почему-то прикусила язык. По правде говоря, ей почему-то совсем не хотелось, чтобы он… вымелся.
– Так ты одна совсем живёшь, что ли? – продолжал допытываться парень.
– Совсем. Что, завидно? – сощурилась Лёка.
Он задумчиво покачал головой.
– А чего так? – ей почему-то стало обидно и захотелось доказать этому молокососу, насколько крута её жизнь. – Бабла хватает. Свободы сколько угодно, не пилит никто…
Антон опять мотнул кудлатой головой и пояснил, виновато глянув на неё из-под длинных ресниц:
– Одиноко же очень. И страшно даже. Как так?
«А вот так!» – хотела огрызнуться Лёка, но не огрызнулась. Встала и молча начала собирать тарелки.
– Ты обиделась, – негромко сказал Антон Суворов и, неожиданно поднявшись, осторожно коснулся её локтя. Пальцы у него были теплыми, и она чуть не подпрыгнула. И разозлилась ещё больше. И открыла рот, собираясь наконец приказать ему выметаться к едреням.
Но не успела, потому что он выхватил у неё из рук тарелки, выпалив: «Дай, я!» – и немедля уронил одну на пол. И в ужасе охнул, глядя на осколки.
Лёка тоже посмотрела вниз, на белые в синюю полоску осколки тарелки и засмеялась.
У неё не было никаких сил. Просто никаких.
И тогда Антон Суворов тоже неуверенно улыбнулся.
Отсмеявшись, Лёка строго спросила:
– Ты где живёшь?
– На Пролетарской, дом тринадцать, квартира два, – отрапортовал он – видать, хорошо учил, на совесть.
У чёрта на рогах, в общем.
– Тут останешься, – властно распорядилась Лёка. – Три комнаты, места валом. Только чтоб… – она внимательно глянула в серые глаза, оказавшиеся совсем рядом, – чтоб без глупостей, ясно?
И Антон с готовностью кивнул.
Подметая осколки, Лёка сообразила, что он наверняка не понял, какие такие «глупости» она имела в виду, и снова хмыкнула.
Какой дурдом она тут устроила! Мальчик-одуванчик из Геленджика и ежиха Меланья! Надо же…
Но на душе у неё было так тепло, как очень давно не было.
***
Выдав Антону подушку с одеялом и постельным бельём, а также включив ему телевизор, Лёка посчитала свою миссию гостеприимной хозяйки выполненной – нефиг баловать. Но, едва она полезла в Интернет гуглить про ежиную кормёжку, гость тут же забросил просмотр канала «National Geographic», прискакал к ней в комнату, будто тут было намазано, и пристроился сбоку от неё, упёршись острыми локтями в компьютерный стол. Лёка деланно вздохнула и погнала его на кухню за табуреткой. Ещё чего, будет он тут ей в шею дышать!
Шею от его теплого дыхания странно покалывало.
Запретив себе анализировать эти дурацкие ощущения, Лёка набрала в строке поисковика запрос: «Чем кормить ежа».
– Техника кормления ежей! – закатился хохотом Антон на первой же ссылке.
Лёке, однако, стало не до смеха, когда она прочла вслух:
– Рацион ежа должен состоять из различных кормов, содержащих в себе протеин, амиды, углеводы, клетчатку, жиры растительные и животные, минеральные вещества (кальций, фосфор, калий, натрий, железо и др.) и витамины. Уясе! А деточка не лопнет?
Антон перестал смеяться и посерьёзнел:
– Я ж тебе предлагал! Давай я её заберу.
– Навряд ли в лапше «Роллтон» имеется всё перечисленное! – съязвила Лёка и прокрутила страницу вниз: – Ох, ну ни… чего ж себе!
– Основной пищей для ежей служат корма животного происхождения: насекомые, моллюски, черви, лягушки… – прочёл и Антон, опять залившись смехом – представил, очевидно, как Лёка ловит для Меланьи лягушек. Сачком.
– Чего ржёшь? Иди червей копай, юный натуралист! – отомстила Лёка, сама с трудом удерживаясь от смеха.
Совместными усилиями они наконец составили ежихин рацион: молоко, варёная печёнка, сырое мясо и каши. Антон, хихикая в кулак, вывел было на принтер схему световой ловушки для насекомых, которых тоже предлагалось скармливать ежам в качестве биодобавки, но Лёка на корню прикрыла этот кружок «Очумелые ручки», хлопнув парня по затылку и закрыв страницу с адскими советами.
Потом они проведали Меланью, – та уже немного прочухалась и даже пыталась свернуться в клубок, – намазали её мазью, перемазавшись сами, налили в блюдце рекомендованного ежиным сайтом молока… и тут Лёка сообразила, что неплохо было бы отыскать ноут, валявшийся где-то без дела, и сыгрануть в какую-нибудь сетевую ролевуху.
Игрушка Perfect World подошла как по заказу.
Когда они оба очнулись, было далеко за полночь, и Лёка с превеликим сожалением напомнила скорчившему кислую мину Антону, что завтра надо в школу, чтоб её. Его рюкзак с учебниками так и остался сиротски валяться в прихожей на коврике, а её школьная сумка вообще заночевала в гараже.
– Нехай, – безразлично махнула рукой Лёка. – Успеем, выучимся. Ты, кстати, куда поступать собираешься? Или в армию пойдёшь? – она усмехнулась, разглядывая Антона в упор.
– Я поступлю. Куда-нибудь на ин-яз, наверное, – раздумчиво сказал Антон, захлопывая ноут. – Но не потому, что я армии боюсь, хоть там и маразм полный. Просто не хочу маму одну оставлять.
Конечно. Маму жалко.
У Лёки странно защемило сердце.
Они ещё что-то пожевали на кухне, попили чаю и разошлись по своим комнатам, причём Антон, конечно же, вежливо пожелал ей спокойной ночи.
Мальчик-одуванчик был воспитан мамой отменно.
Лёка сумрачно усмехнулась.
Сперва она легла не раздеваясь. Потом, страшным шёпотом обозвав себя чокнутой идиотиной, стянула рубаху с джинсами и надела отцовскую старую футболку, в которой обычно спала. Потом встала, снова обозвав себя идиотиной, натянула старые шорты и бесшумно вышла из комнаты. Ей было невыносимо жарко и хотелось пить, как в разгар раскалённого июля.
Под дверью комнаты Антона не было видно света, и там стояла мирная тишина. «Дрыхнет, счастливчик», – с завистью и некоторым раздражением подумала Лёка… и чуть не взвыла, с размаху вляпавшись босой ногой во что-то мокрое.
В лужу. Точнее, в лужицу.
И тут же раздался почти что конский топот, удалявшийся по коридору в сторону кухни.
Да что за нах…
Кое-как дотянувшись до выключателя, Лёка зажгла в коридоре свет и тут же привалилась к стене, еле удерживаясь, чтобы не захохотать в голос.
Проклятая ежиха опустошила блюдечко с молоком и теперь совершала разведочные походы по неизведанной территории, попутно оправляясь по-маленькому.
– Отличненько, – скорбно пробормотала Лёка, очень кстати припомнив фразочку из любимого с детства Даррелла: – Теперь мы должны ходить по дому чуть и не по пояс в гуано!
Она протёрла полы в коридоре, потом заглянула на кухню, жадно выпила пару кружек воды прямо из-под крана, погрозила оборзевшей Меланье кулаком, – та мгновенно свернулась в клубок, – и поплотнее прикрыла кухонную дверь.
«Как оклемается – в сад. Точнее, в парк, – сонно подумала Лёка, валясь в свою постель. – Не фиг баловать. Тоже мне, моя семья и другие звери, блин…»
Но, по крайней мере, с этими ежовыми заморочками непонятное томление, снедавшее её, начало спадать.
Перевернувшись на живот, Лёка обхватила подушку обеими руками. И вдруг её, будто ледяной водой, окатило нахлынувшим воспоминанием.
Было это в самом конце прошедшего мая. Байкерский тусняк, шашлык-машлык за городом, выпивка… Тот парень, Федька, был не местный, из Челябы, но всякий раз, когда они встречались на каких-нибудь тусах, он втихаря пялился на Лёку, как шальной. Это было до того заметно, что мужики её поддевали. Лёка злилась, но парень был симпатичным, разбитным и весёлым, болтать с ним было интересно. Тогда, на этих грёбаных шашлыках, она приложилась к бутылке, изменив своей всегдашней привычке, и вдруг, глядя на Федьку, азартно и хмельно подумала: «А почему нет?!»
Почему нет? Или она прокажённая? Или на ней клеймо? Почему девки, прикатившие со своими мужиками, заходятся в кустах счастливым визгом, а она, она…
И когда Федька, уткнувшись лбом ей в затылок, жадно шепнул: «Пойдём», она взяла и пошла. С ним, вниз по берегу карьера, подальше от остальной тусы. Кто-то, заметив это, присвистнул им вслед, однако Лёке было плевать.
Но когда чужие хваткие ладони больно стиснули ей грудь под рубахой, а влажные губы впились в шею, когда её обдало тошнотворным запахом перегара, она враз очутилась в старом сарайчике Матвеича. Безжалостные чужие руки мяли и выкручивали её, как грязную тряпку, жёсткое колено раздвигало ноги, и вонючие ладони зажимали рот. Глаза её застлала чёрно-красная пелена.
Очнулась Лёка только тогда, когда в её сознание проник сдавленный хрип: «Не на-до!». Еле разжав пальцы, сведённые судорогой, она выпустила Федьку, и тот, перекатившись на бок и кашляя, начал спешно отползать от неё, всхлипывая и тараща насмерть перепуганные глаза.
Она машинально шагнула к нему, протягивая руку, но он взвыл: «Не подходи!», и тогда она, ничего не пытаясь объяснять, на подгибающихся ногах поплелась в кусты, где её долго и жестоко рвало.
Привкус рвоты она почувствовала на своих губах даже сейчас, и, словно спасаясь от него, опять судорожно зарылась лицом в подушку.
***
Видимо, Лёка всё-таки ненадолго забылась крепким сном, потому что, когда из коридора раздался вопль, она вылетела туда совершенно автоматически, с бешено бьющимся сердцем.
Дорогой гость Антон Суворов торчал возле ванной, держась за дверную ручку. Выглядел он точь-в-точь, как привидение с мотором, дикое, но симпатичное – замотанный в простыню, чёрные вихры дыбом, глаза – как блюдца.
– Слушай, меня кто-то укусил, – запинаясь, проговорил он и перевёл испуганный взгляд вниз, на свои босые ноги.
Лёка обессиленно ткнулась лбом в стену и прикрыла глаза:
– Кто-кто! Конь в пальто! Ежиха твоя драгоценная, кто! Господи, я чокнусь, честное слово, чокнусь… – пробормотала она, давясь прорывавшимся смехом – такой он был уморительный со своим растерянным взглядом. – Чёрта ли ты тут лазил вообще? Чего тебе не спится в ночь глухую?
– Я… мылся, – пробормотал он, вдобавок заливаясь краской до ушей. – Мне очень жарко стало… почему-то.
Лёке тоже вновь стало почему-то очень жарко, и она, чтобы отвлечься, заглянула на кухню. Меланья прикидывалась ветошью под стулом, негромко, но внятно пыхтя.
– Завтра в лес пойдёшь! – грозно возвестила Лёка в ответ на это нахальное пыхтение.
– Не надо! – Антон схватил её за руку, умоляюще заглядывая в глаза. – Она ещё болеет!
– Как кусаться и ссаться, так здоровая! – сварливо отозвалась Лёка и, распахнув дверь в ванную, пошарила на полке, где ещё тётя Нюта всегда держала аптечку. Потом решительно дёрнула парня за тощий загорелый локоть, высунувшийся из-под простыни. – Пошли в комнату. Давай, шагай!
– Это чего? Это… зачем? – бормотал Антон, послушно волочась за нею. – Эй! Я не хочу!
– Рот закрой, тебя никто не спрашивал, – отозвалась Лёка голосом армейского сержанта, абсолютно некстати вспомнив пошлую присказку Шаттла про этого самого сержанта. Пихнув парня на разворошенную постель, она отнюдь не нежно ухватила его за пострадавшую конечность и щедро полила ссадину йодом из маленького пузырька.
Антон зашипел сквозь зубы и часто задышал.
– От твоего лечения больнее, чем от ежихи! – пожаловался он, жмурясь.
– Переживёшь, – отрезала Лёка. – Подумаешь, неженка! Не фиг шляться по ночам.
– Я тебе сильно мешаю, – вдруг тихо сказал он. – Со своей Меланьей. Я её, правда, заберу завтра. Ты… извини.
Ну не дурак ли?
– Мы это уже обсудили, и я по два раза не повторяю, – отчеканила
