Песня безумная роз

мой собеседник.
       -         Нет уж, увольте, – возмутилась я. – Слишком много чести! К тому же «отцы церкви» незамедлительно предадут меня анафеме, самозабвенно отстаивая «честь мундира», то бишь сутаны, – зачем усложнять себе жизнь?! Кроме того, сие ничего не изменит: сейчас модно быть священником и выгодно… Берёшь себе этакий крошечный приходик где-нибудь в богом забытой глуши, пару раз в неделю потомишься на службе, не обременяя себя лишними заботами, и свободен – развлекайся на здоровье! Вроде бы при деле, а по сути – прекрасная лазейка для бездельников. Попробуй-ка предложить такому «батюшке» большой приход – ни за что не согласится! И кого волнует, почему он выбрал данную стезю – по искреннему ли убеждению или по причине врождённого тунеядства?!
      -         Значит, третьего не дано – либо белое, либо чёрное… – задумчиво молвил мой оппонент. – Но ведь в жизни всё намного сложнее. Для чего-то же Бог создал богатую палитру красок…
      -         Так Бог или природа?
      -         Пытаетесь поймать меня на слове, - усмехнулся прелат.
      -         Да нет… Всего лишь хочу понять, что вы замышляете.
      -         Замышляю?! Вы и впрямь подозреваете меня в каком-то тайном умысле?
      -         Иначе, зачем бы вам затевать этот диспут?! Уж не думаете ли вы, в самом деле, что я столь наивна, что поверю, будто вы окликнули меня лишь затем, чтобы объяснить то, что уже успела растолковать мне ваша помощница?! Так что же кроется за вашим «подвижничеством»?
      Он как-то странно посмотрел на меня и внезапно предложил: «Давайте-ка, прогуляемся немного. Нам нужно поговорить». Не скрою, его предложение обескуражило меня, но отказываться я не стала: он разжёг во мне любопытство, и я решила докопаться до истины. Попросив меня немного подождать, он скрылся в приделе храма. Когда пару минут спустя он предстал передо мной в гражданском облачении, я была окончательно заинтригована. «Чтобы не привлекать внимание», - пояснил он, поймав мой растерянный взгляд.
      Несмотря на час пик, город словно вымер. Лишь изредка нас обгонял случайный прохожий, спешащий по своим делам и не проявляющий к нам ни малейшего интереса. Не сговариваясь, мы направились к раскинувшемуся неподалёку уютному парку, где столкнулись с огромным кудлатым псом, одарившим нас дружелюбными лобзаниями. Я брезгливо поморщилась, что не ускользнуло от его хозяйки – надменной матроны с «вороньим гнездом» из огненно-рыжих, торчащих в разные стороны волос. Она смерила меня презрительным взглядом и удалилась, гордо неся жалкое подобие ультрамодной причёски на высоко вздёрнутой голове.
      Мы миновали добрую половину парка, но мой спутник безмолвствовал.
      -         Вы необычайно проницательны, – наконец нарушил он явно затянувшееся молчание. – Я действительно не случайно окликнул вас: я боялся… Боялся, что никогда боле судьба не сведёт нас…
      Я опешила. Возможно, я и ожидала услышать нечто подобное, но не предполагала, что он заявит об этом так прямо – без обиняков. К этому я была совершенно не готова. Он словно прочитал мои мысли, ибо добавил:
      -         Конечно, я мог бы придумать миллион разных причин, объясняющих мой к вам интерес, но вы всё равно раскусили бы меня. А мне совсем не хочется выглядеть в ваших глазах лгуном.
      Я не знала, что делать: мне и без того хватало проблем, а теперь ещё и это… Тысячу раз прав Булгаков – никогда не разговаривай с незнакомцами!
      -         Ваши откровения «отдают» ересью… – сделала я отчаянную попытку закрыть опасную тему, наивно уповая на благоразумие нежданно «свалившегося» на мою бедную голову Ромео в рясе.
      -         Так я и думал, - горько усмехнулся тот. – Вы просто испугались. Ну как же, католичество не поощряет подобного рода признаний, тем более – из уст своих пастырей…
      -         Не поощряет?! А по-моему, уместней было бы сказать: решительно пресекает! И коли вы так радеете за правду, извольте называть вещи своими именами!
      -         Но ведь православие не налагает запрета на любовь и брак.
      -         Любовь?!!! Какая любовь? Вы видите меня второй раз в жизни!
      -         Третий.
      -         А может, я  «снилась вам с детства»?! – не без ехидства спросила я.
      -         Мне понятен ваш сарказм, – немного помолчав, заметил мой новоявленный поклонник. – Но не станете же вы отрицать любви с первого взгляда.
      -         Господи, вы только послушайте себя: «любовь с первого взгляда»!.. То, что вы именуете любовью – не более чем обыкновенная похоть, в лучшем случае – страсть. Для истинной любви недостаточно ни первого, ни десятого взгляда. Чтобы полюбить нужно нечто большее!
      -         И что же, по-вашему?
      -         Хотя бы поближе узнать друг друга! – резанула я, задетая его ироничным тоном. Наша не в меру фривольная беседа начинала всерьёз беспокоить меня. – Разве об этом заявляют вот так – сразу?!
      Ирония в его глазах внезапно сменилась печалью.
      -         Ваша эскапада[1], бесспорно, не лишена здравого смысла, но у меня не было уверенности, что представится другой случай излить вам душу. Вы исчезли так внезапно, что я уже потерял всякую надежду на новую встречу…
      -         Помилуйте, мы даже толком не знакомы! Вы видели меня всего пару раз – да и то издалека, так о какой же «новой» встрече вы говорите?!
      -         Вам, должно быть, кажется, что я немного не в себе, но поверьте, три года – срок вполне достаточный, чтобы разобраться в своих чувствах.
      -         О господи, опять вы за своё! Да поймите же, наконец, вы не можете испытывать ко мне никаких чувств, потому как ничего не знаете обо мне! К тому же вы, похоже, начисто забыли о своём сане. Чего вы ждёте от меня? Чтобы я стала вашей тайной пассией?
      -         Боже сохрани…
      -         Тогда к чему эти излияния?!
      Он слегка прищурился, пронзив меня долгим испытующим взглядом.
      -         Я намерен просить вашей руки. А писать – можно и в Париже…
      Я так опешила, что не знала плакать мне или смеяться.
      -         Не спешите с отказом, – опередил он слова возмущения, готовые слететь с моих губ. – Хорошенько всё обдумайте, я не тороплю вас.
      -         Но вы же священник, католический священник, вы дали обет безбрачия, и вдруг – столь крамольное предложение! Я не должна даже слушать вас!!!
      Он ненадолго задумался, словно колебался, стоит ли поверять мне свои сокровенные мысли, но, по-видимому, рассудив, что и так поведал немало, решил идти до конца:
      -         Служение Богу – не мое призвание. Я всегда подспудно чувствовал это и рано или поздно вернулся бы к мирской жизни. Вы явились лишь своеобразным катализатором, ускорившим этот процесс. Так что не казните себя понапрасну: здесь нет вашей вины.
      Но у меня было иное мнение на сей счёт. Да и новое замужество не входило в мои планы.
      -         Что ж, – грустно улыбнулся несостоявшийся жених, - другого я и не ожидал, но попытка не пытка… Хотя, может статься, вы ещё передумаете, кто знает…
      -         На вашем месте я бы не рассчитывала на это. Есть обстоятельства, которые даже в принципе делают невозможным этот брак! Впрочем, как и любой другой…
      -         Вы замужем?
      Вместо ответа я лишь криво усмехнулась. Мой настырный воздыхатель истолковал это по-своему.
      -         Тогда в чём же дело? – удивлённо вскинул он брови.
      -         Всё предельно просто: мне не дано полюбить ни вас, ни кого-либо ещё.
      -         Вы не можете знать, что вам суждено.
      -         И всё же – знаю.
      -         Это и есть ваши обстоятельства?
      -         Скорее – их следствие.
      -         Следствие… Значит, должна быть и причина.
      У меня не было ни малейшего желания говорить с ним о Вите: я не видела в том смысла.      
      -         Вы нахмурились. Всё так печально? – встревоженно спросил мой спутник.
      -         Он умер, - помимо воли сорвалось с моих губ, - вернее, его убили… Из-за меня. Я никогда не смогу забыть этого… И разлюбить его тоже не смогу.
      Голос предательски задрожал. Испугавшись, что сейчас разрыдаюсь, я отвернулась и, быстро смахнув непрошеную слезу, постаралась взять себя в руки.
      -         Простите… – растерялся возмутитель моего спокойствия. – Я не хотел вас расстраивать. Я понимаю, сейчас вам даже представить трудно, что кто-нибудь может занять его место, но пройдёт время, раны затянутся – вам снова захочется любить и быть любимой…
      -         Это совершенно невозможно! – наконец совладав с собой, решительно прервала его я. – Не тешьте себя пустой надеждой! Есть вещи, которые в стократ сильнее нас, – нам не дано изменить их.
      Он не стал возражать, лишь неодобрительно покачал головой. Мы ещё немного побродили по парку, думая каждый о своём.
      -         Что ж, мне пора, – протянула я ему руку. – Забудьте обо мне – возвращайтесь к вашей пастве.
      Он сжал мою ладонь, тихо попросил:
      -         Дайте почитать ваши новеллы, – это-то, полагаю, возможно…
      -         Нет, - твёрдо сказала я, осторожно высвобождая руку. – Нам больше не следует встречаться.
      -         Это ваше последнее слово?
      -         Поверьте, так будет лучше…
      -         Но позвольте хотя бы проводить вас, - не сдавался упрямец.
      -         Не стоит…
      Я махнула ему на прощанье и, перебежав через дорогу, свернула за угол.
      -         И всё же вы не должны хоронить себя заживо! – крикнул он мне вдогонку.

      Полгода спустя я случайно узнала, что вскоре после нашего разговора Симон отрёкся от сана и вернулся в Париж. Мне стало немного не по себе: говорят, он был неплохим священником. Но он сам выбрал свой путь, и тут уж я вряд ли смогла бы что-то изменить. Впрочем, что ни делается – всё к лучшему.
      По крайней мере, так хотелось верить в это!..

      Я продолжала писать и однажды, волею случая, оказалась на международной книжной ярмарке в Москве, где познакомилась с одним парижским издателем. К моему вящему удивлению, он проявил неподдельный интерес к моим литературным изысканиям, предложив опубликовать для пробы что-нибудь из ранней прозы. Публикация прошла «на ура» – и жизнь моя круто изменилась.
      Не прошло и года, как я уже жила в Париже на маленькой тихой улочке Латинского квартала. После небольшой языковой подготовки сын без труда поступил в местную школу. Он быстро привык к новой обстановке и через пару месяцев щебетал по-французски не хуже одноклассников. Отец его сделал всё, чтобы помешать нам уехать. Но на этот раз я была непреклонна: ему не помогли ни обширные связи, ни деньги, ни природное упрямство. Отказавшись от каких бы то ни было притязаний на «совместно» нажитое за годы брака имущество, я очень скоро получила не только развод, но и право опеки над сыном.
      Я наивно полагала, что добилась таких потрясающих результатов исключительно благодаря своей настойчивости. Мне и в голову не приходило, что всем счастливым переменам я обязана Симону: ничуть не обескураженный моим бегством, он не преминул последовать за мной. Остальное было делом техники: разговорить словоохотливых старушек, томящихся от смертной скуки на лавочке у подъезда, не составило особого труда…
      Вернувшись в Париж, Симон разыскал своего старинного закадычного друга – издателя, с которым я так плодотворно сотрудничала. Тот не только не пожалел, что его втянули в рискованную авантюру, но и остался крайне доволен этим обстоятельством: избалованная