да ещё и имея деньги, устоять от желания отомстить.
И Панько пошёл до конца. Мало того, что он подослал убийцу, он ещё и после смерти со спокойной совестью лицемерил и выражал свою любовь к покойному Шевченко для того, чтобы забрать у Кобзаря его Славу и известность - у ненавистного украинскому пану русского народа и отвезти закадычного друга Тараса подальше, но не в Киев конечно, а на Чернечью гору, и «поховать его» вместе с его славой за сотни вёрст от древней столицы Святой Руси.
Данные современников о смерти Т.Г.Шевченко противоречивы. Наиболее точные сведения находим у сына старшего советника петербургского губернского управления М.М. Лазаревского А.М.Лазаревского: «…В половине 11-го Тараса Григорьевича посетил М.М.Л. с другим приятелем; они нашли больного сидящим на кровати без огня; ему было очень тяжело. На замечание М.М.Л., что, может быть, они его стесняют, Т.Гр. отвечал: «и справди так; мени хочеться говорить, а говорить трудно». Его оставили одного.
Почти всю ночь провёл он на кровати, упёршись в неё руками; боль в груди не давала ему лечь. Он то зажигал, то тушил свечу, но к людям, бывшим внизу, не отзывался. В пять часов он попросил человека (?!) сделать чай и выпил стакан со сливками. «Убери же ты здесь, - сказал Т.Гр. человеку, - а я сойду вниз. Сошёл Т.Гр. в мастерскую, охнул, упал, и в половине 6-го нашего дорогого, родного поэта не стало!» (А.Лазаревский, «Последний день жизни Т.Г.Шевченко», «Северная Пчела»,1861, 28 февраля, на 2-ой день по смерти Т.Г.Шевченко).
А вот что пишет друг Шевченко историк Н.И.Костомаров: «…25 февраля скончался Тарас Григорьевич Шевченко. Смерть его была скоропостижная. Уже несколько месяцев страдал он водянкою… Накануне его смерти я был у него утром; он отозвался, что чувствует себя почти выздоровевшим, и показал мне купленные им часы. Первый раз в жизни завёл он эту роскошь…На другой день утром Тарас Григорьевич приказал сторожу поставить ему самовар и одевшись стал сходить по лестнице с своей спальни, устроенной вверху над мастерской, как лишился чувств и полетел с ступеней вниз…Сторож поднял его и дал знать его приятелю Михаилу Матвеевичу Лазаревскому» (Автобиография Н.И.Костомарова, стр.277-288).
«...Он сказал, что его здоровье значительно поправляется и на будущей неделе он непременно заедет ко мне….Я простился с ним, взявши с него обещание придти ко мне на будущей неделе…» (М.И.Костомаров, Письмо к издателю «Русской старины», 1880, т.27, с.606)
Отметим, что даже после похорон Кобзаря, Н.И.Костомаров не обратил внимания на то, что в день смерти его друга в Академии был не академический сторож, наведывавшийся к Шевченко несколько раз в день и следивший за состоянием его здоровья, а «человек» М.М.Лазаревского, об имени которого сын его А.Лазаревский странным образом не считает нужным упомянуть, также впрочем, как он не упоминает имени приятеля своего отца, а родного отца своего он в статье, вышедшей в «Северной Пчеле» обозначает инициалами «М.М.Л.». Да и …«Т.Гр.» - «нашим дорогим, родным поэтом» становится в статье А.Лазаревского только сразу после смерти. Остаётся неясным и к каким «людям», «бывшим» у него «внизу» в мастерской после 23 часов Шевченко «не отзывался». Есть сведения, что в день смерти Т.Г.Шевченко академический сторож получил деньги на водку, а дежурить при поэте был оставлен слуга М.М.Лазаревского Иван Саенко, о котором А.Лазаревский упоминает как о «человеке», оставшемся в его воспоминаниях почему-то без имени.
Художественному воплощению исторического факта смерти Т.Г.Шевченко посвящена замечательная во всех отношениях, мастерски написанная, картина Фотия Степановича Красицкого, внука Кобзаря по его любимой старшей сестре Катерине. Профессор Киевского художественного института, ученик И.Е. Репина, Ф.С. Красицкий создал трагическое полотно, где изобразил момент падения Тараса Григорьевича (не упоминаемый А.Лазаревским?!) с лестницы из верхней комнатки, где он обычно спал и отдыхал, - в мастерскую. Рядом с мёртвым уже телом Шевченко на полу в мастерской изображён человек с зверским выражением лица, поправляющий под ним халат, из соображения придать телу пристойный вид естественной смерти. Направление свечи, освещающей страшного человека дымом и огнём, указывает на находящийся на втором плане вход наверх на лестницу – туда, где было совершено преступление.
Мастер цвета и света Ф.С.Красицкий в этой незаурядной во всех отношениях работе тонко проработал отношения светотени в тёплой охристой цветовой гамме. Уникальная картина эта странным образом пропала из Мемориального музея Т.Г.Шевченко, что в Шевченковском проулке в сотне метров от Майдана Незалежности в центре столицы Украины. Сначала её, может быть как особо ценную, зачем-то передали в Каневский музей, затем в Мемориальный музей Т.Г.Шевченко в Кирилловке, оттуда в село Моринци, и там её нынче нет, и куда делась неизвестно. К счастью был при советской власти издан буклет Мемориального музея в Шевченковском проулке. Там напечатана плохой чёрно-белой печати невзрачная фоторепродукция с этого большого исторического полотна.
Были также в 1980-е годы забытые к счастью шевченковедами около сорока эскизов Ф.С.Красицкого в Архиве-музее имени Максима Рыльского, что на территории Софии Киевской в её исторических кельях, может быть о них и до ныне не вспомнили. Эскизы эти ценны тем, что не оставляют никакого сомнения в том, над чем собственно работал, какую творческую задачу решал один из лучших живописцев Украины. Совершенно очевидно, что своей основной целью талантливый потомок Шевченковского Рода поставил раскрытие преступления, так и оставшегося и по сей день никому не ведомым и безнаказанным…
Следует отметить, что при всей наружной видимости любви к Великому Кобзарю, его почитание на Украине имеет внешний характер. Скорее всего Т. Г.Шевченко украинские сепаратисты до сих пор так и не могут простить дневник и прозу, писавшиеся на русском языке. Это немного ни мало более 1000 печатных страниц написанных собственноручно Кобзарём по-русски, где-то половина его творческого наследия.
Наверное поэтому, к 175-летию со дня рождения Шевченко был вместо надлежащей реставрации разобран Мемориальный исторический дом Шевченко, что в Киеве на Подоле, на Куренёвке, по ул. Вышгородской, а на горе, что в берёзовой роще над этим Мемориалом был к юбилейной дате 9 марта 1989 года зажжён пятисотлетний зелёный дуб, под которым в 1859 году Т.Г.Шевченко начал писать свою «еретическую» поэму о Богоматери – «Мария», которую завершил уже в Петербурге. В дупло векового дуба была залита горючая смесь, и только по счастливой случайности, или же скорее, по Воле Божией, её удалось погасить местным жителям; обрушилась только одна из ветвей могучего стража столетий, а могла сгореть и вся Тарасова роща.
В то же время – в 1989 по проекту архитектора К.Юна (исполнитель Л.Блувштейн) планировалась ликвидация Мемориальной усадьбы Ф.С.Красицкого, что на той же Куренёвке, у той же ул.Вышгородской. Мемориал потомков Шевенковского Рода спасла высокая липа, посаженная Лесей Украинкой, только из-за этого исторического дерева, да из-за наличия «скрыни» - родового сундука, данного в приданное сестре Кобзаря – Катерине, на которой к тому же спал маленький Тарас, удалось его отстоять, хотя и не полностью. Часть мемориальной территории усадьбы была задействована под общеобразовательную железобетонную школу, что построили напротив дома Ф.С.Красицкого.
В том достопамятном году не повезло и Лесе Украинке. Дом, где она жила долгое время по ул.Саксаганского, 115-а безжалостно снесли, срубив при этом мемориальные деревья, и только на том основании, что на этой улице уже есть её музей – и пусть жила там Леся и менее по времени, зато там уже развернули музейную экспозицию…
Чтобы тщательнее разобраться в причинах событий, последовавших сразу после смерти Т.Г.Шевченко, естественно следует призадуматься над тем, кто и с какой целью их выстраивал в той последовательности, как они имели место быть в Петербурге и на Украине, - серьёзно и впервые поставить вопрос о том, кому был нужен и выгоден именно такой ход событий, кто и когда и с какой личной и общественной целью финансировал кипучую деятельность по захоронению Т.Г Шевченко на Смоленском кладбище в Петербурге и по последовавшему вскоре после него перезахоронению Великого Кобзаря на Чернечьей горе близ Канева над Днепром.
Сразу скажем, что практически участвовали во всём, что касалось похорон и увековечивания памяти Кобзаря те же самые лица из «украинськой громады», которые почти постоянно присутствовали в его мастерской и в день его смерти, или же какою-то неведомою нам доселе причинной связью были связаны с ним в последние дни его жизни . Собственно четыре фигуры маячат перед нами за гробом Т.Г.Шевченко - это М.М.Лазаревский, А.М.Лазаревский, П.А.Кулиш и Г.Н.Честаховский. Они сами утверждали по смерти Великого Кобзаря, что общались с ним вплоть до его трагического конца. Рассмотрим же во временной последовательности их действия.
Прежде всего конечно, нужно остановить внимание на П.А.Кулише, ибо сама идея перезахоронить Кобзаря согласно его «Заповиту» принадлежала ему и была им высказана в поминальной речи над гробом Шевченко на Смоленском кладбище:
«…Боявся еси, Тарасе, що вмреш на чужини, миж чужими людьми. Отже ни! Посеред ридной великой симьи спочив ти одпочинком вичним…Ти-бо, Тарасе, вчив нас не людей из сього свиту згоняти, не городи й села опанувати: ти вчив нас правди святой животворящой. От за сю-то науку зибралися до тебе усих язикив люди, як дити до ридного батька…
Дякуемо Богу святому, що живемо не в такий вик, що за слово правди людей на хрестах розпинали або на кострах палили. Не в катакомбах, не в вертепах зибралися ми славити великого чоловика за його науку праведну: зибрались ми серед билого дня, серед столици великой, и всею громадою складаэмо йому нашу щиру дяку за його животворне слово!....
Бажав еси, Тарасе, щоб тебе поховали над Днипром-славутом: ти ж бо його любив и малював и голосно прославив. Маэмо в Бози надию, що й се твое бажання виконаемо. Будеш лежати, Тарасе, на ридной Украини (заметим не в Украини, но даже у Кулиша - «на Украини»), на узбежжи славного Днипра, ти ж бо його имъя з своим имъям навики зъедночив…» (П.О.Кулиш, «Слова над гробом Шевченка», «Основа»,1861, березень, стр. 5-6).
« …Сошлись к нему на похороны люди разных наций и званий, потому что в Шевченке публика видела поэтического деятеля народной свободы. Так как я знал, что Шевченка будут хоронить не одни украинцы, то и не приготовил надгробного слова, которое должно было быть на языке украинском; но в церкви я узнал, что многие приготовили украинские речи и стихи, а меня начали просить, чтобы я сказал что-нибудь… Тогда я обдумал небольшую речь и первый говорил над гробом Шевченка. Вы
