1
Описываемый герой – это не я, не автор этой хроники. Читатель конечно вправе не поверить, но ведь читатель обычно же верит, когда автор (не только я) описывает героя как третье лицо, хотя это он сам на все девяносто процентов. Есть конечно другие рассказы и «романы», например у дам писательниц, которые описывают свою героиню как самую сильную, живущую где она хочет, пьющую исключительно самое дорогое вино, носящую меха, и за которой волочатся по крайней мере все мужчины, с которыми её сталкивает жизнь, а живёт она обычно на берегах океана... Вот у этих писательниц ничего нет схожего между ними и их героинями, а есть только беспредельная мечта, чтобы хотя бы в романе было всё идеально...
Я шёл на кладбище, - я живу недалеко от кладбища, - взяв с собой необходимые инструменты для того, чтобы сломать соседский забор с моим похороненным родственником. Нет, я не вандал, просто «богатые и после смерти хотят жить богато»... Дело в том, что соседняя семья с нашей оградкой решила не ограничивать себя какими-то «дремучими» понятиями и просто-напросто заказала сделать изгородь так, - наплевав на всех, как и водится у богатых, - и загородила своим метровым новеньким заборчиком путь не только мне, но и всем, у кого похороненные родственники лежали далее богатой изгороди.
Мне было плевать – мой брат погиб на войне ради этих тварей, - погиб от нацистов, современных нацистов, не немцев, - а эта сволота, как привыкла везде решать всё деньгами, так даже и на кладбище вытирает о людей ноги, - вряд ли кто из них воевал бок о бок с моим братом... Словом, я наверно знал, что меня скорей всего найдут после моего деяния, но я считал делом чести, - если уж мой брат положил жизнь за Родину, то чего стоит моё наказание за хулиганство со стороны закона, или же наказание со стороны этих блатных.
Но месть моя в тот день не удалась, - как ни стыдно это писать после таких горячих слов про Родину и про справедливость. Дело в том, что я шёл в самый обычный день, в будний день, надеясь, что на кладбище никого не будет, но я ошибся. День был летний, тёплый, и кругом, и тут и там сидели или проходили мимо люди. Я хотел было уже даже напоказ совершить свою месть, но в последний момент остыл, решив, что это будет глупо, - ведь мне по большому счёту наплевать на наглых этих богачей, что загородили проход, их всё равно не исправишь, а напоказ ломать изгородь и того глупее, ну то есть мне на самом деле мешал их забор и не более; да, конечно бесят наглецы, но всё-таки цель была забор.
С подавленным чувством гордости я не придумал ничего лучше как зайти в изгородь и посидеть у могилки брата. У меня с собой не было ни еды, ни водки, поэтому сказать, что я зашёл «поминать» как-то нелогично. Но видимо, не имея всего этого добра, мне ничего и не осталось, кроме как «поминать», то есть вспоминать и думать.
(Дальше мы будем описывать героя как третее лицо, потому что так удобнее.)
Герой задумался не о брате (который, к слову, настоящий герой), а о своей матери. Мать его – дама шестидесяти с лишним лет, носит очки, коротко стригёт шевелюру, в своё время она проработала более двадцати лет в органах правоохранения. Мать всё время ставила и ставит теперь погибшего сына герою рассказа как идеал, как укор, если нужно где-то применить этот козырь. Он конечно соглашается с ней, но всё-таки она к нему недоконца справедлива. Дебошир, назовём его так, то есть герой рассказа, он хоть и не рвался на подвиги, но и назвать его трусом тоже нельзя, - чему свидетельство одно уже то, что он пошёл мстить неизвестным людям на кладбище, обрекая себя на неизвестные последствия.
Дебошир, сидя на скамейке возле могилок, где были погребены и другие кроме брата, вспомнил приснившийся матери сон и описанный ею для него. Приснилась ей её свадьба – во сне была какая-то смесь её реальной давным-давно произошедшей свадьбы и чего-то современного, чего-то из тех свадеб, на которых она присутствовала уже как гость, - но во сне невестой была именно она. На её собственной свадьбе не было того представления с запуском букетика цветов за спину, с тем чтобы кто из подруг поймал этот букет, а вот во сне был этот обряд. «Самое удивительное, - рассказывала эта пожилая женщина потом, - что мне не было ни стыдно, ни страшно, ну и... ни удивительно, в конце концов!..» А удивительное во сне было... Невеста, стоя спиной к подругам, ничуть не мешкая, запустила «на удачу» не букетик цветов, а какого-то младенца, которого она и понимала, что держит, что именно младенца держит, а не куклу или ещё что, когда готовилась кинуть. Но тем не менее кинула. «Что было дальше, - рассказывала видевшая сон потом, - я не помню... Не знаю, поймали ли младенца... Я кажется успела обернуться, но что я видела, я не помню.»
Мать его вообще относилась как к снам, так и ко всем другим необъяснимым событиям жизни, скептически. Она считалась верующей, ходила иногда в церковь, - но тоже по-деловому, - например, заказывая отпевание сына, веря, что так будет полезней, хотя это и глупость по её же мнению. За три года до убийства брата Дебошира, у его матери умерла её мать, то есть бабушка дебошира. Дебошир тоже вспомнил несколько деталей из того времени. Вспомнил он, как бабушка «будто сошла с ума» рассказывала в последние полгода своего бытия как к ней иногда приходят её родственники; она описывала какие они светлые и добрые, и что ей было так приятно их присутствие. Бывшая милиционерша коментировала этот факт заболеванием – деменция, то есть слабоумие, по-русски, то есть никаких душ и никакого загробного измерения не существует, опять же по-русски если переводить.
Дебошир конечно сам не знал, есть ли загробный мир, нет ли его, но вот то, что его мать злая, - хотя и всегда спокойная, - это он чувствовал.
- Это из-за неё он пошёл учиться на военного. – подумал дебошир, имея ввиду брата. – А может по крови передалось? – мелькнуло тут же в уме. – Я же ведь тоже – имею тягу к справедливости... Хотя и никогда не хотел стать ни военным, ни ментом, а стал всего-лишь слесарем... Хм.
Дебошир был младшим братом покойного, и даже тут, придя за него мстить и грустно сидЯ теперь у его могилы, он, - как и вспоминал ни одну сотню раз за жизнь, - даже тут вспомнил как покойный брат колотил его в детстве по причине и без. Мать почему-то обычно брала сторону «воспитывающего», то есть старшего брата, - так как он заменял ему отца, потому что отца у них не было. Отец впрочем был жив и с ним было всё впорядке.
- Просто он не вынес мою мать за её... за её диктатуру. – проговорил мысленно дебошир. – Ба! Да ведь это она меня совратила на то, чтобы я шёл ломать оградку. – осенило дебошира.
Он был и прав и нет, потому что мать прямым текстом ничего никогда ему не говорила, но вот постоянное её нытьё, - как по телефону, так и лично, - он слышал всё это последнее время, когда появилась оградка наглых соседей по кладбищу.
Перед дебоширом возник мерзкий вопрос, который возникал с ним всю жизнь, сколько он себя помнил, являющийся ему в разных видах: мать всегда была права логически и никогда Дебошир не мог поймать её, потому что она была очень хитра. Всегда таилось в её душе что-то непобедимое им, и всегда он, выполняя её приказы, чувствовал себя дураком, - а почему он себя так чувствовал, он не мог объяснить даже себе самому. Он всегда будто был виноват перед ней.
2
Сами герои и сама хроника неочень интересны, поэтому продолжение мы опишем сумбурно, а затем, перейдём к тому месту, которое читателю должно показаться интересным, и его опишем уже размеренно.
Дебошир, посидев и повитав в облаках, пошёл домой. Пришёл он в другой день, а вернее, пришёл он вечером другого дня, и сломал-таки вражескую оградку. По прошествии целых полугода, когда дебошир давно позабыл волнение от своего подвига, к нему в квартиру заявился участковый и позвал его на допрос по этому самому делу. Благо, мамины связи не совсем были утрачены и дебоширу не пришлось оплачивать ущерб на восстановление оградки. Богачи-наглецы восстановили оградку за свой счёт и что с этой восстановленной оградкой было делать, дебошир не знал, - не ломать же её во второй раз, - тогда уж точно придётся восстанавливать ему, и никакие связи не помогут.
Таким образом дебошир снова остался в долгу перед тиранкой матерью, на этот раз справедливо. Он справедливо чувствовал себя виноватым и даже более, чем просто виноватым и должным.
- Но я же за брата! – оправдывался он перед мамой.
- Идиот! Кто так поступает! – приводила в довод маман, но не приводила продолжения и не поясняла как нУжно поступать.
Спросить «как нужно поступать» дебошир не решался, потому что знал, что маман опять соврёт и одурачит его.
Но терпеть дебоширу пришлось недолго, по прошествии ещё двадцати лет премудрая мама его наконец выжилась из ума, так что сама удивительным способом кажется стала немного верить в потусторонние силы...
Как-то раза старушка рассказала ему такую историю, - и сын не мог понять, то ли она бредит в самое время рассказа, то ли ей приснилось, то ли она бредила наяву.
(Можно было бы рассказать этот, увиденный старушкой сон, от первого лица, но удобнее будет опять от третьего.)
Решать, бред ли это, «деменция» ли это, здесь будет излишне, так что просто будет передано само содержание случившегося факта. Старушка зачем-то спустилась в подвал – какой чёрт её понёс туда, это загадка, ведь она не пользовалась стайкой в подвале и кошек не кормила, да и терпеть их не могла во всю почти взрослую жизнь. Ещё на входе в тёмное это помещение ей показалось, что за ней кто-то следует, - она подумала, что это кто-то из жителей. На её неудачу, света в подвале не горело, а где выключатель она не знала, так как наверно впервые и спускалась в подвал...
На вопрос сына «а что ты там искала» она ничего внятного ответить не смогла, да ещё и несколько раздражилась, так как сын задаёт глупый вопрос по её мнению. Так или иначе проходила и проблуждала она в потёмках минут пять-десять, до тех пор, пока ни заблудилась.
- Помогите! Молодой человек! Помогите! Я заблудилась. – начала восклицать старушка вникуда, глядя в темноту, и почему-то решив, что зашёл за ней именно мужчина и именно молодой, хотя она не оборачивалась и не видела кто за ней зашёл.
- Где вы? – послышался голос неподалёку в темноте – и действительно голос мужской, только не сказать, что молодой.
- Тут я, тут! – обрадовалась старушка.
- Где «тут»? Я Вас не вижу. – откликнулся голос.
- Да тут! – радовалась старушка.
- Слушайте, вы не могли бы сами пойти на мой голос, а то мне на ваш идти несподручно?
Это слово «несподручно», да и сама фраза, показались странными старушке, но тем не менее, делать было нечего, и она пошла на голос.
- Вы не ушли? – волновалась старушка.
- Я Вас жду, жду. – произносил голос немного ближе.
- А то ведь я без Вас не выберусь.
- Выберитесь, выберитесь. – утешал голос, странно аргументируя.
- Ой, вот Вы. У вас есть фонарик? – приблизилась старушка к тому самому человеку. – А то я дура не взяла.
- Есть, только он мало светит. – ответил мужчина.
Опять же странное слово «мало».
- Ну включите – хоть какой-то свет будет. – немного уже с опасением ответила бабушка.
- Хорошо. – ответил человек и включил фонарик.
Подвал
