла. Брат пьянствует, до конца недели не появится. Никого нет.
Так это не блат-хата. Меня, оказывается, домой приглашают по доброте душеной, а я чего подумал…
- Неудобно как-то, - смутился я.
- Чего – неудобно, - оживилась она и повернулась ко мне всем телом. – Ты здесь околеешь от холода в бельевой. Туда только летом селят.
- Родители что скажут? Дядьку привела чужого…
- Мама ничего не скажет, да она уже на смене.
- А отец.
- Отец ничего не скажет, - пробубнила тихо она и как-то сразу замкнулась.
- Поехали, - подумав, согласился я. Неужели мне повезло, и я нормально высплюсь. – Сколько с меня?
- Чего?
- За ночлег.
- Нисколько? – пожала она плечами. Совсем - волшебно. Неужели удача, наконец, протрезвела и вспомнила о своих прямых обязанностях по отношению ко мне.
-Останови, - попросила девчушка, когда мы проезжали по центральной улице. Что улица центральная, я догадался по строю фонарей, горевших только здесь по обочинам. А сбоку на небольшой площади сиротливо стоял чугунный Ленин с протянутой рукой.
Я притормозил возле неоновой вывески «Маг..зи.. 24 ч..а»
- Хлеба дома нет, - объяснила девчушка.
- Я с тобой, - вылез следом. Надо взять чем-нибудь голову поправить. Стальной обруч похмелья давил на виски нестерпимо.
В грязной лавчонке, иначе ее не назовешь, стоял единственный прилавок-холодильник, в недрах которого была навалена синяя колбаса, желтое сало, дохлая рыба, тут же молочные продукты, сыр… Правда, мятое мороженное лежало в отдельной картонной коробке с криво оборванными краями. За прилавком черноглазая толстомордая продавщица с востока – полный рот золотых зубов. Неужели, даже в такой глуши хачики торговлю захватили?
Девчушка принялась перебирать мелочь на ладошке.
- Оставь, - бросил я, и спросил у продавщицы: – Хлеб свежий есть.
Оценив меня быстрым, но пристальным взглядом, словно говяжью тушу для продажи, она достала из-под прилавка батон и улыбнулась: - Свежий. - Чует, что я не только за хлебом пришел.
- Колбасы, которая из мяса и не пахнет, - строго попросил я.
- Выбирайте, - указала вежливо она на прилавок-холодильник. – Какую хотите?
- Понятия не имею, - ответил грубо я. – Попросил же: ту, что из мяса.
- Телячья. Сколько.
- Килограмм. Сыра еще грамм четыреста, только хорошего. Оливки есть?
- Что? – у нее глаза полезли на лоб. Тут оливки, наверное спрашивали не чаще, чем шотландское виски, кстати замеченное мной среди выкладки разнообразной паленной водки. Этикетки на бутылках разные, пестрые, но наверняка пойло бадяжили из одной бочки. Как вискарь сюда затесался – одному Аллаху известно. Наверное, больше для украшения, чем для продажи.
- И – это, - указал я на коричневую пыльную бутылку.
- Дорого же, - в ужасе прошептала возле плеча моя маленькая рыжая спутница. Бедняга. Она еще не знает, что такое – дорогое пойло.
Пока покрасневшая от счастья продавщица аккуратно укладывала все в полиэтиленовый пакет, я заметил, как рыженькая завороженными глазками пожирает красочную коробку конфет с волшебной, для нее, надписью «Коркунов». Будто ободранная Золушка смотрела на хрустальную туфельку. Эх, девчонка!
- Уважаемая, - окликнул я продавщицу. – Вон ту коробочку добавьте.
Я встретил взгляд, полный удивления. Белесые реснички так и щелкали.
Мы уселись в машину. Я достал из пакета коробку «Коркунова» и протянул рыженькой.
- Это мне? – выдохнула она.
- А кому?
- Я думала, ты подарок кому-то купил.
- Тебе и купил. Открывай, ешь.
- Может, дома, к чаю, - не веря в столь неожиданное счастье, предложила она.
- Ешь. До чая надо еще дожить.
Я откупорил вискарь и приложился к горлу. Политура, она и есть - политура, хоть и фирменная. Но похмелье отпустило.
- На! – она открыла коробку и первому мне протянула блестящие шарики.
- Не хочу сладкого, - отмахнулся я. – Отгрыз колбасы прямо от целого куска.
Молоточки в висках затихли, обруч ослаб, усталость уходила. Мы ехали по темным пустынным улочкам. Неожиданно на перекрестке попался светофор. Я привык ехать без помех, а тут прямо перед носом вспыхнул красный. Слева на зеленый несся мотоцикл с коляской - древний драндулет из социалистического вчера. Заметив меня, мотоциклист привстал и выпучил глаза, как будто летчик-камикадзе идет на таран. Я резко ударил по тормозам. Моя ласточка послушно остановилась, скребя лед шипами. Мотоциклист с испугу так же дернул тормоза, его закрутило и чуть не выкинуло в кювет. Он погрозил нам кулаком, а мы с рыженькой дико расхохотались.
Настроение совсем поднялось. Я врубил приемник и помчался дальше.
Город неожиданно закончился. Опять темень впереди. Когда же мы приедем?
- Здесь, - указала моя спутница влево.
Я свернул на ухабистую колею. Вскоре появились два ряда маленьких домиков белого кирпича. Крыши казались неестественно большими под толстым слоем снега. Въехал во двор одного из таких домиков.
- А где забор, - удивился я.
- Еще летом свалился, - смутилась девчонка. - Брат все грозился поставить, да где ему с пьянками и гулянками - времени нет.
К крыльцу вели три деревянные ступеньки, совсем занесенные снегом. Рыженькая откуда-то из щели вынула ключ и отперла скрипучую дверь. Пахнуло живым теплом и хлебом, как из булочной.
- Проходи, - пригласила она, стряхивая снег с сапожек.
Вспыхнула неяркая лампочка, осветив узкий коридорчик, где на стене под занавеской висело множество верхней одежды: плащи, ватники, куртки. Под одеждой на криво отрезанном куске линолеума теснился ряд обуви: сапоги, туфли, даже валенки. Валенки я последний раз видел в армии, когда в карауле торчал.
Девчушка гремела посудой, видать добралась до кухни. Я снял пальто. Попробовал пристроить его на вешалку, но там и без того все гвозди были заняты. Я заглянул за пеструю тряпку, обозначавшую дверь. Передо мной открылась просторная комната с бедной простой обстановкой. Широкая кровать, старинная, с дугообразными спинками из металлических трубок. И ножки были металлические, да еще на колесиках. Вот это – раритет. Мебельная стенка совкового производства - полированная. Абсолютно все дверцы висели криво. Возле широкого окна кубическая тумбочка, на ней допотопный телевизор, еще с тумблером переключения каналов. Правда, тумблера самого не было: торчал только металлический штырь, но рядом лежали ржавые плоскогубцы. Окно завешивала паутинка накрахмаленной тюли. В общем, не смотря на бедность, комнатка выглядела чистенькой и уютной. О! Из одной стены выпирала, чуть ли не на четверть комнаты печь. Русская печь, как я понял. На картинках в сказках такие рисуют. Вот это - да! Куда меня занесло? В какой век?
- Кидай пальто на кровать. Я потом в шкаф уберу, - в комнату заглянула рыженькая. Теперь она была в розовенькой кофточке и потертых джинсах. Я удивился, до чего же она худенькая. В пуховике казалась полнее. Рыжая коса свисала до пояса, а на лоб падали кудряшки непослушной челки. А она, оказывается, хорошенькая, - отметил я про себя. - Ничего так – мордочка смазливая, хитренькая.
- Пойдем, - позвала она. – Я на стол накрыла.
В узкой неудобной кухне пыхтела эмалированная белая кастрюля на газовой плите. Крышка другого цвета и явно, не подходящая по размеру, беспокойно подпрыгивала. Стол, покрытый видавшей виды клеенкой, упирался одной стороной в подоконник. Я присел на грубый жесткий табурет и прислонился к теплой стене. За стеной еле слышно, успокаивающе гудела печка. Рыженькая потянулась в шкафчик за тарелками. Вскоре передо мной лежала горка дымящейся картошки, круги колбасы, треугольники сыра, а там дольше слоеные огурчики, помидорчики с прозрачной
