проспал бы всё царство небесное, но видно не совсем он ещё грешен, видно богоугодное дело делает, потому и проснулся вовремя. Старуха как раз к молитве приступала. Ещё немного и трубить пора божьим гласом. Тимоха выждал нужное время да забасил в раструб кости:
- Плохо молишься дочь моя, плохо! Грешна ты очень!
- Так чем же, Господи, - сиплым, дрожащим голосом прошептала чуть слышно Катерина.
- Младенца ты помогала загубить! Грех это великий!
- Не губила я его, - вдруг визгливо заголосила старуха, - Черт его унес. Черт. Черный весь из себя. Схватил и унес. Ты, Господи, у племянника кумы моей спроси. У конюха Семена. Он тебе всё расскажет. Из рук его чертушка младенца выхватил. Ты уж его спроси, он все как есть скажет.
Бабка Катерина ещё долго кричала, просила прощения, но бог с ней больше не разговаривал. Он потихоньку отполз к пролому на крыше, спрыгнул оттуда в крапивные заросли и припустился бежать прочь от старухиной избы.
6
На следующее утро Семен признался сразу. Не успел его Сеньша к дыбе пригласить, как конюх запел соловьем:
- Пощадите меня люди дорогие! Не убивал я никого, не убивал! Нет греха на мне никакого. Меня тетка Катерина попросила младенца в девичий монастырь отвезти. Как там у них договорено было, не знаю. Мне было велено к воротам подъехать, постучать в них и младенца передать. Всё, больше я ничего не знаю. Не убивал я никого. Пощадите. Я ведь что, моё дело сторона. Я младенца-то взял и к двери понес. Темно было. Вдруг черт у меня, его из рук хвать и побежал. Я за ним, а он ловкий оказался, толкнул меня в сенях. Я и упал. А рука у него человеческая была. Белая такая. Рука белая, а сам сущий дьявол.
- Врешь, - вздохнул Сеньша и заломил конюху руки за спину.
- Не вру я! Когда меня черт толкал, я у него с руки кольцо сорвал. Дома оно у меня. Пойдемте, покажу. Я вам всё покажу, всё отдам, только пощадите ради бога.
Кольцо было занятным. Собравшиеся вокруг бутыли дьяки рассматривали его с любопытством и даже, можно сказать с трепетом. Не каждый день кольца от нечистой силы на стол тайной канцелярии попадают.
- К Гансу Федоровичу надо идти, - подвел итог рассмотрения Сеньша. - Он у нас в столице ювелирных дел мастер и большинство драгоценностей через его руки проходит. Он, такая сволочь, что никогда своей выгоды не упустит. Если действительно ценная вещь, то Ганс к ней непременно персты свои приложил.
- Так от нечистой силы колечко-то, - засомневался Тимоха.
- А ему, немчуре наплевать, - не унимался дьяк, - он и к дьяволу в сундук влезет, лишь бы руки свои загребущие погреть. Жалко мне к немцу подойти нельзя. Уж больно я ему должен много. Может ты Афоня?
- Да я тоже с ним никак не расплачусь, - грустно вздохнул Афонасий. - Совестно мне к нему подходить. Пусть Тимоха идет, он человек свежий, без долгов.
- Правильно. Иди Тимоха. Если что не так, в рыло ему сразу. Здесь уж не сомневайся, он заслужил. Не получится в рыло, так ты его "словом и делом" припугни, только очень не распаляйся, Ганс этот к царю вхож. Здесь, если палку перегнешь, то можно и головы не сносить. Ух, ирод немецкий.
К ювелиру Скорняков попал на удивление просто. Стоило показать у крыльца гансовой избы кольцо, так сразу его под белые руки к иноземному подданному и повели.
Ганс Федорович на колечко лишь только глянул и сразу же в лице переменился. Побледнел немчура от волнения, задрожали его холеные руки и заблестели наглые глаза.
- Где взял? - заорал ювелир, хватая Тимоху за рукав кафтана.
- Где? Где? - отмахнулся парень. - У преступника государственного изъял. Если знаешь, чье кольцо, то отвечай, не мешкая, а не ответишь, я тебя мигом в тайную канцелярию поведу.
- Так ты из тайной канцелярии послан, - отпуская рукав, уже миролюбиво уточнил Ганс. - Извините мой юный друг, что не признал в Вас государственного служащего. Я тебя за купеческого сынка принял. Думал у батюшки ты колечко умыкнул и мне его на продажу принес. Колечко любопытное, но я подобного в своей жизни не встречал. Оставь мне его, я с товарищами посоветуюсь, и может быть, они знают, откуда эта драгоценность на Русь свалилась.
Скорняков вздохнул, протянул кольцо ювелиру, но вдруг спохватился. А ну как обманет немец? Запросто ведь обманет, вон, как ноздри у него дрожат. Да и Сеньша предупреждал, что с иноземцами этими надо всегда ухо востро держать.
- Нет уж, фигу тебе, а не кольцо, - подумал Тимоха, сделал круговое движение рукой, сунул кольцо за обшлаг своего левого рукава, развернулся на стертых каблуках и пошел прочь из иноземной избы.
- Ты куда? - закричал вдогонку ему ювелир.
Однако Скорняков презрел этот крик и пошел, сам, пока не ведая куда. Что-то уж подозрительно заинтересованно ювелир кольцо рассматривал. Что-то тут не то. Какое-то подозрение забралось в душу Тимохи. Знал что-то немец, но сказать этого не сказал. Затаился.
- Надо ещё у кого-нибудь про колечко поспрошать, - размышлял Скорняков, вышагивая по речному берегу в сторону канцелярии. - Не сошелся ведь белый свет клином на одном этом Гансе. А уж потом, если никто ничего не скажет, то надо будет немца на дыбу подвесить.
- Здравствуйте Тимофей Трифонович, - услышал вдруг парень, обращенное к нему приветствие. - Доброго Вам здоровьичка
Скорняков оглянулся в сторону пожелания и узрел там Лушку. Смутился Тимоха, но виду решил не подавать и буркнул сердито, не сбавляя хода:
. - И Вам того же.
Однако девчонка от него не отстала и, смеясь, вприпрыжку побежала рядом.
- Далече шагаете, - стала донимать она парня глупыми вопросами.
Какое ей дело, куда он шагает. Он не какой-нибудь бездельник, чтобы просто так шагать, он на службе государственной. Если идет куда-то, так значит надо туда идти. Вот дура девка, какую глупость спрашивает. Прогнать её надо, но рука как-то не поднималась. И с другой стороны идти-то Тимохе сейчас особо и некуда. Дома думы о порученном деле покоя не дадут, а на службе доложить нечего. Вот пообедать бы сейчас. И тут Скорняков почувствовал жуткий голод. Что угодно бы съел, кроме, конечно, пареной репы с вином. Это кушанье за последние два дня опротивело так, при воспоминании о нем в животе что-то страшно урчало. А Лушка, будто мысли Тмохины прочитала, схватила его за рукав и давай пирогами, которые у неё в узелке были, потчевать. Не удержался Скорняков от соблазна, присел на бревнышко да взял пирожок. Сперва один, потом другой и тут же за третьим потянулся, а девчонка смеется и потчует:
- Кушайте, кушайте Тимофей Трифонович, я в царской поварне ещё возьму.
Наелся Тимоха до отвала, успокоился, ноги вытянул и даже с Лушкой решил немного поговорить. А перед разговором стал помогать девчонке платок, на котором пироги лежали, как надо сложить. Поднял он платок, стряхнул его, и тут из-под обшлага кольцо выкатилось и прямо к Лушкиным ногам упало.
- Ой, что это, - вскрикнула она.
- Кольцо вот у душегубца одного отобрал, - важно пробасил Скорняков. - Не знаешь чьё оно?
- Не знаю.
- Жаль. Ганс Федорович, тоже не знает.
- Надо тятеньке это колечко показать, - зашептала девчонка. - Он ведь у меня много разных колечек наделал, когда кузнецом в дворцовой конюшне был. Это сейчас он в ямщиках, а раньше у него такое мастерство было, что ты мне Тимоша и не поверишь. Давай я колечко возьму, завтра утром тятенька проспится немного, я его и попытаю, а ты уж ко мне к обеду приходи.
- Ладно, - согласился Тимаха, сам не зная почему. - Только ты уж не потеряй его, мне без него теперь никуда.
- Да не бойся, не потеряю.
В канцелярской избе встретили Скорнякова жадные глаза сослуживцев и пареная репа на столе.
- Ну, чего Ганс Федорович сказал? - весело потирая руки, поинтересовался Сеньша.
- Ничего не сказал. Говорит, что не знает чье кольцо.
- Плохо, что не знает, а я думал, опять думать до вечера будем, а если не сказал, то нам выходит и думать не о чем? Так Афоня?
- Выходит, что так. Все, что можно было, мы еще с утра передумали. Одна надежда на Ганса была.
Сеньша нетерпеливо вскочил из-за стола и стал метаться по избе, как хромой волк по клетке. Видно было, что сообщение Скорнякова спутало какие-то планы дьяка. Сколько бы он ещё метался, неизвестно, но тут канцелярию вбежал молоденький офицерик и сердито закричал петушком.
- Кто у вас здесь Скорняков?!
- Я, - отозвался Тимоха.
- Приказано тебя парень во дворец царский сопроводить, - взял парня за рукав военный и потащил вон из избы. - Светлейший Князь тебя видеть желает.
7
Светлейший Князь Александр Данилович Меньшиков сидел за столом, и что-то черкал огромным гусиным пером на желтоватом листе бумаги. На Тимоху он обратил взор не сразу, а дал парню изрядно потоптаться у порога. Неприятное это дело у порога большого человека топтаться. Весьма неприятное. Чувствуешь себя у этого порога, как уж на сковородке, который к тому же и не знает, чего с ним на этой посудине дальше делать будут. Маялся Скорняков в пределах кабинета Светлейшего Князя непомерно, и так встанет и эдак, а хозяин на него ноль внимания. Чем-то важным видно занят, головы от листа не оторвет. Терпел Тимоха муки неизвестности, терпел и решил покашлять чуть-чуть, авось поможет. Сначала еле слышные звуки издавал, а потом разошелся, да так крепко разошелся, что и не сразу заметил, удивленного княжеского взора.
- Кто такой? - резко оборвал раскалившегося гостя Меньшиков.
- Скорняков я, Тимоха, - еле-еле унимая позывы к кашлю, прошипел смущенный до неприличия парень. - Мне сказали князь, чтобы я к тебе зашел, и слуги твои пропустили. Неужели наврали собачьи дети?
- Так ты и есть Скорняков? - выслушав сбивчивый ответ, покачал головой Александр Данилович. - Вот ты оказывается какой. А чьих же Скорняковых ты будешь?
- Я Трифона Ивановича сын. Сержанта полка Семеновского.
- Трифона Ивановича? - удивился князь. - Знавал я твоего отца. Славный вояка был и жену его Василису знал. Ух, ядреная девка была. Мы с ней как=то раз, а впрочем тебе ещё рано об этом. Молод ещё. Жива мать-то?
- Жива, слава Богу.
- С кем живет-то?
- Со мной. Братья мои на войне сгинули, сестра от болезни умерла. Одни мы с матушкой остались на всём белом свете.
- Слушай, а обер-прокурору Скорнякову-Писареву ты не родственник случаем?
- Нет.
- Ну, тогда ладно. Не за этим я тебя позвал, - хлопнул рукой по столу Александр Данилович. - Собирайся Тимофей Трифонович в путь дальний. Повезешь мой пакет в Пермский край. Важный пакет. И времени на сборы минута. Конь твой уж вон под окном оседлан стоит.
- Не могу я сейчас, - упрямо покачал головой парень. - Мне Сидор Акимыч розыск поручил, у меня завтра срок розыска кончается. Мне никак нельзя сейчас уезжать. Сидор Акимыч ругаться будет, если я розыск как следует, не исполню. Мне ещё и бумагу писать надо.
- Какой такой Сидор Акимыч? - начал заметно багроветь князь.
- Писарев, он сейчас в нашей избе тайного приказа за главного. Все с Государем на розыск уехали, вот Сидора Акимыча над нами и поставили. Мне никак его ослушаться нельзя.
- Да как ты смеешь мне такое говорить! - окончательно покраснев, зарычал князь. - Я тебя тлю сейчас же, здесь же в порошок сотру. Вместе с твоим Сидором Акимычем сотру! Поедешь или нет? Отвечай.
- Князь, позволь мне хотя бы дьяку нашему, Сеньше рассказать подробнее до чего я докопался и тогда уж поеду я.
