один раз в сутки, на спаде жары, и прибиралась в палатке, приспособленной под пищеблок, когда через отдернутый полог перешагнул старец Федор Кузьмич. Он замер, не решаясь начать тягостный, видимо, для него разговор.
Не поворачивая головы, еще ниже склонившись над столом, Мария тихо спросила: - Как дети? Галина? Фая?
- Все хорошо. Нэ волнуйся. Я за тобой пришел.
- Ты ж, вроде как умер?
- Умер, не умер… Какая разница. Надо тетрадку одну припрятать. На время. Сможешь? Очень важная тетрадка. Из-за нее вэсь сыр-бор.
Взяв тетрадку, Мария какое-то время раздумывала, а потом прибрала ее в патронный цинк, который использовала для хранения своего немудреного хозяйства. Затем, также молча, собрала на стол и жестом пригласила старика. Тот присел на край лавки и, взяв ложку, принялся хлебать похлебку из поднадоевшего черепахового мяса. Мария, по - бабьи пригорюнившись, села рядом. – Совсем старый стал, а ума не нажил. Говорила я тебе, не связывайся ты с этими людьми. Почему Кагановича в тридцать седьмом не шлепнули? А Хрущев? Он же, стервец, на даче в Кунцево гопака плясал, а потом, по – пьяне, убить грозился. Абакумов же писал тебе, почему не поверил?
Облизав ложку, старик неожиданно проворно шлепнул ее по лбу и сказал миролюбиво: Дура - баба. Это для идиотов, которым велено мой культ личности развенчивать через пару лет, когда мы свою операцию закончим. Кагановича в темную разыграли, а Хрущев наш человек. Будет операцию прикрытия делать. Сил у нас нет, Машенька, чтобы советскую власть удержать. Войну выиграть такую – не шутка. Надорвались. Уходим в партизаны. Временное отступление. Лет на сорок – пятьдесят. Нам большевикам не привыкать в подполье, там даже комфортнее. Ты скажи лучше, все приготовила?
- Как письмо от тебя в марте пришло о твоей смерти, так, все как условились. Место хорошее, сухое - в сопочке. И не приметное. Японцы пленные делали, на совесть. Да ты Ахава спроси, он тут и занимался…
Прерывая их беседу в палатку вломилась промысловая бригада с полным мешком местного жереха, набитого методом подрыва в реке Или связки ручных гранат. – Принимай, хозяйка, деликатес, - разгоряченный быстрой ходьбой Платонов никак не мог отдышаться. В виду предстоящего «чифана»* все вооружились ножами, быстро почистили рыбу и, по совету пожившего в цивилизации Ляпидевского, поставили на угли в самодельной решеточке.
*Армейский сленг: чифан (из китайского) – еда.
Барбекю, так барбекю, - напевал незнакомое слово Пантелеич, ловко переворачивая жереха. – Выйду на волю, ресторан открою у себя в деревне на мериканский манер.
Привычно набили по косячку после сытного ужина и кинули на пальцах, кому черед рассказывать свою историю. Выпало Платонову.
РАССКАЗ ПЛАТОНОВА.
Моя необъяснимая тяга к высшему образованию началась во время артиллерийской дуэли между батареями школы красных командиров с одной стороны и генерала Пепеляева с другой в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году по старому стилю, или на исходе первого года новой эры освобожденного труда. Следует отметить, что дуэль возникла не сама по себе, а, так сказать, по поводу спора из-за небольшого уездного городка, носившего, бог знает почему, название Мыс Доброй Надежды. Странность названия подчеркивалась отсутствием не только океанских, но и каких бы то ни было речных пространств в окрестностях данного населенного пункта. Городок стоял в непосредственной близи от узловой железнодорожной станции, чем и обрек себя на уничтожение. Обе армии имели, к несчастью для обывателей сего места, только маломощные орудия 45 калибра, и, поскольку батареи располагались на противоположных окраинах городка, снаряды большей частью падали аккурат посередине, не долетая до противоположных позиций. Свое разрушительное действо они демонстрировали на деревянных домиках тихих обитателей захолустья, и, в течение непрерывной шестичасовой пальбы, центральные улицы выгорели полностью. Среди людей военных убитых не было, за исключением двух артиллерийских наблюдателей красных, занявших позицию на колокольне местной церкви и подвергшихся прямому попаданию снаряда.
Вот в том бою я, молодой мальчишка семнадцати годков, бывший у тех наблюдателей на подхвате, потерял ногу совместно с жизнями, утраченными старшими товарищами. Ногу ту, даже находясь в беспамятстве, я никому не отдал, и подверг ее позже захоронению в могиле красных бойцов непосредственно в кладбищенской ограде у церкви. Мысль же о необходимости высшего образования, как стратегической основы моей чудом уцелевшей жизни, пришла ко мне в первые минуты после геройского ранения, когда я, по малолетству веровавший тогда в бога, дал обет о становлении начальником в случае чудесного спасения. Понятное дело, что начальников без высшего образования не бывает, имея в виду начальство среднего звена, в которое я и норовил попасть.
- Кстати, догадываюсь, откуда столь странное название вашего городка, - вмешался в монолог монархист Шульгин, - видимо кто-то из бывших помещиков в веке девятнадцатом увлекался эпохой географических открытий, да и назвал так одну из своих деревенек. А потом Транссиб мимо прошел, и захолустная деревенька стала не менее захолустным железнодорожным разъездом. Ну да бог с ним, с названием этим. Вы, батенька, расскажите-ка лучше о событиях более близких к нашему времени. Как я догадываюсь, начальником вы стали, коль скоро в лагерь попали.
- У немцев, кстати, в начале войны была любопытная практика, не дав Платонову продолжить, принял участие в разговоре капитан Хирный. Я как раз тогда чалился в Саласпилском лагере, в Латвии. Они сначала организацию лагерей военнопленных отдали на самоуправление. Естественно, кто был кем при Советской власти, тот и в немецком лагере проявился. Энкавэдешники стали полицаями, политруки – руководителями самодеятельности и местных СМИ. Меня бог уберег от усиленной пайки, хотя знакомые, памятуя мое прошлое, звали. В сорок втором, когда приказ прошел от Гитлера на убиение евреев, немецкое лагерное начальство, особо не разбираясь, забрало всех, кто в лагере претендовал хоть на какую-то должность, и всех разом и кончило.
- Что же, все начальники евреями оказались?
- Да, практически все.
При этих словах Лазарь Циферблат вскочил на ноги и, активно жестикулируя руками, принялся поносить Хирного за бытовой антисемитизм. С трудом успокоив спорщиков, общество потребовало от Платонова продолжения рассказа.
- Человек, потерявший конечность, начинает думать куда более интенсивно, чем человек, на конечности обеспеченный. Завершив гражданскую войну по демобилизации без чинов и званий, решил я не ехать в родную орловскую деревню, а прямиком рвануть в Москву, куда, как я слышал, переехало Советское Правительство. Время, слава Богу, было мутное и, имея справку о революционном характере ранения, был я трудоустроен на должность заведующего хозяйством при Московском Университете, в коем и приступил к изучению основ математической науки и механики. Выбор дисциплины определялся мною не по знанию, а по месту нахождения моей канцелярии – на кафедре механики.
Так, глядишь, и стал бы я ученым человеком, когда б не возникла на месте отрубленной головы контрреволюционной гидры голова Троцкого. Я всегда был твердым ленинцем – сталинцем и боролся со всеми видами оппозиций, начиная с «рабочей» 1920 года. Тогда партийных было мало, для вступления требовали рекомендацию двух членов партии с дореволюционным стажем. Поэтому боролись мы с позиций беспартийных большевиков. Тут не было бы счастья, да несчастье помогло. Скончался основатель советского государства Владимир Ильич Ленин.
Глава 13.
Москва. Свято – Данилов монастырь. 8 мая 2003 г.
Вот стало быть, Ленин помер и объявили ленинский призыв в партию. Абсолютно седой обладатель благообразной бороды сидел, откинувшись на подушки в покоях патриарха всея Руси, уложив культю левой ноги на подвинутую к нему скамеечку. Сам патриарх в это время заботливо разливал чай гостям, коих насчитывалось четверо. Алексей Баглаенко, безо всякого удивления узнавший в главе РПЦ встреченного в далеком восемьдесят третьем монаха, в сопровождении Семена Пантелеевича Трубникова, ранее известного нам под именем «Пантелеич» и Мстислава Леопольдовича Вишневецкого прибыл в Москву предыдущим вечером, полноценно хлебнув горя и виски во время полета бизнес-классом из Бирмингема в Москву. Петр Николаевич Шульгин, предупрежденный о встрече заранее, добрался самостоятельно из тихой обители Санаксарского мужского монастыря, что в Мордовии, где жил он милостию божий и патриаршей последние десять лет. Сам же рассказчик, в коем без сомнения, хотя бы по отсутствию конечности, угадывался бывший революционный боец десятой пулеметной роты Платонов к числу гостей не относился, поскольку и так жил на попечении патриарха непосредственно в Даниловом монастыре.
- Народ тогда понимал четко, зачем нас товарищ Сталин призывает под свои знамена. За полгода до того призыва, по зову Троцкого в коммунистическую партию коллективно вступили члены Бунда, и партия окончательно потеряла вид что рабочей, что великорусской.
Поскольку Лазаря Циферблата среди присутствующих уже не было и некому было обвинять рассказчика в антисемитизме, Платонов благополучно продолжил повествование.
- На пятнадцать тысяч образованных евреев «из начальства» мы ответили сорока тысячами рабочих «из цеха», получив тем самым большинство в большинстве первичных парторганизаций. С тех пор мы этого большинства не отпускали никогда, задавив и Троцкого, и Каменева с Зиновьевым, и Бухарина с Радеком. Сейчас про классовое чутье принято говорить и думать с иронией. В те же времена мы знали четко: если кто за оппозицию – значит начальник и еврей, даже если русский. Сталина любили за ясность речи, понятной человеку, и за простоту обращения. А что про культ личности говорят, так пусть лучше посмотрят на рейтинги Путина, которому, как руководителю, до Иосифа Виссарионовича как до луны раком. Прости, Алешка, за скабрезность, - обратился он к Патриарху.
- Совнарком простит, - моментально ответил тот и, обращаясь уже к Баглаенко, спросил: Вас, как человека молодого, подобные рассуждения, надеюсь, не сильно коробят?
- Для меня все это «предания давно минувших дней». К нынешним временам вряд ли применимо.
- Еще как применимо, вступил в разговор Шульгин. Вы, сударь, о проблеме утилизации элиты слышали что-нибудь? А о воспитании подрастающего на нашу голову поколения? Так послушайте бывшего пулеметчика. Весьма, надо сказать, любопытные у него рассуждения.
Платонов, дождавшись завершения дискуссии, продолжил.
- Я, понятное дело, захотел попасть в выдвиженцы. Молодежь не слыхала, естественно, о таком явлении, хотя роль его было гораздо значительнее, чем движение знакомых всем по фильмам «стахановцев».
Выдвиженцем мог стать в то время любой человек. Достаточно было обратиться в местную парторганизацию и обозначить линию, по которой хотел бы выдвинуться, кроме, разумеется, партийной. Хочешь стать начальником цеха из простых рабочих – будь им. Хочешь - иди по военной или научной части, естественно, начальником, а не ученым. Казалось
