- Почему именно мне предложили, Виктор Алексеевич?
- Почему? Потому что…, - старик слегка задумался, потом рассмеялся, - да не знаю почему. Наверное, потому, что Павел пришёлся мне по душе. Других причин не нахожу.
- Хорошо. Я беру карту и – кто знает – может, вскоре привезу сюда драгоценности этого банкира, - Ветлужанин встал.
- Да, пожалуйста, Паша, – если добудете клад, привезите. Не для дележа, нет, мне деньги уже ни к чему. Просто посмотреть привезите.
Старик замолчал и в наступившей тишине через неплотно прикрытую дверь в комнату с веранды донёсся скрип половицы. Ветлужанин, бережно свёртывавший карту, быстро спрятал её в карман. Но никто не вошёл. Ветлужанин подошёл к двери, выглянул на веранду. Никого.
- Э, Паша, да ты уже никак уходить собрался? Так дело не пойдёт. А чай на дорожку?
- Нет, пока не ухожу. Просто показалось, что кто-то ходит на веранде? – вопросительно посмотрел на старика Ветлужанин.
- Да? Я не слышал. Впрочем, это, наверное, в коридоре. Бродят эти…
Когда прощались у калитки, Виктор Алексеевич крепко пожал руку Ветлужанина и сказал серьёзно, даже торжественно: «В добрый час, Павел!» И добавил просто, по-стариковски: «Береги себя, Паша. Чёрт-те его знает, что там, в пещерах этих».
Был час перед белоночной майской сумеречностью, когда Ветлужанин пришёл на Васильевский. Шёл пешком по Гороховой от самого Витебского вокзала. Шёл, порой останавливаясь, словно вспомнив нечто важное, и, смущая прохожих отрешённым выражением лица, трогался дальше. Состояние его было сродни подзабытому уже чувству влюблённости. Мир изменился, очень изменился, поманив загадочностью и ожиданием необычного. Странная карта грела сердце, будоражила воображение, рисуя картины манящие, причудливые и великолепные. Фейерверк жизни восхитительной грезился, проступал явью и снова размывался в возбуждённом сознании. Богатство, ещё не найденное, уже слепило будущей независимостью от внешних обстоятельств, свободой от давящей обязанности добывать деньги.
Решив передохнуть, Ветлужанин оперся о парапет гранитной набережной Невы, закурил. И не удержался, вынул из кармана карту. Но безотчётно оглянулся по сторонам, прежде, чем развернуть её. В отдалении взрывалась хохотом стайка молодёжи, мимо прошли, несвязно лопоча и обнимая хихикающих девиц, пьяные финны…Ветлужанин долго всматривался в карту, стараясь представить эту далёкую реку, пещеры. Сигарета потухла. Ветлужанин полез в карман за спичками и рукавом неловко задел лежащий на парапете лист бумаги. Карта упала в воду.
Первым желанием Ветлужанина было броситься за ней в реку. Остановил его скрип тормозов милицейской патрульной машины. Милиционеры вышли, весело переговариваясь, закурили, разминая мышцы. Лист бумаги, смутно белея в сумерках на тёмной воде, плыл мимо них по течению, потихоньку удаляясь от берега.
Оцепенение прошло, Ветлужанин лихорадочно придумывал, двинувшись по набережной вслед за картой, как её достать. Но вдруг успокоился – карта словно раскрылась перед глазами: 47 шагов – левая отворотка, 22 шага – развилка, держаться прямо, 30 шагов – правая отворотка, 11 шагов – стена. Он понял, что отлично помнит карту. Боясь забыть, торопливо пошарил в карманах, но записать было нечем и не на чём. Ещё трижды повторив в уме запись в углу карты, Ветлужанин успокоился совершенно – послание беглого каторжника осталось в памяти как номер очень нужного телефона. Выуживать карту уже не было нужды, тем более, что она уже наверняка размокла и стала нечитаемой.
Улица на подходе к дому, где жил Ветлужанин, была совсем пуста: ни людей, ни машин. Лишь сзади послышались быстрые шаги. Ветлужанин, коротко посмотрев назад, увидел, что его догоняет невысокий, коренастый человек в короткой куртке со стоячим воротником и надвинутой на глаза кепке. Ветлужанин чуть посторонился, пропуская спешащего прохожего, и тут же почувствовал, как сильная рука зажала тряпкой его рот и нос, что-то едкое попало в лёгкие, сознание поплыло.
Когда Ветлужанин очнулся, то обнаружил, что лежит в проходном дворе, метрах в пятнадцати от улицы. Тошнило, но мутное сознание прояснялось, тело дало знать, что цело. Рядом лежал выпотрошенный бумажник – деньги пропали. Но остальное: водительские права, проездной, ключи от квартиры – валялись рядом. Подобрав всё, Ветлужанин тяжело поднялся, решив, что грабитель явно просчитался, напав на него: всего-то и было грабительской добычи, что сто двадцать рублей, да тридцать долларов.
Глава 4. Неудачный день Николая Романова
Коля Романов находился в скверном расположении духа, что с ним случалось нечасто. Но этот день не задался с утра. Сначала настроение испортили его напарники по работе – геодезисты, к которым Коля нанялся подсобником. Геодезисты делали съёмку местности для лесовозной дороги, и работы здесь оставалось буквально на день. Так что Коля рассчитывал сегодня завершить свой подряд и завтра заняться, наконец, сенокосом. А то некоторые в селе уже убрали половину своих участков, а Николай Романов ещё и не начинал, за что уже который день его всё настойчивее пилила жена Ольга. И даже восьмилетняя дочка Настюха, отцовская любимица, прочитала вчера папке мораль на эту тему. Хорошо хоть сын, первенец Денис, заступился: «Вы чего, бабы, на папку напали – он же не водку пьёт, а деньги зарабатывает». И добавил с серьёзностью мужика, которому исполнилось уже целых десять лет: «Ну не накосим сена – продадим корову, делов-то».
Но надежда завершить сегодня работу не сбылась – геодезисты запили. Видимо, по причине своей ударной работы в предыдущие дни. Мужики они, в общем-то, недурные, толковые, но страдали одним серьёзным, с точки зрения Романова, недостатком – были философами. А под водку, да ещё с хорошей ухой, философия просто пёрла из них: размышления о российских исторических процессах излагались вперемешку с цитатами из Ницше, Блаватской, Бердяева, потом всё это густо разбавлялось Христом и Буддой, ну и так далее.
Коля ушёл от соратников в тот момент, когда они переосмыслили учение Коперника, увязав его с русско-японской войной. Спор философов о Копернике натолкнул Романова на вполне практическую мысль: он вспомнил, что у его кореша Васи Мальцева, прозванного на селе Коперником, за то, что тот всё время задавался вопросами строения Вселенной, и даже соорудил телескоп; так вот, у Васи сегодня был свободен трактор с косилкой, который он, по дружбе, давал в пользование Романову. Так что день можно было использовать для начала сенокоса. Поколебавшись изрядно – соблазн хорошо откушать водочки под знатную уху был велик – Коля всё же переборол искушение, и, выпив немного для компании, отправился на хозяйство.
Трактор Коперника, собранный из выброшенных на свалку дизелей, мотоцикла и бензопилы, не производил впечатление агрегата, способного самостоятельно передвигаться, но, тем не менее, двигался, и к тому же носил гордое название «Марс-99», о чём гласила крупная жирная надпись, сделанная на капоте красной краской. Заводилось детище Коперника по старинке – верёвочным шнуром надо было вращать пускач. Коля вначале деловито обошёл вокруг трактора, хозяйски потрогал тут и там, затем не спеша намотал шнур на диск пускача, открыл краник топлива, со знанием дела упёрся как следует левой ногой, и от души дёрнул. Трактор взревел и рванул с места, оставив Колю ошарашенно стоять с верёвкой в руке, - он не сразу понял, что у трактора была включена передача..
Далее некоторые праздношатающиеся деревенские собаки наблюдали такую картину: «Марс-99», бодро подпрыгивая на ухабах, деловито шустрил по полевой дороге, Коля что силы бежал за ним, с верёвкой в руке. И уже догнал беглеца, прицеливаясь, как лучше запрыгнуть в кабину, но трактор, вдруг выскочив из колеи, как норовистая лошадь метнулся в сторону и въехал на усадьбу Клавки Малининой, самой скандальной бабы на селе. Повалив изгородь, «Марс-99» зачем-то стал зигзагами гоняться по покосу за клавкиным поросёнком, который с диким визгом убегал от страшного зверя. Кончилось тем, что ополоумевший поросёнок попытался скрыться через дыру в заборе, но застрял там; трактор же, сразу потеряв интерес к поросю, вильнул в сторону, повалил ещё один забор, въехал на огуречные грядки, и там заглох.
Расплата наступила незамедлительно, поскольку Клавка была дома, и завершение драмы случилось уже на её глазах. Сказать, что Клавдия Петровна Малинина была разгневана – это значит бессовестно исказить действительность. Она не была разгневана – она пылала праведным гневом, и вся её статная, пышущая здоровьем фигура трепетала от избытка чувств. Потом Клавдия начала говорить – и небеса разверзлись. Первым делом она с пулемётной частотой и громкостью сообщила Коле, что он бандит, каких свет не видел, поскольку порушил хозяйство, созданное непосильным трудом одинокой женщины; особо вдова отметила покушение на жизнь её любимого поросёнка. Затем Коля узнал, что теперь ему надо будет десять лет день и ночь работать у несчастной женщины, возмещая ущерб. При этих словах Коля подумал, что разбушевавшаяся баба, пожалуй, переоценила его возможности: вспомнил, что Клавка недавно похоронила третьего мужа, при этом ни один из клавкиных мужей не протянул более пяти лет супружества с ней. Но по ходу монолога Клавдия изменила наказание, решив, что Романову самое место в тюрьме, а всё его имущество должно перейти бедной вдове взамен убытков от разбойного нападения. Далее несчастная вдова напомнила, что перечень злодеяний Коли Романова не ограничивается лишь сегодняшним: оказывается, три года назад Коля, проезжая мимо клавкиной усадьбы на мотоцикле, громко газовал, чем сильно напугал клавкину козу, которая вскоре оттого и сдохла. ..
Последнее Коля уже не слышал: завёл тем временем трактор, вскочил в кабину, успев увернуться от полена, пущенного в него разъярённой вдовой, и рванул с места с поистине космической для «Марса-99» скоростью.
[justify]День был безнадёжно испорчен. Ни о каких полезных делах уже не думалось, все мысли были заняты теперь тем, как отделаться от Клавки. Поскольку ничего путного в голову не шло, то, вконец расстроившись, Коля поставил трактор, купил бутылку водки и пошёл успокаиваться на берег Пинеги. И снова неудача: его любимое место на небольшом выступе крутого травянистого берега, на острие которого
