каждой высокой крыше, то через одну, красовались гигантские буквы, из которых слагалось нечто вроде: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи!» Или «Слава КПСС!»
Шутники тогда вовсю иронизировали: «А кто этот Слава Капеэсэс? Славу Метревели мы знаем, а этот кто? (Метревели тоже был классическим паразитом. Но не из партийных работников! Из футболистов).
Пока партийные работники мололи языками, будто в принципе у нас всё есть, ушлые советские люди сразу их переспрашивали:
– Скажите, будьте добры! Как и на чём в тот «Принцип» проехать?
И это, как выяснилось позже, была единственная материальная отдача от главного идеолога страны, руководство которой наивно полагало, будто экономика под знаменем Маркса и Ленина сама собой догонит и перегонит капитализм, и обеспечит прочный фундамент коммунизма!
Однако с таким руководством экономика никого не перегоняла! Она буксовала и, придавленная военными расходами, оказавшимися ей не по плечу, постепенно все больше загибалась. И всем становилось понятно, что руководству страны следовало заниматься именно экономикой, а не засорять пустыми лозунгами сознание не окончательно испорченного рабочего класса, крестьянства и интеллигенции.
Не получилось! Ни ума у руководства не хватило, ни совести! А народ смутно понимал, что все мы катимся в пропасть, только никому не верилось, будто настолько уж всё плохо! Ведь сказали бы нам, если что! Мы налегли бы… Постарались… Перетерпели! Но не сказали… Тихо предали и продали великую страну, чтобы самим дожить спокойно!
Глава 10
Любому человеку, если он действительно стал таковым, а не вырос, как часто случается, питекантропом, кроме штанов и колбасы требуется близкая по духу культура. Впрочем, под этим добром каждый понимает что угодно. Но с любой культурой в мозги нашего населения всё чаще тогда проскакивали необезвреженные никем порции яда. Самое удивительное, что яд исходил не извне, а из именитых и обласканных властью писателей (Солженицын, Аксёнов, Распутин, даже, казалось бы, подлинный советский патриот Васильев потом выдавал…), поэтов (таких творцов в те годы было десятки) или драматургов (Любимов, например). Иногда яд сочился даже из настоящих ученых (Сахаров) или политических деятелей (Яковлев, который Александр, Бовин)!
А сколько антисоветской злобы клокотало во всякого типа актеришках! И это притом, что все они кормились на ниве идеологии, вертелись в сфере пропаганды! И такая гниль! Правда, тогда они трусливо помалкивали о своих политических пристрастиях – слишком уж шаткая профессия. Можно легко отпугнуть новые роли, всякие премии и звания… Да и забылось им, что в царские времена актеров вообще считали за людей недостойных внимания где-либо, за исключением сцены! Но как только рухнул Советский Союз, на почве которого они, обычно, всего-то аморальные червяки, много о себе мнящие, принялись усиленно обгаживать советскую власть. Всякие басилашвили, броневые, герды… Явно просматривается национальный аспект! Басилашвили, тот аж слюной захлёбывался, призывая немедленно вернуть Ленинграду его историческое название! Заметьте, немецкое название! От которого даже Николай Второй, в конце концов, догадался избавиться! А здесь, видите ли, такое благородное негодование – поскольку город носил имя ненавистного им Ленина! Был для всего мира не только символом советской власти, но после блокады стал и символом ее героической сути!
Писать об антисоветских настроениях в дряблой среде интеллигенции подробнее, да еще с анализом, нет возможности, поскольку с таким объемом и с таким хитроумным материалом, где всё таится между строк, и Льву Николаевичу Толстому потребовалось работать до седых волос.
Потому здесь уместился всего один эпизодик, позволяющий ощутить на вкус патриотическую мощь тогдашнего советского искусства.
Как-то, по случаю, Алексея с женой занесло в Пушкинский театр Ленинграда. Хороший театр из многих в Ленинграде, как считал Алексей. Да ещё на расхваленный критикой спектакль. Сам Валентин Распутин! Ему тогда все поклонялись… Все зачитывались. Ставили в пример! Рекомендовали друг другу, как нечто сокровенное!
Спектакль назывался «Живи и помни!» И посвящался он автором очередному съезду партии.
Три часа, если считать с перерывом, Алексей в дурмане непонятных противоречий, шевелил мозгами, ёрзал в кресле и не мог понять, как он тогда говорил: «То ли я такой дурак, то ли здесь порядки такие! Ничего не разумею!»
А понять и впрямь было сложно. В качестве главного героя предстал преступник, дезертир, сбежавший из воюющей с врагом Красной Армии и скрывающийся в тайге вблизи родной деревни. А к нему тайком бегала его любящая невеста…
Казалось бы, бог с ними! Тем не менее, это неоднозначное творение насыщено показом таких трудностей и страданий обоих, что невольно даже к предателю возникает чувство жалости, подразумевающее его последующее оправдание.
Со всей очевидностью зрителям со сцены внушали, будто перед ними не подлый изменник, не трусливый подлец, не желающий защищать ни родную землю от поругания, ни даже мать родную, а всего-то любящий несчастный человек, ставший жертвой чудовищных обстоятельств мирового масштаба. Ведь его, несчастного, забрали из родного дома прямо на фронт и заставили стрелять по врагам! Ах, ах, ах!
Шут с ней, с этой гаденькой пьеской, но как быть с посвящением ее съезду партии? И оно, это циничное посвящение, спокойненько прошло через все цензуры! Как быть с тем, что ее автор утопает в литературных премиях – государственных и имени Ленина? То есть, он признан государством и официально вещает от его имени! Как быть, что автор считается признанным рупором политики партии? Значит ли, что идеи оправдания измены родине исходят он неё? Как быть с режиссёром, худруком и прочими ответственными лицами? Они пропустили это, будучи под наркозом, или все были вполне заодно?
Ох, не зря у Алексея наступило тогда смятение чувств и мыслей. И не только у него.
«Что происходит? Кто правит этим миром, если в стране с такой помпой прославляют подлых предателей? Кто эту гадость пропустил? Кто рекомендовал посвящать…» – поначалу изумлялся, а потом стал понимать, откуда дует ветер, и уже открыто возмущался Алексей.
Но знакомые слушали его молча, на ус мотали, а всерьез не принимали: «Понимаешь, кто ты? А кто Распутин! У тебя – одни взыскания, а у него – одни Ленинские премии! Ну и чего ты в калачный ряд прешь со своим ры… Со своим мнением! Что ты вообще понимаешь?»
И сколько таких культурно-идеологических «бомб» запустили в открытый легковерный народ! И «бомбы» разъедали сознание. Заставляли сомневаться в правильности нашей жизни, подрывали доверие к любым руководителям, ослабляли страну. А если учесть, что многие из тех руководителей действительно никогда не заслуживали доверия, и люди это рано или поздно понимали, то разрушительный эффект от таких бомб оказался огромным. Но то было лишь начало!
Нужно было обезвреживать идеологический яд, но это, как уже тогда многим казалось, не делалось умышленно. Пример всем подавал Андропов, не только слывший либералом, но и проводивший либеральную политику с теми, от кого политический яд постоянно и исходил.
Разве не сам Андропов выпустил лжеца Солженицына из страны безнаказанным? Пустил, как говорится, козла в огород! Тот и принялся распространять по миру свои пасквили!
Разумеется, вопрос о депортации обсуждало всё политбюро, но решение подготовил ведь Андропов! Он и связи свои использовал, чтобы отправить Солженицына в Германию. По поводу этих связей Андропова с руководством враждебной нам ФРГ с ним в острый конфликт тогда вошёл глава МИД Андрей Громыко. Он поставил данный вопрос перед членами политбюро, как незаконное вмешательство КГБ в вопросы внешнеполитической деятельности СССР. Но Андропову почему-то всё сошло с рук.
Глава 11
Алексей, будучи курсантом, при каждом построении в казарме нос к носу сталкивался с Андроповым. Разумеется, с его большим цветным портретом, висевшим на стене напротив. Бывало, во время вечерней проверки глаза от усталости сами закрывались, но товарищ Андропов уснуть не давал – пытливо всматривался через большущие стёкла очков: «Чего от тебя, Алексей, в этой жизни стоит ждать? Можно ли тебе верить?»
Алексею Андропов тогда нравился. Лицо интеллигентное, умное. Должность серьёзная – не для болтунов. Судя по телепередачам и киножурналам, в глаза лишний раз не лезет, не рисуется, в давлении на народ не замечен. Хорошая молва среди людей идёт о Юрии Владимировиче. Не прост! Как будто, ни в чём себя не запятнал. Во время войны руководил партизанским движением в Карелии. Потом проявил личное мужество, разум и политическое чутьё, являясь послом в Венгрии. Как раз, в 56-м, когда там началось… Потом курировал в ЦК братские компартии…
Только не знал курсант Зотов, что не всё ему удалось понять в Андропове, глядя на его красивый портрет. Недооценил он возможности Председателя КГБ делать своё существо неизвестным для людей, находясь у всех на виду. Недооценил умение создавать образ деятельного радетеля за социалистические ценности, не являясь таковым.
Даже сейчас люди толком не знают, кто он родом и кто по национальности? А ведь иногда это очень важно! (Ох, не зря же идёт молва, будто он является иудеем, вымаравшим этот факт из своей биографии). Не знают, как ему удалось, переезжая на новую работу первым секретарём ЦК ЛКСМ Карело-Финской ССР, бросить первую семью, вычеркнув ее из своей жизни, не помогая ни в чём, не вспоминая никогда… Как удалось возглавлять партизанское движение на оккупированной территории, но прятаться за номенклатурную бронь, ссылаться на болезнь свою, жены, ребёнка, лишь бы не попасть в жерло реальной войны?
Особенно трудно оправдать поступок Андропова в 1944 году. В то время его начальнику первому секретарю Петрозаводского горкома ВКП(б) Г.Н. Куприянову очередная комиссия стала предъявлять очень странные обвинения в политической близорукости. Мол, зачем носиться с этими подпольщиками, работавшими в тылу немцев? Не надо столь упорно представлять их к награждению… Лучше бы проверить лишний раз, не работали ли они на врага? И далее в таком же ключе. Тот разговор официально вёлся в ЦК партии Карелии. Свидетелями его оказались все секретари горкома. В какой-то момент Куприянов, растерявшись и надеясь на поддержку близких товарищей, показал на Андропова: «Вот, мой первый заместитель! Он хорошо знает всех подпольщиков, так как принимал участие в подборе, обучении и отправке их в тыл врага, когда работал первым секретарем ЦК комсомола. Он может подтвердить правоту моих слов».
К удивлению всех, Юрий Владимирович встал и заявил: «Никакого участия в организации подпольной работы я не принимал. Ничего о работе подпольщиков не знаю. И за тех, работавших в подполье, я ручаться не могу!»
Что это, если не лжесвидетельство? Если не предательство и еще что-то, чему сложно подобрать морально-нравственное определение? Ведь за ту работу, от которой он уверенно открестился, он же получил несколько наград с формулировкой: «За большую организаторскую работу по мобилизации молодёжи республики в годы войны и по
