озвучивает свежепридуманный несуразный вариант расстрельной процедуры.
-- Да вы че?! Совсем охуеъи?!! Да я вас, гадов!!! Да я вас сам собственною гукою!!.. Да вы че?!.. Да я-я-я!., -- жалкий вид Колюни вызывает в Ильюхе искреннее сочувствие.
-- Мужики-и-и!!! -- гудит над траншеей медвежьеподобный рык, -- Дайте поспа-а-ать!!! Фаши-и-исты!!
-- Ты ково фашистом обозваъ?!!., -- вскакивает Колюня, но тут же осекается и стремительно плюхается костлявым седалищем обратно -- на чурбак. По кислой гримасе и потирающей ягодицу ладони понятно, что ему больно не только душевно, но и телесно.
На том перепалка и обрывается. Если б не комары да мухи, мертвая тишина. Ильюха разглядывает висящий на колючке труп немецкого офицера: одутловатые багрово-фиолетовые голова и шея, раздуваемое дрожжами тления до разглаживания кителя туловище. «Как ж его с вчерашнего-то распе-ерло(!)., -- удивляется паренек, -- Пуговки оторвутся?.. Или по швам полопается?.,-- пытается угадать дальнейшую судьбу мундира, -- По шва-а-ам полопается(!) А может еще и пуговки поотлетают... Неа... С пузы не отлетят -- ремень с портупеею не дадут... А галифе?.. По шва-ам... А сапоги?..»
Из-за спины доносится короткое бульканье.
-- Дядя Коля, -- морщится Ильюха, -- И как ты так спирт водой не запиваешь?
-- Пгивычка, -- скуп на речь удрученный после недавнего скандала рыжеус.
-- Хреновая привычка-то, -- нравоучительно произносит Ильюха, -- Требуху-то на-асквозь спалишь. До дыр.
-- Писяка у тя еще не выгосъа, штобы всех учить как спигт жгать.
-- А я всех и не учу.
-- Ну-ну-у-у.., -- задумывается Колюня, -- А сам-то пошто не употгебъяшь?
-- Обпился.
-- Нук-нук(!) -- оживляется ильюхин опекун.
-- Да батяне моему выпить не с кем было.., -- брезгливо кривя лицо, удовлетворяет интерес подопечный, -- Ну и он...
-- Ну-ну, -- торопит расправляющий плечишки рыжеус.
-- Напичкал меня брагою, а я давай куражиться да на него с кулаками кидаться.., -- оборачивается к собеседнику Илья.
-- И?
-- Ремнем меня излупцевал да на коленки в угол на горох выставил...
-- Ну и?..
-- Чуть не сдох от перепоя. Малость не в усмерть изблевался. Еле откачали. С той поры и на дух не перевариваю.
-- Эт надо ж этакое!., -- возмущается Колюня, -- Боъьнова гемнем да на гогох... Ай-яй-я-я-яй!.. Извег-г твой батяня! Ай-яй-я-я-яечки-и-и!.. И скоко ж те, стгадаъец, тада годков-то быъо?
-- С пяток. Мож и шесть.
-- Ой-ё-ё-ё!.. Ганова-а-ато. Я-то тока на войнухе Пегвой Миговой попгобоваъ да пгиучиъса. Пусь и ввеъ импегатог запгет сухой на водку, а все одно находиъи че выпить. Госси-и-ия(!) ж... А так-то ганьше ж -- при цагизме-то -- в дегевнях погя-я-ядок(!) собъюдаъса. Гуъяъи токо по цегковным пгазникам да акгомя их чуть-чуточку. А с пьяницами-то не цегемо-ониъись(!) Эт апосъя начаъа коммунизму багдак пошеъ.., -- вымолвив сие, Колюня испуганно вздрагивает, захлопывает рот ладонью и неистово выпучивает глаза. «Опять антисоветски напропагандил, -- мысленно смеется Ильюха, -- Ссышь, когда страшно, вояка?»
Навалившись грудью на бруствер, Илья вновь наблюдает неприятельские позиции. Хорошо-о-о: Солнце, знатно приподнявшись над горизонтом, припекает почти до поясницы; тишина, полудрема, комарья поубавилось!.. Мухоты, правда, прибыло. Но, терпимо... Только вот: «Как бельмо на глазу! -- раздраженно думается об разлагающемся на колючке офицере, -- И когда ты лопнешь? Да чтоб ты пал долой из виду!»...
За спиной пара бульков из фляжки и задорное «а-а-ах-х-х!», за которым протяжное ноздрешипение, озвучивающее занюхивание рукава -- свидетельство того, что Колюня захмелел до счастливейшего самочувствия.
-- А у нас есще до тебя съучай быъ: пегед боъьшу-у-ущим(!) наступъением двое в ъесок сбежаъи и на двоих бегезах удавиъися! -- весело выпаливает рыжеус, -- Я снимаъ их. Языки синие, могды искогеженные, писюны как пегед ебъей тогчат!
-- Почему, -- представив самоубийц, спрашивает Илья.
-- А я знаю? -- отвечает вопросом на вопрос Колюня, -- У их у всех -- у висеъьников-то -- коъом встает. А потома-ка так и застыват. Хген куваъдою согнешь!
-- Почему удавились-то? -- обернувшись, задает уточняющий вопрос подопечный.
-- От стгаха! От чево ж еще? -- без тени сомнения поясняет опекун, -- А ешче... Кода вегевку обгезают, висеъьник из г-гудины ши-и-ибко(!) выдыхат: «Х-ха-а-а!». Будто оживат. Кто не знающий об этом, ежеъи для мягкости спуска ево поддегживат, могет даже с пегепугу обосгатьса!
-- Не пойму, как от страха вешаться, если вешаться страшно? -- недоумевает Илья.
-- Совсемочки пгосто! -- почувствовав себя грамотеем перед недоучкой, расплывается в снисходительной улыбке рыжеус, -- Есь ши-и-ибко бздъивые! Ждут и ждут они свою пуъю... Можа в башку, можа в сегдце, можа в бгюхо, можа в гъаз, можа ешче куды... Маютца да маютца, маютца да маютца... Сутками напгоъет до спъошной бессонницы. Огут, вижжат от стгаха пегед нею. А потома-ка от этова с ума-а-а(!) сходют. Им кажеца, што ъегше пгям щас умегеть, чем кажну минуточку ее -- своей пуъи-то -- дожидаца. Вот и от пегег-гева мозгов гуки на себя и накъадывают. Антихгистовы детки... Поняъ?
-- Понял, -- с почитанием взирая на Колюню, Илья подтверждает усвоение науки о «долгожданной пуле», -- А откуда про то знаешь?
-- Псих гастоъковаъ.
-- ?! -- вскинув смоляные брови, задает немой вопрос паренек.
-- Из минометчиков он -- Псих-то. За ъесом ихняя батагея стоит. Гядышком. Можно вечегком к им в гости споъзать...
-- И чего, всамделишный псих?!
-- Неа, -- интригующе лыбится Колюня, -- Пгофе-е-ессог(!) он. По негвам спец. Какой-то психо... Психе, психо-хо-хо... Психи... Вгач, когоче говогя. А щас пока пгицеъы дъя стгеъьбы у минометчиков пгош-щитыват. Пока война... Ког-ге-ктиговщик. Так-то он Ваъегьяном Никодимычем зоветца. В гъаза-то ево то Ваъегьяном, то Никодимычем къичут, а позагъазно иной газ и Психом... Башкови-и-итый! Ъы-ы-ысый, с уса-а-ами (как у меня!) и козъиной богоденкою. Выъитый Ъенин Въадимиг Иъьич! Хген отъичишь... И на Тгоцкова с Дзегжинским Феъиксом Эдмудовичем смахиват, и на Свегдъова Йякова с дедушкой Каъининым, и на... Иъюха, а че они -- боъьшевики-то -- пошти все козъобогодые?..
-- По вере, поди, им полагается? -- выдает плод внезапного озарения парень, -- Как попам бороды, так и им... Только не лопатой, а клочком. Кли-и-инышко-ом(!).. Са-та-ни-и-инские(!!!) -- от ядрености проклюнувшейся мысли Илья нервно передергивает плечами. -- Эт по каковской-разэтоковской веге?! -- выпучивает глаза Колюня, -- Они ж вовсе не вегущие!..
-- А социализм с коммунизмом.., -- пытается отстоять свою правоту Ильюха, -- Не вера разве?!
-- Кхе-кхе-кхе!., -- Колюня выкашливает от волнения застрявший в легких табачный дым, -- Кхе, кхе! Кха-кха-кха-кха!.. Вега -- это кгест, цегква, съу-у-ужбы, иконостас... Кху-кху-кхе-е-е!
-- А звезда с серпом и молотом! А?.. А мавзолей красноплощадинский с мощами! А?., -- вдохновленно перечисляет Илья, -- А партсобрания со съездами! Это чего? Не службы?.. А портретищи со стату-у-уищами -- не иконостасы?!..
-- Хогошь, хогошь, хогошь. Кхе-кха-а-а! Баста, -- тормозяще махая рукой, капитулирует Колюня, -- Я ж не спогю. Геъигия так геъигия... Мне-т каковска на хген газница? По хегу мне!..
Наступает пауза, в ходе коей и млад, и стар обмозговывают ненароком поднятый вопрос внецерковной политрелигиозности. «Ай да башкови-и-ит(!) пагнишка, -- хотя и мысленно, но (как и вслух) гнусаво восхищается Колюня, -- Загибу-у-уъисто(!) сообгажат.» Ильюха же к сему моменту доковыривается до очередной мыслительной крамолы: «Попов постреляли, церквы похерили только для того, чтобы Христа на Ленина с Марксом и Энгельсом поменять(!!!).. Очуме-е-еть(!)» Мурашками сыпанувший вдоль спины самоиспуг призывает раз и навсегда выплеснуть из памяти опаснейшее мозговарево... Чтобы больше никогда ни вслух, ни мысленно, ни даже во сне, ни (Боже упаси!) прилюдно!..
Колюня, притомившийся от размышлений-мудросплетений о «вере, царях, Отечестве, попах, коммунизме, козлобородстве как высшем большевистском знаке отличия...», накоротко вздремнув с храпотком и без изменения сидечурбачной позы, вновь о своем -- из-за смены темы разговора недосказанном:
-- Удавитьса -- деъо нехи-и-итгое. Гъупость. А вот каки помякитестее, чъеновгедитеъьствуют... Одному хигуг-г из санбата за пгигогшню каких-то тгофейных ме-е-еъеньких стекъяшек ногу чуть не до самова коъена как будто посъе ганения оттяпаъ... И все: на паговозик и «ту-ту-у-у!» до дома подчистую списанным... О как! Дгугой гуку мокгым поъотенцем обмотаъ и из пистоъета сквозь обмотку «бах!». Вот те и госпитаъь.
-- Зачем обматывать-то? -- недоумевает Ильюха.
-- Да штоб погохом кожу не закоптить. Оно, вишь ъи, кода копоть, значица в упог стгеъяно. Значица самостгеъ. Тут без воъокиты сгазу тгибунаъ! И к стенке!.. А одни нашенски гуки по ъокти втгоем из-за дома кигпичнова повысовываъи, а четвегтый из винтовки по ним шмаъяет. Одному ъадошку вдгебезги газнес, а дгугие-то гъянуъи на увечье и сгазу гасхотеъи.
-- Ну и как дальше? -- любопытствует Ильюха, -- Больше не самострелились?
-- Неа, -- буднично подводит черту Колюня, -- Всех четвегых под тгибунаъ. Стгеъянова -- в гасход пегед стгоем: на коъенки и из «тэтэшника» в затыъок. Остаъьных -- в штгафбат... А тот-то, пегвый, мой земъяк -- с из-под Тюмени. Вместе под Ачинском на пуъеметчиков обучаъися. Ваською Зоъотагевым зваъса. Весе-е-еъэй быъ пацан... Комбат стгеъять ево наотгез отказаъса: «Я че, -- говогит, -- паъач?»... Смегшевец пгиежжий ево заваъиъ. «Бац!», и... И заъупою в могиъу... А мог бы бедолага еш-ще и щас жить...
Солнце добралось уже до холок навалившегося на бруствер Ильюхи. Припекает, даже и малость чересчур. Заподсасывало под ложечкой. Вынул из кармана замызганный сухарик... Похрумкал. Полегча-а-ало(!)... Второй сухарь вдогонку первому... Здо-о-орово(!)...
С парой наполненных блескучей прозрачностью котелков возвращается слегка пошатываемый хмелем Колюня. Протягивая один из сосудов Ильюхе, он самодовольно шепчет:
-- Попей. Студе-е-еная. Къючева-а-ая. Я-т надузиъса как ъошадь. Сгазу ж сушняк как гукою сняъо. Апосъя спигту ъучший опохмеъ. Бъагода-а-ать(!)
-- Когда в атаку-то? -- припадая к котелку, любопытствует терзаемый сим вопросом Ильюха.
-- А хген ево знат, -- с безразличием в голосе ответствует рыжеусый, -- Можа пгям и щас, а можа и... не щас... Как пгиказ поъучат...
-- Сам же говорил, что поутру. А теперь уже день.
-- Куда тогопис-ся как гоъэй на ебъю? -- словно учитель у нерадивого ученика спрашивает Колюня, -- Свою пуъю поъучить невтегпеж? Дак она мож еще даже и не отъита, и не загяжена...
Тишина. Илья, укрывшись в тень, полеживает на затрапезной шинели. Рыжеусый же, развесив замызганные портянки на воткнутые в траншейную стену колышки, отхлебывает из фляги и, усевшись на чурбак, обстоятельно сооружает крупнокалиберную самокрутку.
-- Надо б посъе боя состигнуть погтяночки, -- указывая взглядом на колышущиеся в солнечном потоке грязнопятнистые тряпицы, по-хозяйски изрекает обладатель сей пары предметов обмундирования, -- А ты, Иъюха, как кумекашь?
-- Надо, -- вяло соглашается напарник.
-- То-то и оно, -- изнемогая от подступившей к горлу разговорчивости, торопливо ищет тему рыжеусый, -- Вот и воши совсем заедают(!) В баньку б, да обмундигование б пгожагить(!).. На фгонте-то гиги... Ги-ги-ен-на ши-и-ибко(!) важная. Без няе нивкакую. Спъошная ганг-гена и-и-и... И ампутация(!) И-и-и... И никаковской победы, а-а-а... Копец!
-- Ага, он самый, -- лениво поддакивает Илья.
-- Ты съушай сюды! -- вдохновенно призывает пыхающий
