общем, можно сказать, что мой дебют, как вокалистки, оказался успешным.
А мой напарник подмигнул и сказал:
– Ты в этом платье здорово похож на бабу. Эх, был бы ты девкой, мы бы с тобой…
Я послала его по-русски.
2
Как ни здорово принимали нас жители Гданьска, не жалея честно заработанных «грошей», но и им стало приедаться. Пора, как говориться, и честь знать. Наш путь лежал в Померанию и дальше – в Гамбург. День Святого Валентина мы встретили в дороге.
Собственно, никто из нашей труппы не собирался отмечать праздник всех влюбленных. Я бы и не вспомнила о нем, но Мадлен, жена Зуко, обмолвилась: в девичестве мечтала, чтобы ей подарили «валентинку». Она родилась и выросла в Лотарингии, где влюбленные чтут старинный обычай, делают в этот день друг другу подарки.
А на меня нахлынули воспоминания: и как писала любовные послания, и как получала, и как в первый раз целовалась с мальчиком из соседнего подъезда… До слез пробрало, пришлось лицо прятать, чтобы никто не увидел.
Накануне отъезда я сняла с руки Стеллы сооружение, которое заменяло гипс – аппарат Джека. Так я его мысленно называла. Кость у девочки, насколько я могла судить, не имея рентгена, срослась правильно. Показала ей, как разрабатывать руку, и посоветовала сменить, по возможности, хождение по канату на что-нибудь менее опасное. В ответ Стелла вздохнула и покачала головой. Риск – часть ее жизни. И не только ее.
Дорога была скверной: яма на яме да грязь непролазная. Не Европа, а российское Нечерноземье, честное слово. Такая же дрянная и погода стояла: дождь, переходящий в мокрый снег, и ветер, пробирающий до костей. Наши колымаги вязли, колеса по оси проваливались, приходилось слезать, толкать, тянуть. И так бессчетное число раз. За день выматывались так, что к вечеру буквально с ног валились. Останавливались на пару дней в городках, из тех, что побольше да побогаче, устраивали представление – путешествовали «без отрыва от производства».
Герцегство Померания встретило нас отличной солнечной погодой. Пахнуло весной. Сразу повеселее стало на душе. А катить по сухой дороге – одно удовольствие. Ну и что, колдобины да ухабы: грязь не месишь – и ладно.
Мы прибыли в Штеттин, город в устье Одера, место, где лет так через сто пятьдесят должна родиться герцогиня Ангельт-Цербстская, будущая императрица Екатерина II.
Если я ничего не путаю.
Да, нет же! Ведь я была здесь в прошлой жизни. Школьницей. Нам устроили экскурсию в Польшу, в город Щецин, а это и есть Штеттин. Показали главную достопримечательность – замок, место рождения Екатерины, и Тюремную башню,где вр время оно сидела в заточении Сидония фон Борк, знаменитая колдунья. Но лично мне врезались в память причал в порту, тяжелый запах и плавающие в грязной воде дохлые крысы.
– Богатая земля Неметчина, – с уважением произнесла Барбара.
Она и о Гданьске так же отзывалась, и о Региомонтуме. Послушать старуху, тут все земли «славные и богатые». За исключением Московии, о которой Барбара говорила с явным неодобрением. Чем, интересно, старой ведьме земляки насолили?
– Богачка тутошняя, девица фон Борк, зело красна, – продолжила Барбара. – Да не на радость людям та красота – на погибель.
– Чего так? – спросила я.
– Злыми чарами привораживает она вашего брата. И юных, и мужей зрелых. Сказывают, очаровала она князя фон Вольгаста. Тот собрался было взять ее в жены, да не посмел ослушаться запрета князей Штеттина. Озлобилась фон Борк, и наложила на князя заклятие. Засох тот от тоски, да помер.
Тут мне вспомнилась печальная развязка истории колдуньи.
– Гореть ей на костре, этой Сидонии.
– А тебе откуда сие ведомо? – живо воскликнула Барбара. – И имечко ее знаешь. Неужто и до Московии слух дошел о ворожее?
Черт, опять я прокололась! А старуха явно что-то подозревает – хитро поглядывает, будто догадывается… Вот только о чем? Я объяснила, мол, да, слышала о ней на родине. Барбара кивала, поддакивала, а на устах ее блуждала улыбка.
Могла ли я знать, что лично встречусь с самой Сидонией фон Борк.
Знаменитая колдунья припожаловала к нам, точнее, к прорицательнице Лари. Не иначе, как по обмену опытом.
В тот день представление мы отменили. Заболел Хозяин – отравился рыбой. Накануне он и Себастьян ужинали в кабаке, где угощались вином и жареными угрями. Ночью у Зуко началась обильная рвота. Послали за мной. Я сделала ему промывание и велела выпить молока. Утром его опять тошнило и слабило, хотя и не так сильно. Но артист из него, конечно, пока что никакой. Себастьяна тоже прослабило, однако проспиртованный организм горького пьяницы легче справился с отравлением.
Под вечер раздался стук колес и цоканье копыт по мостовой. К лагерю подъехала карета, запряженная парой белых (как правильно назвать такую масть, не знаю) лошадок, в сопровождении двух верховых – телохранителях важной особы. Они спешились, и один проследовал к шатру Барбары, чтобы привести ее к владелице шикарного, черного с золотыми обводами экипажа. Я стояла неподалеку. Увидела, как дверца кареты распахнулась, и встретилась глазами со взглядом женщиноы необыкновенной красоты.
Вообще-то я по натуре скептик. Во всяком случае, не впадаю в восторг от гламурных красоток и всяких там фотомоделей – крашеных кукол с куриными мозгами. Сейчас же я видела перед собой по-настоящему красивую женщину. У нее были роскошные цвета червонного золота волосы, точеные нос и шея, но заметнее всего – глаза. Не просто большие – огромные, темно-аквамариновые, как вода в Адриатике, с легким прищуром. В них можно утонуть, любого мужчину взгляд этих глаз должен сводить с ума. Если уж на меня подействовало…
«Сидония! Фон Борк!», - донесся до меня восхищенный шепот Станко. (Мальчишка рядом околачивался).
Барбара в сопровождении телохранителя подошла к карете, поклонилась Сидонии, неуклюже влезла внутрь. Дверца захлопнулась, изнутри задернули занавески.
О чем беседовали две ведьмы, не знаю. Разговор продолжался не менее часа. Меня распирало любопытство, а еще желание как-то помочь красавице Сидонии, предупредить ее о грозящей смертельной опасности. Да разве ж она послушает!
Когда Барбара вышла из экипажа, я с удивлением увидела, что фон Борк смотрит на меня. Мало того – она поманила пальцем! Я растерянно оглянулась: может не меня зовет? Нет, точно – меня.
Я приблизилась к карете и тоже поклонилась, сняв шляпу – научилась уже.
Сидония смотрела приветливо, с легкой ухмылкой.
– Садись, – приказала она.
Я не посмела ослушаться.
Находящая здесь же девушка, по-видимому, служанка, подвинулась, я опустилась на скамью напротив Сидонии. Нутро экипажа смотрелось еще богаче, нежели наружная отделка – все обтянуто розовым стеганым шелком, на сидениях мягкие подушки с кистями. Но главное украшение – хозяйка в роскошном из голубого бархата платье с ярко-лиловым корсажем, отороченным серебристым мехом. Волосы Сидонии убраны в сетку из золотистых нитей, на шее колье с крупными зелеными камнями – если не ошибаюсь, чистой воды изумрудами, на запястьях браслеты с такими же камушками.
Подобное великолепие мне разве что на картинках приходилось видеть.
Я думала: хозяйка заговорит со мной, но Сидония крикнула кучеру: «Трогай!», и захлопнула дверцу.
Глава 9
1
Громко цокали подковы, экипаж ритмично покачивался. Сидония пристально смотрела на меня и… молчала.
Сделалось не по себе. Куда она меня везет и зачем? Я боялась спрашивать, но неизвестность страшила больше.
– Госпожа, куда мы едем? – решилась я, наконец.
Сидония нахмурилась.
– Ко мне надлежит обращаться «ваша милость»! – резко сказала фон Борк. – Тебя не научили приличиям?
Черт вас тут разберет, кого как величать! Фон-бароны спесивые.
Но вслух я повинилась:
– Прошу прощения, ваша милость. Можно мне узнать, куда мы направляемся?
– Узнаешь, – холодно ответила Сидония.
Карета остановилась. В семерках, при свете факела я не разглядела дом, в который вошла вслед за хозяйкой. Запомнились лишь ступени лестницы из молочно-белого мрамора, ярко отсвечивающие в полутьме. Слуга проводил меня в комнату, где пылал огонь в камине, зажег свечи, вышел, оставив одну. Я огляделась: небольшая комнатка, стены задрапированы темно-бардовым атласом, сбоку столик с гнутыми ножками, на нем подсвечник на две сечи, кругом расставлены пуфики, оттоманки и мягкие скамеечки, над камином зеркало в золоченой раме.
Будуар хозяйки?
Сидонии долго не появлялась. Я устала стоять, но не решалась присесть. Тревога в душе сменилась страхом на грани паники. Желание бежать без оглядки сделалось настолько сильным, что я едва с ним справлялась.
Вошла Сидония.
Пронзительный взгляд ее колдовских глаз пригвоздил меня к месту.
Хозяйка успела поменять наряд. Теперь на ней легкое платье бледно-розового шелка, с короткими рукавами-фонариками, без декольте, но с вырезом, полностью открывающим шею. Изумруды она заменила рубинами (а может, то были лалы, или еще какие, неведомые мне самоцветы?). Волосы распущены и свободно лежали на плечах.
Не думаю, что Сидония нарядилась ради ничтожного лекаришки. Аристократка – по-другому она просто не могла.
Хозяйка не предложила мне сесть, сама же расположилась на оттоманке. С минуту она молчала, продолжая жечь взглядом.
– Назови свое имя.
– Джек, гос… ваша млость.
Сидония нахмурилась.
– Не это! Подлинное имя!
Я совсем оробела.
– Яков, – пробормотала я неуверенно. Голос предательски дрожал.
– Ты из Московии? Русич?
– Да, ваша милость.
Сидония чуть приподнялась, взяла со столика звонок.
На сигнал явилась служанка, держа поднос с высоким бокалом, наполненным ярко-красным напитком и маленькой изящной тарелочкой, поставила все это перед госпожой и бесшумно удалилась.
Отпив из бокала, Сидония продолжила:
– Платье твое холопское, а вот руки – барские.
Что за наказанье мне с руками, выдают «благородное происхождение».
– Я лекарь, ваша милость.
– Знаю, – отмахнулась Сидония. – Значит, Яков?
Я подтвердила.
Сидония отставила бокал и пристально посмотрела мне в глаза. Я не выдержала, отвела взор.
– Лжешь!
Прозвучало, как выстрел.
– Разденься! – приказала хозяйка. – Живо, сбрасывай одежду!
– Ваша милость, не могу! – воскликнула я в отчаянии.
Меня трясло, страх цепкими когтями рвал душу – обман раскроется и тогда…
– Не можешь? Отчего же? Стыдишься меня? – Сидония усмехнулась.
Я стала бормотать что-то про увечья на теле, мол, стесняюсь своего уродства.
– А вот и поглядим, – жестко возразила Сидония. – Не желаешь добром, я кликну слуг, они живо сорвут с тебя мужское платье.
Я, неожиданно для себя, разрыдалась – слезы градом. Бросилась в ноги хозяйке дома, оказавшегося западней.
– Ваша милость, умоляю, не надо! Не заставляйте снимать одежду! Я… сознаюсь… я женщина. Только не выдавайте меня!
Сидония расхохоталась. Сардонический смех прозвучал жутковато.
– Я должна убедиться!
Воля этой властной госпожи подавляла. Как во сне я стала раздеваться, дрожа от стыда и страха. Осталась с забинтованной грудью и нелепом подобии трусиков.
– Снимай все! – приказала Сидония.
Пришлось покориться.
Я стояла перед госпожой совершенно голая, жалкая и подавленная, а она скользила взглядом от головы до ног, хищно раздувая ноздри. Я
