приготовился дать последний бой, и даже пулевое ранение перестало казаться существенной преградой к победе. В крови выработался иммунитет к отраве-страху – в юноше загорелась решительность. Взгляд потускнел, стал цепким и спокойным, им более не правит инстинкт самосохранения, а острый, расчетливый ум. Вибрирующий мандраж паники, сводящий судорогой руки и ноги, делающий их слабыми и неуправляемыми, сгладился в ровную тугую напряженность послушных мышц.
Юноша сел на корточки спиной к двери и с силой подбросил топор над головой. Грохот падения на крышу послужил сигналом для резкого старта – топор еще гремит, укладываясь на жестяной поверхности, а юноша уже распахнул дверь. Шум над головой отвлек внимание врага; мужчина отреагировал на интервента с секундным замешательством, с запозданием поворачиваясь и наводя пистолет. Подаренных мгновений хватило юноше, чтобы сфокусироваться на движениях насильника и резким взмахом отбить руку с оружием, отклонив в сторону прогремевший выстрел. Пуля пробурила лобовое стекло, раскидала паутину трещин; вспышка света ударила по глазам. Мужчина наугад повторил движение пистолетом, – в этот раз без помех, – и вдавил спусковой крючок…
Ослепленный юноша беспомощно пережидает мгновения, пока истончается белый покров на глазах. Его левая кисть самовольно метнулась вперед, мягко подрагивая пальцами в воздухе, как насекомое усиками. Миг растянулся во сто крат, позволяя успеть осознать нервный импульс от кончиков пальцев, сообщающий о прикосновении к горячему металлу. Мизинец вытянулся вдоль пистолетного затвора, соскользнул по краю, куда уже стремится оттянутый боек...
Щелчок. Снова щелчок. Насильник с тупым злорадством дергает спусковой крючок, видя, что дуло направленно в силуэт врага, и недоумевая, почему тот не повержен. Зрение мужчины прояснилось, он увидел, что путь курка к ударнику преграждает палец юноши – боек стучит по ногтю мизинца.
Реакция юноши куда более стремительна: он улучил момент между суматошными бесполезными нажатиями на крючок и вздернул предохранитель большим пальцем. Как только спусковой механизм застопорился, юноша саданул ребром правой ладони под основание кисти, сжимающей рукоять пистолета. Хват ослаб, позволяя без особых усилий выдернуть оружие.
В левой руке юноша сжимает заполученный пистолет, держа, – как дубинку, – за затвор. Свободной рукой он жестко схватил мужчину за грудки, накрутил на кулак ткань вместе с выдранным из груди пучком волос, уперся ногой в порог, толкнулся, выдергивая убийцу из машины. Юноша не ожидал такой податливости, словно тот весил как ребенок; не удержался и упал, в то время как мужчина улетел от внедорожника на пять-шесть метров и еще полтора пропахал животом по влажной траве.
«Наверное, оттолкнулся», – заключил юноша, вышвыривая огнестрел с обрыва и подымаясь на ноги.
Убийца проворно вскочил, быстро вынул бойцовский нож из перевязи на голенище; сверкающее лезвие тоненько посвистывает, выписывая устрашающие петли. Движения не кажутся умелыми, о большей угрозе говорят глаза с признаками душевной болезни. Сопротивление жертвы довело до крайней стадии невменяемости – пенистые слюни потекли с уголков искривленного рта. Холодный рассудок юноши констатировал неприятный факт – судьба свела его с бешеным; с подобием человека, одержимым лютой кровожадностью, наделенным запредельной силой и живучестью, что прорвались сквозь барьеры психики.
Грозно наклонясь вперед и выставив нож, бешеный пошел в наступление.
Юноша недовольно сплюнул на землю и засучил рукава – зря выкинул пистолет. Не теряя времени, он пнул открытую дверь по внутренней стороне, заставив шарахнуться о борт, положил сверху ладонь и стал сжимать пальцы в кулак.
Подушечки фаланг упираются в стекло, от них, с нарастающим хрустом, разбегаются лучики трещин. Лопнул край окна, посыпалось крошево осколков. Арка рамы стала ручкой, за которую юноша ухватился и рывком своротил дверь с петель.
Убийца перестал наступать. Не выпуская врага из поля зрения, юноша отставил ногу и размахнулся.
Бросок удался могучим; вся мощь замаха перешла в инерцию. Едва разжались пальцы, как снаряд с гулким ревом устремился по крученой траектории; вращаясь в полете подобно метательному диску, автомобильная дверь летит во врага.
С бесстрашием сумасшедшего убийца кинулся вперед и вниз, перебирая по земле руками и ногами. Дверь распорола воздух в сантиметрах над ним и с чавканьем воткнулась в почву. Мужчина подскочил, выставляя руки для колющего удара…
Будто довольный ребенок, бешеный стал тихонько похрюкивать сквозь радостную улыбку, то смотря на рукоять ножа, гардой упирающегося в черную толстовку, то поднимая веселый взгляд в глаза жертвы, словно вопрошая об ощущениях. Мужчина взвизгнул от восторга – замедленно вытаскивая лезвие из плоти, он увидел окровавленную сталь. Нестерпимо захотелось проделать новых отверстий…
Юноша не обмяк. Он перехватил запястья убийцы, сдавил словно пассатижами, до хруста, и резко выгнул локти врага кверху – даже на мысочки привстать бешеный не успел. Нож выскользнул на землю; сквозь стиснутые зубы насильника вырвался визг агонии, голова вскинулась в истошном вопле, сотрясшем тишину. Его руки, вывернутыми галочками, указали в небо изувеченными локтевыми суставами. Юноша отпустил мужчину, но лишь затем, чтобы перехватить левой рукой за плечо и нанести сокрушительный удар кулаком в грудь. Убийцу выгнуло словно ковер, выбиваемый от пыли. Прохрустели кости, нам месте солнечного сплетения образовался широкий кратер. Заклокотали в глотке сиплые потуги не то вдохнуть, не то выдохнуть, превращаясь в бурление подступающей крови, словно насильник ею полощет горло, издавая звуки, похожие на кряхтение селезня. Юноша отступил, чтобы не попадать под красные брызги изо рта. Умирающий пытается прикоснуться к груди, но руки ниже предплечья непослушны, болтаются плетями, отчего растет сходство с уткой, размахивающей крыльями перед взлетом. Насильнику выпала мучительная смерть, и даже после падения лицом в траву, несколько минут продолжались предсмертные конвульсии, содрогающие тело и конечности, будто электрошоковым разрядом.
Юноша прижал ладонь к животу; пальцам стало мокро и тепло, из щелочек рядом с перепонками потекли красные струйки. Лицо скривилось в муке; разгорающаяся боль согнула, пошатнула колени. Он едва удержался от падения на бездыханное тело. Очень хочется опуститься на корточки и сжаться что есть силы, переждать, когда отступит страдание. Но оно не отступит так просто, обещает становиться только невыносимее, и если ничего не предпринять – грозит смертью от кровопотери. Медлить нельзя. К тому же, есть еще кое-что, требующее завершения.
Юноша повернул голову, чтобы посмотреть в черный зев на месте задней двери автомобиля.
Может, жертва еще жива?
Каждый шаг провоцирует вспышку жгучей боли, словно она была костром, на который летят брызги бензина. Сгибаясь и шипя сквозь зубы, юноша приблизился к машине. Ладонь уперлась в ребро крыши, он просунул голову в салон. Зрение потеряло остроту, потребовалось несколько секунд, чтобы различить во мраке силуэт девушки в тонком платье. Она сжалась на краю заднего сиденья, подобрав колени, прячет за ними лицо. Одной рукой девушка обхватила обнаженные голени, другая висит онемело, от предплечья до пальцев измазана темной полосой – кровь стекает на резиновый половик; слышно, как равномерно шлепают капли в накопившуюся лужицу.
– Эй, – юноша тронул коленку, оставив на бледной коже красный отпечаток своих пальцев. – Эй. Ты меня слышишь? Эй!
Светловолосая голова изнеможенно поднялась, потухший взгляд уставился на юношу. От рыданий ее губы распухли, застыли приоткрытыми.
– Ты жива, – констатировал юноша. – Уходим.
Слова юноши не вызвали ни эмоций, ни вопросов – никакой ответной реакции. Утраченное чувство реальности происходящего не вернулось к освобожденной невольнице. Ее рассеянный взгляд опустился на ранение юноши. Девушка пошевелилась. Босые ножки передвинулись в сторону; она оперлась на колени. Помогая невредимой рукой, медленно подползла и села рядом, чтобы потянуться к ножевой ране. Он мягко остановил ее:
– Я в порядке. Пошли.
Ее губы колыхнулись, испуская слабый шелест слов. Тихое дуновение первого слова было похоже на «я». В шепоте второго слова он расслышал лишь гласную «а», в подвороте нижней губы угадал «в», а в конце пухлые губы чуть выпятились.
«Я врач».
Узкая ладошка коснулась его живота. Юноше непонятно, что врач собралась делать в такой ситуации. И каков смысл ощупывания кровоточащей раны, когда надо искать аптечку или ткань для перевязки?
– Надо спешить, – настойчиво сказал юноша.
Девушка не ответила. Опустив подрагивающие веки, она выдохнула до предела и глубоко вдохнула, вздымая грудь. Разошлись края порванного наискосок лифа, над свисающим лоскутом блузки высунулась черная чаша кружевного бюстгальтера. Глубокое дыхание выровнялось, но юноше думается, что девушка на грани потери сознания. Приоткрытый ротик вновь залепетал, произнося что-то похожее на «подожди». В ее действиях ощущается целенаправленность, поэтому он решил дать ей полминуты, предполагая, что сильно пожалеет об этом.
Его внимание привлекло тепло в животе. Жала боли, пронзающие раскаленными спицами аж до коленей, накрываются спокойным приятным жаром, растекающимся как воск свечи, который заволакивает трещины и надрывы плоти. Юноша оторвал взгляд от бледного лица девушки и увидел, что под ее ладонью пламенеет бардовый свет – слабый, как язычок огня на спичке. Ошеломление сковало юношу. Осознав происходящее, он утратил дар речи, хотя разум захлебнулся в вопросах. Боясь нарушить действие непонятных тончайших материй, он стал покорно ждать завершения. Но недолго просидел смирно; внезапно вспомнив о ранении девушки, юноша встрепенулся:
– Залечи сначала свою руку! Ты потеряла много крови!
Резкие движения спугнули бардовый огонек, он угас и спрятался вглубь ладони, просвечивая кожу и мышцы кисти, словно девушка накрыла маленькую, но очень мощную лампочку. Ее лицо скривилось усталым недовольством, слабый кулачок ткнул плечо юноши в пытке усмирить. Он нахмурился, твердо веря, что на этот раз прав и должен настаивать. Руки поднялись, чтобы отстранить девушку, но вдруг зажглась иная мысль, оттолкнувшая упертость собственной правоты. Идея сумасбродная, фантастичная, наивная – вместе с этим, крайне настойчивая, не приемлющая сомнений. И отчего-то естественная, как способность дышать.
Правой ладонью юноша дотронулась до левого предплечья девушки; она не заметила его прикосновения к ране, вовлеченная без остатка в исцеление спасителя. Дальнейшие действия были для юноши загадкой. Осталось только одно – поступать интуитивно, не имея другого источника знаний. Он попытался прислушаться к ощущениям, различить и запомнить все оттенки единого процесса, творящимся на месте его колотой раны, вычленить воздействие извне и почувствовать его природу. Рассудок принялся высмеивать эти старания, осуждать в нелепости, словно запрограммированный на защиту привычного
